– Где он сейчас, этот спартанский тиран? Ведет свое войско домой?

– Сказать по правде, повелитель, я вначале подумал, что ты для того к нам и прибыл. Дело в том, что он встал лагерем на холмах, примерно в трех дневных переходах от нашего города. В случае чего, можешь быть уверен, мы готовы защитить эти стены.

– А с ним две тысячи спартанцев? – продолжал выспрашивать Кир.

– Мы схватили одного из его лазутчиков, который ошивался возле городских стен. Он сказал, что число их больше, хотя эти греки известные лгуны.

Кир невольно улыбнулся:

– Да, этим они славятся. Я не встречал иного народа, который бы так самозабвенно этим занимался. А тот лазутчик еще жив?

Полеарх кивнул, а Кир поднялся с подушек и отер рот куском ткани, которую затем бросил на пол.

– Ладно. Показывай, где вы его держите, и найди мне коня порезвей.

Кир глубоко вздохнул и призвал себя успокоиться, взывая к воспоминаниям об известных ему спартанцах и молча прося у них благословения и помощи. Анаксис, пожалуй, упрекнул бы его за подрагивание рук, хотя это объяснялось прежде всего нехваткой сна и тревожностью.

Несколько дней прошли в тщетном ожидании, что спартанский военачальник явится в Сузы с попыткой заключить перемирие. Пока можно было вкусить благ своего сана вельможи. Кир совершал ритуалы в храмах и дважды в день купался, завивал и умащал себе волосы благовониями. При этом он упражнялся во владении мечом и щитом, как обычный солдат. Среди воинов он подобрал всего несколько человек, способных потягаться с ним в ратных навыках. Остальные или терялись перед саном царевича, или просто презирали потение на площадке. Непрестанные упражнения и жесткая дисциплина, которые он знавал со спартанцами, были явно не в пользу солдат Суз. Эти больше предпочитали щеголять своими доспехами, чем оттачивать умение владеть оружием. Вечера Кир проводил за чтением в дворцовой библиотеке, но расслабиться не получалось. Ночами сон приходил в лучшем случае урывками. Отец умер, державой правил брат. Мир изменился. Порой в голову приходила безутешная мысль, что он один на целом свете помнит, как все было.

Вот пришло время, когда тень смерти отца дотянулась и до Суз; из пустыни с горестной вестью прискакали гонцы. В городе начался траур, а от него, царского сына, все отводили глаза. Возможно, убедить Артаксеркса матери не удалось; поди прознай, что у них там на уме. Кир теперь ложился спать, сжимая в руке перламутровую рукоять ножа. Надежда на лучшее робко теплилась, но подосланного убийцу в случае чего вряд ли можно будет заметить раньше рокового мгновения. От этой мысли желудок сводило горечью, вызывающей кислую отрыжку. Поэтому в тот вечер, сидя в присутствии мятежного спартанца, Кир ощущал себя скованно, без должной уверенности в себе.

Клеарх сидел так, словно готов был ринуться в битву сию же минуту. Широкогрудый, с руками в полосах шрамов, он восседал в красном плаще поверх бронзового панциря и поножей. Из-под птерига[15] проглядывали бедра, мускулистые, как у борца. Было в нем что-то от томно разлегшегося в саду леопарда. Впереди себя он не выслал никаких гонцов с письмом о мире, а просто заявился в Сузы – пеший, в сопровождении всего двоих телохранителей, да и тех потом оставил у дверей (не война же, в конце концов).

Внутри у Кира нудило, возможно, потому, что где-то в глубине души он знал, что мятежный спартанец представляет угрозу и в его присутствии нельзя смыкать глаз. Но эта угроза была хотя бы честна – одно из качеств, почитаемых даже врагами Спарты. Например, афиняне известны тем, что спорят с кем угодно просто ради того, чтобы вести диспут. Они словно наслаждаются хитросплетением логических узлов и нравственных развилок. Персы в этом, надо сказать, сродни им, как бы ни упрямились. Кир не раз наблюдал, как рыночные торговцы в Афинах, позабыв об очереди готовых к сделке покупателей, азартно спорят о цене с каким-нибудь пустомелей.

