Дедушка спотыкается на ровном месте.

– Когда-то замечал, Настенька, но забыл. Теперь вот ты мне опять напомнила.

Ненадолго они останавливаются и любуются разнообразными морщинками от Настиных сапог. Наконец, Насте надоедают лужи. Она уточняет у дедушки:

– Мы идём домой?

– Конечно, домой. Из магазина.

– А Путин?

– Путин уже дома. У него обеденный перерыв.

– У’а! Мы тоже сейчас п’идём домой, и мама даст мне мою булку.

– Конечно, даст, Настенька. Если мы с тобой не уроним её в лужу. И молока.

– Ю’а, а у меня есть к’асивая чашка. С белочкой. Мама туда наливает молоко, чай и компот.

В связи с тем, что разговор о политике незаметно свернул к чашке с компотом, дедушка позволяет себе немного поразмышлять о бутылочке с пивом, которая ждёт его в холодильничке. Но потом вспоминает о своей педагогической задаче и возвращается к теме большой политики, попутно и исподволь направляя разговор в патриотическое русло.

– И булку даст, и молока нальёт. И мы, Настя, идём сейчас с тобой домой. Каждый человек, Настя, идёт своей дорогой, но эти дороги удивительным образом совпадают с теми, которые предлагает Путин.

– Он знает, куда нам идти из магазина?

– Из магазина-то, Настя, все знают, куда. Некоторые от магазина и вовсе далеко не отходят. А вот потом куда? Из дома куда человеку идти?

– Путин знает?

– Точно не знает. Никто не знает, даже Путин. Но Путин чувствует.

– Как это?

– Ну, вот ты, например, видишь нашу дачу?

– Нет.

– А скажи, что будет за тем углом? Ты же чувствуешь, что там будет, когда мы за него завернём?

– Наши во’ота.

– Вот! Так и Путин чувствует, где наши ворота.

Настя некоторое время думает. Жарко и душно. В воздухе пáрит и, кажется, обещается ещё один дождь. Пакет с булкой, который Настя перекинула через плечо, бьёт её по спине.

– Ю’а, а ты хочешь п’ойтись вто’ым этажом?

«Вторым этажом» – это когда Настя сидит на плечах у дедушки. Знает, хитрая, что дедушке нравится носить её на шее. Но сегодня не тот случай.

– Нет, Настя, ты видишь – у меня руки сейчас заняты.

Настя вздыхает.

– А Путин ходит «вто’ым этажом»?

– Конечно. Вся страна у него на плечах.

– А я когда?

– Твоя очередь ещё не скоро.

– У-у… Хочу ехать.

– Вырастешь, научишься на машине рулить, ещё и сама не захочешь ни на чьих плечах ездить.

– Я уже все кнопки знаю. Ехать легко…

– Ну не скажи, Настя, не скажи. Гагарин, когда приехал из космоса, тоже весь мокрый был.

– А Путин ездил в космос?

– Ещё нет. Под водой был, в воздухе летал… Везде был, а в космосе – нет.

– А почему?

– Не знаю, Настя. Не додумался, наверно.

– Я ему сегодня скажу.

– По «телефону»?

«Телефоном» в доме зовут красивую морскую ракушку. Недавно Настя хотела дать дедушке послушать в ракушке шум моря. Дедушка послушал, но сказал, что ничего не слышит. Настя и сама слушала, слушала, потом недовольно сказала: «У них сегодня что-то со связью». Так и осталось – «телефон».

– Нет, ночью. Я, когда спать ложусь, могу ‘азговаривать с кем хочу. Когда ты, Ю’а, уезжал, я с тобой ‘азговаривала.

– Понятно. Только не говори ему, пожалуйста, что мы с тобой песни поём. А то он нас попросит спеть, а мама опять ругаться будет. Ещё и Путину достанется ни за что.

– Я ему только п’о космос скажу.

Наутро, за завтраком Настя, ковыряясь ложкой в каше, перво-наперво выуживает из неё три клубнички, положенные бабушкой для украшения. При этом Настя неотрывно смотрит в телевизор, где идут новости. Бабушка порывается выключить постылый ящик, но её останавливают бурные протесты Насти, поддержанные воодушевлённым дедушкой. Дедушка воодушевлён телепередачей, так как собирается давать очередные политические пояснения к ней. Но бабушка считает, что больше он воодушевлён видом бутылочки пивка на столе, которую только что принёс из холодильника, она даже не успела ещё запотеть:

– Оставь телевизор ребёнку, пусть приобщается. А то до сих пор путается, кто где. Да и сама подтянись. Вот скажи мне, например, как зовут китайского президента?

