Слегка притормозив перед порогом входной двери, лорд дрожащей рукой отодвинул засов и впустил внутрь свет. Этот свет ослепил его и внушил страх, но наперекор ему, зажмурив глаза и прикрывшись рукой, лорд переступил порог.
В первые же мгновения на улице его оглушил рев толпы. Он уже на подходах к холлу был отчетливо слышим, а снаружи - и подавно. Вся его храбрость и решительность, и все презрение к низшим слоям общества, - все это куда-то делось. И, хотя Мортимер не мог сейчас видеть толпы, но мог только слышать, он чувствовал ее там, за стеной, - чувствовал так, будто крепостной стены, разделявшей их, не существовало.
Впереди был мост, ведущий к барбакану, через ров, а ров был переполнен отравой - в него впадали могильные реки с погоста. И там, внизу, обитала Тварь, о существовании которой лорд позабыл. Именно из-за Твари он столько лет не мог покинуть Хельмрокский замок. Именно ее он боялся настолько сильно, что возненавидел весь мир разом, просто за то, что в нем нашлось для Твари место. Страх внутри него был так силен, что непосредственно сам предмет страха терялся на его фоне и вытеснялся из сознания. То есть он испытывал страх, но не мог понять, чего в действительности боится.
Некогда старый звездочет соврал, доложив лорду, что выполнил его приказ: он не все страхи сумел изловить, но только те, что прятались на поверхности, а глубинные - затолкнул еще глубже, не имея власти извлечь их или подчинить. И вот теперь, будучи на середине моста, Мортимер вдруг вспомнил о Твари и это воспоминание оказалось для него куда более губительным, нежели незнание, - от ужаса лорд закричал.
Вот уже несколько десятков лет Тварь дремала под мостом. Изредка, когда гости захаживали в Хельмрокский замок, они проходили над ней и своими шагами порождали вибрации, которые, передаваясь вниз по камню, тревожили Тварь. Тварь была очень чуткой, очень многое в ней было от осьминога. Своими щупальцами она охватила весь замок, а на каждом щупальце по тысяче присосок, и каждая из этой тысячи присосок превосходила по чувствительности к звуку тренированные уши профессиональных шпионов и искушенных придворных сплетников.
Тварь дремала под мостом, в своих снах она обитала в аквариуме и нежилась, покуда заботливые и добрые пальцы создателя играли с ней, тешась. Она обнимала их своими щупами, тогда - не толще стебля подснежника, теперь - с большую винную бочку в охвате, - обнимала и пищала, принимая ласки.
Затем явился странный мужчина, носивший яркую накидку. Всего двух людей Тварь встречала к тому моменту и все равно она как-то поняла, что мужчина этот странный, возможно, даже страннее ее отца. Что-то было в его повадках, в том, как он двигался, в манере речи. Мужчина часто посещал их дом в те времена, отец служил ему верой и правдой, но каждый раз, когда мужчина приходил, отец прятал Тварь в шкаф, словно стыдясь, или боясь показывать ее. При этом он всегда оставлял небольшую щель, чтобы тварь могла видеть их жесты и слушать их разговоры.
В один день мужчина в красной накидке ворвался без стука. С ним вместе были стражники, после недолгой перепалки они схватили отца и увели, больше Тварь его не видела. Лишь чудом ее не нашли тогда. Она сумела выбраться из резервуара и через окно попала в ров, где долгие годы боролась за выживание с ядовитой средой и местной агрессивной фауной. Со временем ров сделался необитаемым и только тварь жила в нем, а все прежде жившее там она поглотила. Заняв и отстояв нишу на вершине пищевой цепи, она не имела больше дела, кроме как расти, слушать людей и учиться понимать их. И не было существа для нее страшней и ненавистней человека, и не было человека, смерти которого желала Тварь бы больше, нежели смерти мужчины в красной накидке.
Возможность поквитаться однажды представилась ей: тогда лорд ненадолго покинул замок, а на обратном пути она попыталась достать его. Тварь допустила оплошность, показавшись из воды слишком рано, и мужчина в красной накидке сумел сбежать. С тех пор он не выходил на улицу, лишь иногда показывался на балконе высочайшей башни замка, чтоб подразнить ее своей недоступностью. И сколь бы не были длинны щупальца Твари, она не могла дотянуться до него, а питательных веществ, прибывающих в ров вместе с гнилой водой, со временем перестало хватать ей, и все, что оставалось Твари сделать, - это уснуть до лучших времен.
От активного образа жизни, Тварь перешла к сидячему: спала и ела, всасывая пищу всей поверхностью своего тела, но вместо того, чтоб фильтровать воду, она меняла ее состав, отравляя токсинами - отходами своей жизнедеятельностью. Раньше вода была мутной, теперь же она стала совершенно непроглядной, а тварь, расположившись на дне, - невидимой с высоты моста.
Лорд Мортимер закричал, его уши заложило от своего же крика. Он слышал толпу притупленно теперь и совсем не слышал шелеста, с которым щупальца скользили по камню, иначе бы наверняка рванулся бы обратно в замок. Но он не слышал - тварь настигла его, застала его врасплох.
Он закрыл глаза, пытаясь справиться со множеством образов, догнавших его. Эти образы из прошлого переполняли голову лорда. Были среди них и сны и страхи, порожденные его разумом, и реальные воспоминания, - только грань между ними была до того тонкой, что отличить реальность от вымысла сделалось невозможным. Все, что он мог теперь - это предпринять попытку совладать с собой. Понемногу ему удалось отсеять образы, начиная от самых слабых и неразборчивых, и заканчивая яркими, несущими сильный эмоциональный отпечаток. Лишь один образ остался после всего, и в душе лорд наделся, что образ этот - вымысел, но настолько он был четким и ярким, что Мортимер, никогда не отличавшийся силой воображения, чем дольше пытался от него избавиться, тем больше убеждался в неспособности своего ума сотворить нечто, хоть в половину столь же грандиозное и ужасающее, как то, что видел он. Когда же, отчаявшись, лорд открыл глаза, словно пелена спала с них, как перед моряками после шторма, но за туманом оказалась вовсе не спасительная полоса земли, а та самая Тварь воплоти, что преследовала его.
Он не услышал оглушительного рева, не почувствовал слизи на своем лице, - слизи летящей во все стороны из глотки твари. Он увидел ряды зубов, торчащих из плоти придатка. Плоть, покрывавшая язык Твари, была хоть и мягкой, по сравнению с пластинами костной брони, покрывавшими большую часть тела Твари, но вздумай Мортимер сейчас взмахнуть мечом, он точно знал, что меч застопорился бы, не войдя в плоть глубоко, а то и высек бы искры, ударившись и отскочив от нее в сторону. Однако лорд в том миг был бесконечно далек от борьбы, и когда щупальца, обхватив его за руки и за ноги, подняли высоко над мостом, он не нашел в себе сил оказать сопротивление, мог лишь тупо смотреть перед собой, точно так, как долгие годы до этого, - тупо смотрел с высокой башни на творящийся внизу произвол. Смотрел, лишь изредка вмешиваясь, потакая минутным порывам, а не здравому смыслу и заботе о подданных, вверенных ему, потакая во вред - не во благо. Он не по сторонам теперь смотрел, не смотрел на руки или ноги, сухая плоть и кости которых трещали, сдавленные щупальцами; трещали, словно сено, а сам лорд тогда был чучелом. Не спасала даже броня, которая с течением времени лишь все больше сдавливала плоть и прогибалась под силой Твари, неспособная превозмочь ее.
