Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Лаон. Мой брат… То есть преподобный.

Мисс Давенпорт пожала плечами:

– По правде, и не знаю, что на это ответить. Он такой, каким я всегда его знала. Живой и здоровый. Думаю, вы об этом беспокоитесь? – Она нахмурилась, и высокий лоб покрылся морщинками.

– Я… Да, об этом. И очень сильно.

Я так крепко обхватила себя руками, что разболелись пальцы. Пришлось заставить ладони расслабиться. Брата я увижу уже совсем скоро.

– Ну и ну! Шутить-то куда сложнее, чем мне помнится, – из-под перчатки, прикрывшей лицо мисс Давенпорт, раздался похожий на пронзительное чириканье смех. – Все с ним в порядке. Лучше, чем с миссией, по правде говоря. Не стоит мне этого говорить, но в здешних краях нелегко быть миссионером. Он проводит службы, на которые никто не приходит, умоляет о доступе к остальной части Фейриленда и задает всем вопросы об их… – она прочистила горло и продолжила низким, тягучим голосом, – космологическом и метафизическом значении.

Я попыталась рассмеяться, но у меня не получилось.

– На него это не похоже.

– В том-то все и дело, – парировала она. – Это и веселит.

После непродолжительного молчания мисс Давенпорт заполнила тишину экипажа непринужденной светской болтовней. Она описывала мне свойства маятникового солнца и лунной рыбы. О многом из сказанного я уже читала, но было славно отвлечься на беззаботный щебет моей спутницы. Мне пришлось слишком долго оставаться наедине со своими мыслями на борту «Безмолвного».

Я поймала себя на том, что манеры мисс Давенпорт интересуют меня куда больше, чем ее слова. Разглядывая и изучая жесты этой женщины, я пыталась заметить ее родство с фейри. На первый взгляд из-за своих веснушек и кривой ухмылки она казалась таким же человеком, что и я. И все же была в ней та неуклюжесть, которую молва приписывает подменышам. Некоторый изъян в их подражании людям. Тесси как-то велела мне прекратить истерику и вести себя пристойно, чтобы доказать, что я не подменыш.

– Вы можете выглянуть, если желаете, мисс Хелстон. Окно открывается.

После некоторых усилий я справилась с задвижкой и высунулась наружу. Туман газовой вуалью окутывал колючие заросли, которые и являлись Сезамом. Мы были одни среди густой мглы, в которую убегала дорога. Нахмурившись, я разглядывала сгорбленные кроны покрытых шипами деревьев. Небо над нами затянули тяжелые грозовые тучи.

– Погода не всегда такая, – сказала мисс Давенпорт, – но, по крайней мере, вы почувствуете себя как дома. Можно претвориться, что там, за туманом, торфяные болота. Это прогонит вашу тоску по родным краям.

– Я не тоскую по родным краям.

– Это пока.

Взгляд мисс Давенпорт метнулся к окну. Она колебалась. Видимо, ее общительность была вызвана неким невысказанным чувством. Рассматривая свои затянутые в перчатки ладони, она произнесла тихим голосом, который совсем не вязался с ее прежними манерами:

– Я выросла в Лондоне. В Спиталфилдсе.

Я ждала, не желая навязываться, когда она столь уязвима, и через мгновение поняла, что затаила дыхание. Я старалась не смотреть на нее, но все же бросили взгляд на умолкнувшую мисс Давенпорт и заметила нечто странное в выражении ее лица. Хотя и не могла сказать, связано ли это с какой-то тревогой или просто с ее внешностью.

Казалось, она взяла себя в руки – разгладила юбки и заправила за ухо выбившуюся прядь волос, тайком смахнув слезу.

– Я не плачу, – тихо произнесла мисс Давенпорт. – Не могу. А это всего лишь привычка.

– Я всего один раз была в Лондоне, – заметила я.

– Он просто великолепен, – оживляясь, с жаром подхватила она. – Нет другого такого места. Даже здесь. Ничего подобного.

Невозможно было сказать, небеса разверзлись над нами или это мы въехали в бурю, но едва первые капли упали на карету, мисс Давенпорт попросила закрыть окно. Дождь, коснувшийся моей руки, был до омерзения теплым. Но прежде чем я успела удивиться подобной странности, порыв ветра охладил брызги воды.

Наш экипаж замедлился, с чавканьем увязнув в грязи. Кучер спустился с козел на крыше, чтобы повести лошадь под уздцы.

Прошло несколько часов, прежде чем дождь ослаб настолько, что я смогла снова приоткрыть окно и выглянуть наружу. Разумеется, совершенно напрасно, поскольку взгляд не мог проникнуть сквозь темные клубы тумана. Отчасти из любопытства я открыла крышку компаса. Ожидала, что увижу, как его стрелка в нерешительности вращается вокруг своей оси, но она указывала более или менее прямо.

Значит, север был там.

Похожий на саван туман застилал все, что находилось за пределами болезненно-желтого света фонаря. Создавалось странное ощущение пустоты. Привычный птичий гомон или шелест листьев, которые я столь часто принимала как должное, попросту исчезли. Я убеждала себя, что это ничем не отличается от того ощущения оторванности от мира, которое сопутствует любой буре. Что тишина – всего лишь непримечательная иллюзия, рожденная ветром и дождем, терзавшими экипаж.