В сравнении с прочими, спартанцы свою горделивость не скрывали, хотя их недруги выдавали это за высокомерие. Граждане Спарты избирали простоту во всем, а значит, не лгали ни из честолюбия, ни из корысти даже тогда, когда, казалось бы, следовало пощадить чувства друзей или поддержать слабых. Не зря говорят: хочешь получить честный ответ от спартанца – лучше не задавай вопрос. Эта мысль вызвала у Кира невольную улыбку, хотя он знал, что за ним исподволь наблюдают и оценивают.

– Ты просишь слишком многого, – важно и веско произнес Клеарх. – Для человека, который уже потерял три сотни моих людей.

От этих слов Кира кольнула искра гнева. Можно подумать, в этом есть хоть толика его вины. Тем не менее он откинулся на спинку стула, веля себе успокоиться.

– Я уже все объяснил. А их жалованье, исчисленное днем гибели, я отправил эфорам Спарты.

– Значит, ты видел в Анаксисе наймита, – хмуро усмехнулся Клеарх.

– Он им и был, – ответил Кир. – А если и называл меня другом, как и я его, то это было между нами. Свои обязательства я выполнил. И напоминаю тебе, Клеарх, что именно поддержка моего отца, золото моей семьи и помогали тебе во всех твоих походах. Иначе разве могла бы Спарта поставить свой Совет Тридцати править в Афинах?

– О Спарте я не говорю, особенно в этом году, когда глупцы из верхов объявили меня тираном. Что ж. Всякий посев дает свои всходы. – Клеарх понуро вздохнул. – Вот сейчас афиняне снова кричат на своей агоре[16], что якобы вырвали демократию из наших косных рук. С преданными стратегами расправляются рабы, а достойные мужи повергаются в бесчестье, лишенные власти теми, кто в ней ничего не смыслит. – Он задумчиво почесал переносицу. – Если в Афинах возьмутся вновь повелевать афиняне, за что же мы тогда воевали и одерживали победу? Что переменилось?

– Это довод в пользу ничегонеделания, – воскликнул Кир, подозревая, что спартанец его испытывает. Очень хорошо, можно и без церемоний. – Любая жизнь коротка. Зачем вообще что-либо делать, кроме лежания на солнце? Тем более что всем нам рано или поздно удел уготован один. Но если у нас есть гордость, мы боремся до последнего вздоха. Я слишком хорошо тебя знаю, Клеарх. Как и ты меня. Важно то, что спартанское оружие и спартанские законы какое-то время правили всей Элладой. Пускай мелкие шавки тявкают, что они-де одержали верх. Но кое-кто из нас помнит, как все обстояло на самом деле. Тридцать спартанцев правили в Афинах с тремя тысячами афинян у них в подчинении. Ты дал им всем узреть блеск величия. А подобное так просто не забывается.

Клеарх усмехнулся, откидываясь на спинку стула.

– Ты, я вижу, все такой же заядлый спорщик. В этом ты почти грек.

Он усмехнулся, заметив, как изменилось лицо собеседника.

– Поверь мне, это была похвала. Я ведь не стремлюсь отрицать наш долг чести, сын царя. Ты был другом мне, Спарте и всей Элладе. Я просто хотел убедиться, что ты не растратил впустую людей, которые шли с тобой. Анаксиса я хорошо знал. И скорблю о его утрате.

– Ты увидишь его снова, – обнадежил Кир.

Спартанец кивнул.

– Непременно увижу, – сказал он с абсолютной уверенностью, и его темно-карие глаза вспыхнули золотым огнем. – Он не отдалится от Стикса, сколько бы я ни заставил себя ждать. Я скажу ему, что ты отправил весть в Спарту, чтобы его имя было отмечено на белой стене, а его посмертная выплата исправно пошла на взращивание сыновей и дочерей Спарты. И, конечно же, я сообщу ему, что ты пришел ко мне за помощью, дабы отомстить, – а я тебе в ней не отказал.

– Мне придется лгать многим из тех, кто встанет на мою сторону, – сумрачным тоном сказал Кир. – Ты понимаешь это? Я хочу, чтобы ты изначально знал от меня правду.

– Ты рассуждаешь здраво. Лжи от тебя я бы не простил, – ответил Клеарх. – Ты покупаешь мою службу и зарабатываешь мою дружбу. Я не подведу тебя, но и говорить буду все прямо. Если другие военачальники спросят, зачем ты с десятком разных отрядов отправляешься в пустыни своей империи, я предложу им спросить это у тебя. А я простой солдат, который стоит там, где ему прикажут, и убивает тогда, когда ему прикажут.