В чем она пойдет в школу? Что за кофта? На дверце, где мама обычно оставляла выглаженную одежду, ничего не висело. Она заглянула за обе створки платяного шкафа, проверила на крючках, прибитых к входной двери. Даже в сервант с бокалами заглянула – нигде не было одежды. Саша расстроилась немного и пошла есть – кофту поищет потом.

В кастрюле на столе снова была пшенная каша, такая густая, что ложкой нельзя зачерпнуть – пришлось резать, как торт. Нет, надо подогреть. Саша плеснула в кастрюлю воду из-под крана. Поставила кашу на плиту и включила телевизор. На первой программе играл человек на гармошке. На второй была черно-белая картинка и пел хор на непонятном языке. Саша присела на спинку кресла. Язык похож чем-то на татарский, но татары на Лесобазе так никогда не пели. Саша прослушала одну песню, вторую, третью. Они ничем не различались, одну от другой отделяли только паузы. В конце хор пел особенно громко. А потом вместо черно-белой картинки появились женщина в сиреневом платье, перед ней на столе стоял букет. Точно такой же, как на открытке для Аньки. Женщина улыбнулась и протяжно объявила: «Дорогие телезрители! Вы прослушали концерт хора Шведского радио. Благодарим вас за внимание и до новых встреч».

Значит, это шведский язык? Про Швецию Саша знала, что оттуда был Карлсон. Так вот как он на самом деле говорил? Она представила разговор Малыша с Карлсоном на шведском: «Аля тюйа тукемасал та!» – «Лисавон сусти рауси муно!»

Вдруг телевизор погас и затих холодильник. Всё понятно – отключили свет.

«Каша!» – вспомнила она про пшенку и тут же почувствовала запах гари. Комок из каши пристал ко дну, так и не перемешавшись с водой. Выглядело совсем не аппетитно.

Саша полезла на полку за печеньем. Мама не разрешала есть печенье вместо нормальной еды – только после. Но мамы нет, поэтому можно позавтракать печеньем с маслом – намазать несколько квадратиков тонким слоем, соединить их по две штуки, и получится пирожное.

Но печенья на полке не оказалось. Она проверила на холодильнике, в шкафчике над плитой и даже в шкафу над вешалкой с плащами и куртками – туда мама часто прятала сладости. Печенья не было. Были макароны, пшено, рис, хлопья «Геркулес», хлеб и сахар. Масло в масленке закончилось. Значит, нужно подставить к холодильнику табурет, залезть на него и достать из морозилки пакет с маслом. Отколоть маленький кусочек, положить оттаивать, а остальное убрать. Саша внимательно осмотрела морозилку: миска с замороженной клюквой, завернутые в газету кости и щучья голова, которую недавно принесла бабушка. Она сказала, что голову нужно высушить, смолоть и давать Саше, чтобы она не росла такой пугливой. Но до головы пока ни у кого не доходили руки.

Ни масла, ни сыра. На нижней полке стояла баночка сметаны, в дверце – бутылка подсолнечного масла и три яйца. Можно было бы пожарить яйца, но Саша ненавидела масло с запахом. И электричества нет. Лучше поесть хлеба со сметаной и с сахаром.

Саша спустилась на пол, задвинула табурет под стол, достала хлеб, отрезала себе два куска. Куски вышли толстые, значит, придется мазать больше сметаны. На хлебно-сметанном бутерброде торчали, будто маленькие ледышки из сугробов, комочки, которые нужно было давить ложкой.

Порошковая! Мама научила ее отличать настоящие кефир и сметану и порошковые – в порошковых плавали комки. У них на Лесобазе нормальную сметану давно не привозили – только из порошка. А вот когда мама покупала сметану в магазине «Океан», в городе, там комочков не было. Бабушка ворчала: «Ну, конечно! На Лесобазу всё говно сбагривают».

Сметана с комочками, с желтоватым оттенком была не очень вкусной и даже как будто немного горчила. Но лучше такая, чем вообще ничего. Не есть же один хлеб, пусть и с сахаром. Хотя сиплая Саша как-то гуляла с таким бутербродом: хлеб, смоченный водой, и сверху сахар. Мама так ее кормила, когда отец был дома – чтобы дочь подольше бегала во дворе.