В клубящейся пелене шевелились таинственные тени. Резкие линии, упиравшиеся в небо, наводили на мысль о суровых скалах и узких ущельях. Громады сменяли друг друга, и хотя я старалась не представлять их, мое воображение непроизвольно заполняло серый пейзаж, простиравшийся впереди. Полузабытые гравюры из «Путешествий капитана Джеймса Кука» и экзотические видения из «Зарисовок Нового Мира» начали заселять все вокруг.

И вот я уже различала в клубах густого тумана бесплотные лица сильфов, глазеющих на меня, и силуэты резвящихся гномов, чья походка в моих фантазиях походила на важную поступь ланкаширских кур.

– Вон, теперь вы можете его увидеть! – Голос мисс Давенпорт вывел меня из задумчивости. Она указывала на дом моего брата.

Я моргнула. От звука ее голоса туман раздвинулся, словно занавес.

В своих редких письмах Лаон называл это место пансионом, и, несмотря на громкое имя – Гефсимания, – я не ждала ничего особенно грандиозного. Но сливавшийся с завесой дождя дом превзошел бы и куда более смелые ожидания. Это был не особняк, а скорее замок – переплетение шпилей и устремившихся к небу контрфорсов на вершине скалистой горы. Каждый камень причудливого здания выражал презрение к самой идее эстетической привлекательности и практической пользы. Безмолвное и одинокое, оно слишком напоминало скелет, чтобы называться живописным.

Огромное сооружение снова исчезло за густым туманом и кронами деревьев.

– Гефсимания, – пробормотала я.

Ее ворота с обеих сторон подпирали угловатые башни из темно-серого камня, смотревшие на, казалось, бездонную пропасть.

Мы остановились. Не было слышно ни шагов, ни голосов, ни других звуков, кроме громкого лязга тяжелых железных засовов. Я рассматривала заросшие мхом и белладонной стены. Под грохот цепей поднялась решетка, пропуская нас вперед. Затем со скрипом открылись ворота, и мы попали на внутренний двор.

Когда я наконец вышла из экипажа и оглянулась на контуры осыпавшихся крепостных стен, на меня нахлынуло чувство тревоги, от которого было не избавиться.

Почему из всех мест, которые фейри могли пожаловать брату, они выбрали именно это?

Глава 2. Сестра в башне

Возможно, действительно существуют бесчисленные миры, которые вращаются вокруг бесчисленных светил, как описывала в своих стихах леди Кавендиш. И эти странствующие миры на самом деле могут быть сокрыты от нас ярким светом своих звезд.

Но Аркадия не из таких.

У Фейриленда нет солнца в том смысле, в каком мы его понимаем. Солнечный цикл с восходом на востоке и закатом на западе – зрелище совершенно чуждое для этих мест, ибо они не вращаются вокруг пылающего светила.

Представьте себе яркий фонарь, висящий на конце длинного шнура. Затем вообразите, что он, словно маятник, раскачивается над поверхностью, давая свет по очереди каждой из ее частей.

Поверхность – это и есть Аркадия, а фонарь – ее солнце. Таким образом, на окраинах Фейриленда солнце достигает наивысшей точки, а затем начинает обратный путь. Точка равновесия маятникового солнца находится вблизи центра Фейриленда, непосредственно над городом Пивот. Там почти никогда не бывает ночи, поскольку солнце расположено достаточно близко, чтобы давать хотя бы сумеречный свет.

Таким образом, периоды света и мрака – я не решаюсь использовать слово «день» – очень различны на всей протяженности Фейриленда и зависят от расположения места под маятником солнца. На два светлых периода и относительную темноту в городе Пивот идет один период в дальних пределах. Те же места, что расположены между ними, переживают длинный «день», за которым следует «день» короткий.

Это делает исчисление времени в Аркадии, мягко говоря, довольно сложным процессом. Предлагалось назвать «днем» одно полное колебание, независимо от того, сколько периодов света и мрака переживают те, кто находится под маятниковым солнцем. Непоследовательное насаждение этой идеи лишь вызвало путаницу в дальнейшем.

В Фейриленде есть нечто схожее со сменой времен года, когда дуга солнечного маятника уменьшается, но поскольку продолжительность колебания, как и у любого другого маятника, не зависит от дуги, она остается постоянной. Таким образом, на окраинах Фейриленда, которые получают меньше тепла и света, наступает период, напоминающий зиму.

Кроме того, как мне говорили те, чьи слова заслуживают доверия, солнце – это фонарь в буквальном смысле слова.

Адриен Гюйгенс. О хронометрической природе небес Фейриленда, в переводе сэра Томаса Раймера и Коппелиуса Уорнера, 1839 год[2]
вернуться

2

Адриен Гюйгенс – отсылка к Христиану Гюйгенсу (1629–1695), нидерландскому механику, физику, математику, астроному, изобретателю и одному из основоположников теоретической механики и теории вероятностей. Сэр Томас Рай-мер носит имя шотландского барда XIII века, персонажа кельтского фольклора Томаса Лермонта, также известного как Томас Рифмач (Thomas the Rhymer). В самой известной легенде о нем рассказывается, как Томас своей песней пленил сердце королевы эльфов, та отвезла его в волшебную страну и сделала своим возлюбленным.

Имя Коппелиус принадлежит песочнику из новеллы Гофмана «Песочный человек» – существу, усыпляющему детей и ответственному как за приятные сны, так и за кошмары.

3
{"b":"701198","o":1}