– Мне надо, чтоб ребёнок приобщался к каше, а не к китайскому президенту, – увиливает от ответа бабушка, но временно отступается. Чтобы отступление не выглядело поражением, бабушка решительно возвращает уже запотевшее пиво в холодильник. Дедушка направляет бабушке ноту протеста, но слова в ноте вялые, потому что ещё утро, и дедушка сам понимает, что впереди много дел. Надо успеть распутать удочки, вынести мусор, позагорать, пока нет дождя… Отпуск – трудная, насыщенная неотложными делами пора.

После усмирения бунта бабушка считает возможным пойти в наступление:

– Ешьте кашу, кому сказала!..

Настя послушно шевелит ложкой в тарелке, сделаны даже две попытки поднести ложку ко рту. Однако клубнички в каше уже закончились, и резонно ли продолжать завтрак в таких невыносимых условиях, Настя сомневается.

Но тут в телевизоре начинают съезжаться на саммит политики. Настя заинтересованно уточняет:

– Ю’а, это Путин?

– Да, Настя, ты молодец. Это Путин.

Тут дедушка вспоминает вчерашний успех своей политинформации и, продолжая гнуть патриотическую линию, спрашивает у Насти, состоялся ли у неё ночной разговор с российским лидером, и когда тот собирается в космос.

– Ю’а, он не хочет в космос.

– Почему?

– Он сказал, там скучно. Там п’иедешь – а никого нет. Одни звёзды. Мама спит, бабушка спит, Ю’а спит…

– И поздороваться не с кем, – добавляет бабушка, вмешиваясь в политический диалог деда с внучкой. Реплика явно навеяна картинкой в телевизоре, где мировые лидеры пожимают друг другу руки.

– И поздо’оваться, – соглашается Настя.

Дедушка доволен. Наконец-то он в своей тарелке. Дела с политико-патриотическим воспитанием в семье продвигаются семимильными шагами. Даже бабушка вон приобщилась… «Надо уделить внимание Китаю», – ставит он себе задачу на будущее и принимается за свою кашу. Украшающие его порцию три клубнички он дарит своим перспективным ученицам: делающей успехи Насте – две штуки и бабушке – одну, для поощрения.

На экране телевизора в это время мировые лидеры улыбаются для фотографирования. У всех радостные лица, будто только вчера вернулись из космоса и сильно соскучились по человечеству.

Больша-ая политика, доступная и понятная только русскому ребенку пяти с лишним лет.

На десерт подали арбуз. Его привёз вчера на дачу дедушка. Оторваться было невозможно. Первой остановилась бабушка, потом мама Алёна. А шестилетняя Настя с дедушкой Юрой остановиться никак не могли.

Наконец Настя сказала, что у дедушки от этого арбуза уже слишком большой живот, как у слона.

– Скорее, как у гамадрила, – поправила бабушка. – Я видела в зоопарке, как они чешут свои животы. Ну, точно арбузы.

– Чем завидовать нашим изящным, пусть и гамадрильим, пузичкам, оборотились бы лучше на свои, – ответил дедушка, имея в виду всех, а особенным взглядом показывая на Настю.

Настя оставила лакомство, подняла свою майку, стала к зеркалу боком и принялась разглядывать своё пузичко. Вскоре к ней присоединился дедушка. Он прислонился своим животом к Настиному и попытался молодцевато его втянуть. Из простого арбуза живот дедушки превратился в арбуз сморщенный.

– Что вы там высматриваете, когда есть инструментальные методы сравнения, – сказала бабушка и полезла в свою дамскую сумочку. В инженерной молодости она работала на заводе метрологом и знала, что всё на свете можно точно измерить. Кроме, конечно, женского настроения.

Дедушка всегда утверждал, что всякая дамская сумочка может вместить в себя весь мусор небольшой планеты. Американские астронавты, летавшие на Луну, как-то одолжили у своих жён их сумочки и из очередного рейса привезли горы лунной пыли, обозвав их образцами. Фасоны сумочек тотчас засекретили, а сейчас и вовсе потеряли. Образцы тоже.