Саша растерла в сметане комочки и посыпала оба куска хлеба сахаром. Вспомнился вчерашний арбуз. Сахар на сметане так же сиял маленькими кристалликами, как сочные крошки алого арбуза. Она запила бутерброды остывшей кипяченой водой, которая оседала на зубах мелким песком и пахла чайником. Саше запрещали запивать еду сырой водой, но лучше уж тогда совсем не пить, чем кипяченую.

Арбуза бы она сейчас поела. И что-нибудь еще. Бабушка сказала, что скоро придет, но не сказала, ждать ли ее. Наверное, можно пойти гулять. И к Аньке. Повод есть – у Саши отключили свет. Когда дома не было взрослых, света или воды, она всегда уходила к Аньке. Но можно ли сейчас идти в гости, если им сегодня в школу? Бабушка не сказала, когда вернется и когда в школу. Будет глупо, если Саша прогуляет первый день занятий, и некрасиво – Аньку, скорее всего, все собирают, зачем мешаться? Жаль… Наверное, у них еще остался арбуз.

Саша ходила по комнате туда-сюда: шесть больших шагов от входной двери до балконной, но если переступить порожек балкона, можно сделать восемь шагов. Восемь туда – восемь обратно. Туда – обратно. Саша выглянула на улицу – бабушки еще не было. Во дворе никто не гулял, кроме маленького рыжего мальчика, которого она узнала по зеленым шортам и такой же футболке: он гулял в этом костюме всё лето. Мальчик не из их двора. Старшие ребята, наверное, давно в школе, а малыши – в садике. Может быть, во всех пансионатах дома остались сегодня только они: Саша и этот рыжий. Он-то почему не в садике?

Саша вспомнила: вместо формы ей приготовили какую-то кофту. Она принялась искать в шкафу еще раз. Спрятанная глубоко в платяном отделении, за маминым старым плащом, висела на плечиках новая Сашина кофта. Белоснежная и пушистая. Белый пух кофты, потревоженный легким дуновением воздуха, когда открылась дверца шкафа, осел на мамином плаще и черной отутюженной юбке на вешалке. Саша подошла к зеркалу, приложив кофту с юбкой на себя, – красиво. Надо примерить! Она достала из шкафа чистую майку и новые белые колготки. Нарядилась и посмотрелась в зеркало. Пушистая кофта делала Сашу толще и старше на несколько лет. Это хорошо. Особенно понравилась ей аппликация на груди – вишневого цвета лист, нашитый золотыми нитками. А туфли? Должны же быть туфли? На дне шкафа ее ждали черные лакированные туфельки с застежками в форме вишенок. Рядом стоял ранец. Он не подходил к вишневому листу и застежкам, потому что был голубой. Но всё равно Саше нравился.

Она достала ранец, надела туфли и начала ходить перед зеркалом. Как же здорово! И, главное, по-взрослому. Другие девочки придут, наверное, в детских платьях, а Саша – как взрослая. Она встала спиной к зеркалу, скрестила руки на груди, выставила одно колено и резко обернулась назад – интересно, ее можно принять за взрослую? А если приподнять подбородок и посмотреть вбок и вниз? Очень похожа на школьницу. Только непричесанная. Вдруг бабушка опоздает и некогда будет расчесываться? Саша бросила ранец на кресло, взяла со стола расческу и ленточку. Косу она заплетать не умела – ее невесомые волосы всё время рассыпались. Надо сделать высокий хвост и перевязать его лентой. Саша долго расчесывала волосы «массажкой», но хвостик всё никак не получался: или выбивались прядки, или выскакивали петухи. Наконец она собрала волосы ровно и хотела их перевязать, но не сумела – даже если держать один конец ленточки зубами, а другой подсунуть под волосы, всё равно ничего не получается. Саша так долго возилась, что рука устала. Надо взять резинку – у мамы в бигуди есть черные аптечные и бельевые. Если взять черную, хвост будет держаться крепко, но ее больно снимать. А бельевая за день ослабнет, и хвостик развалится. Только Саша, зачесав гладко волосы и не отпуская их, полезла в ящик за бигуди, как вошла бабушка.

– Я тебе что сказала, хулиганьё? Не сметь трогать кофту! Ты почему вся перемялась?

Бабушка подскочила к Саше и стала ее осматривать:

– Ты посмотри только! Вся уже в пуху, бок измазала, на туфлях заломы! Туфли надо было в садике надеть!

– В школе! – перепугалась Саша. – Я же иду в школу!