Вышла тихо, затворила за собою…
Филимонов печально на Толю взгляд перевёл:
– Нервы её на пределе. Я Клаву имею в виду.
– ?!
– Потрясение, которое перенесла она, будучи совсем крохотулькой, неизгладимо скорее всего, увы!! Конечно, светила медицинские на счёт сей во мнениях расходятся, однако где они, светила те? Ну, были, приезжали, собирали консилиум даже… Толку? Её же не просто наблюдать надо! Есть у меня, молодой человек, кое-какие соображения… И что? У меня тут – вышел в соседнюю комнату, куда скрылась незадолго до этого Ирина, вернулся, тотчас почти, с папкой кожаной, толстой довольно, развязал тесёмочки… забелели подшитые аккуратно листки, испещрённые ровным менторским почерком службиста-аккуратиста… – у меня тут, видите ли, занесены результаты многочисленных, регулярных и по методике самой передовой выполненных наблюдений, анализов… Имеются и выводы кое-какие… Да-да-с… И выводы и мысли… тэкс! Предложения… Вот только держу всё это под замком покуда… Под замочком-с…
Нервическим, отчаянным движением скорее швырнул, а не положил материалы уникальные на столик, затем то широкими, то семенящими шагами начал взволнованно метры мерять от окна к двери входной, причём, впечатление создалось, совершенно забыл, настолько разоткровенничался, что не взрослый перед ним человек, а, по сути, подросток ещё. Тот же лишь посторонился, с интересом далеко не детским внимая словам и не торопя, когда эскулап замолкал, но терпеливо ожидая, словно знал: вот-вот выплеснется из уст Филимонова нечто важное, наболевшее, истинное. Уж в этот-то раз наверняка выплеснется!..
– Есть, есть что-то, что постоянно усугубляет положение девочки! Она боится, не любит отца! И – души не чает в матери… Странно. Я как-то заговорил обо всём этом с Наталией Владимировной, и та посмотрела на меня так пронизывающе, так жёстко и внимательно, что мне аж нехорошо сделалось… А потом… потом на лице её возникло выражение… знаете, сударь мой, я не первый год живу на свете, всякое повидал, но вот, чтобы женщина глядела… затравленно, беспомощно и… горько, и обмануто… и безнадёжно… Там материнская озлобленность, там… я не нахожу слов просто! И всё это сразу, понимаете, сразу… вспыхнуло, обдало меня синим полымем… До нутра ожгло! Мне, тьфу! за слова свои тогда неловко сделалось. Она же повернулась резко на сто восемьдесят градусов, кругом, и ушла… У меня, честно вам скажу, до сего дня осадок какой-то… Ну, те-сс, однако не будем о грустном! Ей Богу, я так увлёкся воспоминанием своим, что напрочь позабыл, кто передо мною! Да-сс… А надежда? Надежда всегда остаётся, ведь правда? Одно только могу добавить, но это, разумеется, строго конфиденциально, то есть, между нами… Так вот, мне всё сильнее представляется, я почти убеждён, что если Клава наша испытает ещё раз нервное потрясение, подобное тому, которое перенесла, когда её хотели заживо сжечь, понимаете?., словом, мне кажется, переживи она ещё раз такое, то либо полностью сойдёт с ума, либо… Вы слышали такую поговорку: «Клин клином вышибают»? – Толя отрицательно покачал головой, напряжённо внимая сбивчивой, местами не до конца понятной речи доктора – Не слышали? Так вот-сс… Меня преследует смутное, неразборчивое ощущение, что если условия совпадут… почти… если почти всё совпадёт, то, чем чёрт не шутит, может быть, и спадёт с неё заклятие страшное судьбы… Ф-фух… Или хотя бы приблизительно совпадут обстоятельства… А? О чём это я? Самому как-то не по себе… говорю одно, думаю… Ведь ещё существует её отец! Вот ещё в ком корень зла! Да-да, отец… отец… Но ведь не может быть, чтобы он…
Глаза Филимонова сверкали безумием, ноздри раздувались…
– Идите, идите, молодой человек! И знаете, за ради святого всего, помалкивайте в тряпочку! Побольше любви, побольше теплоты душевной, заботы… Девочке нужно иметь перед собой какую-то цель постоянную, чтобы стремиться к ней… Ну, да ладно, я об этом с мамашкой ихней разговаривать буду. Когда человек к чему-то стремится, у него новые силы появляются. Из ничего прямо, из ниоткуда берутся… Да-да-да! И не вздумайте возражать! (Толя не думал.) И знаете что-сс… – Филимонов подскочил буквально к парню, зашептал быстро-быстро, озираясь, – знаете что… держитесь-ка вы, милсдарь, подальше! от! Родиона! Яковлевича! Горелова! И вообще… нечего вам тут делать!
Анатолий Глазов покидал на сей раз «апартаменты белые» вконец обескураженный, потрясённый. Сцены, схожие с вышеописанной, повторялись нередко, правда, Ирина в пенатах филимоновских больше не появлялась, видимо, сидела где-то неподалёку, в «горенке» у себя… что же касается самого Лазаря Лазаревича, то он неизменно начинал нервничать, увлекаться, перескакивать с любой темы, изначально избранной для общения доверительного с подростком, на эту, острую-волнующую, не отпускающую, разобраться в которой он пока до конца и без помощи-оказии случайной извне мог-не мог… Повторялись слова, жесты, даже то, как бросал он на столик рабочий пухлую папку с бумагами… Повторялось всё, в числе том и предложение Толе покинуть дворец, тихо, незаметно, «ночечкой»… Предложение, которое парень игнорировал… пока, но которое оплетало корнями своими и без того измочаленную, затравленную душу пацана. Отчасти «повинен» здесь и сам Анатолий был: всё чаще и чаще, но всегда за одним и тем же навещал доктора, хотел разобраться в проблеме, докопаться до истины… В рот смотрел «Лазарет Лазаретычу», однако последний либо сам недопонимал чего-то, либо умело и своевременно останавливал
потоки словоизлияний горячечных – и своих, и пациента. Всякий раз, уходя, Анатолий давал себе клятву мысленную: не просто заботиться о Клавушке, но изучать поведение девочки, подмечать нюансы, детали её состояния – на что именно и как именно реагирует деточка, он, наконец, на ходу учился предугадывать, последствия тех-иных, на ровном месте возникающих передряг житейских, коллизий и смягчать их, «подстилать соломку», словом(!] Главное же, максимально точно, оперативно доводил информацию ценнейшую, пропущенную сквозь сито собственной души, до сведения Филимонова. А для того, чтобы качественно, мудро выполнять рутинную-не рутинную работу сию, следовало ему, «баглаю», самому подняться на ступень выше, внимательнее и… образованнее стать. Во время очередного визита к врачу, в который раз выслушивая сентенции докторские, вспомнил Анатолий, как Горелов, приласкав дочку, полушутя чмокнул её в губки… Та отпрянула было, но Родион Яковлевич попридержал девчушку, а потом…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
