Затем послышался еще один голос. По нему она узнала сиплую Сашу. Другая Саша жила в доме напротив, но окна их выходили в этот же двор. Стоя почти спиной к Саше, эта Саша кричала в свою сторону:

– Маааааам!

Не дождавшись ответа, она зычно спросила:

– Ну пора?

В ответ на ее крик с первого этажа противоположного дома раздался стук, как будто кто-то стучал об эмалированный таз ложкой.

Саша повернулась к Саше и сказала:

– Рано еще.

Ее мать была немая. Отец, с похмелья разозлившись на тетю Раю, отрезал ей язык. Сиплая Саша говорила, что отрезанное он тут же выкинул в мусоропровод. Она сразу побежала на улицу, туда, где вываливался из трубы мусор, долго искала мамин язык, но не нашла. Отец у них тогда так напился, что целый день не выпускал мать из комнаты. Когда приехала «скорая», он не открыл дверь. Мать в больницу отвез потом сосед, работавший на небольшом грузовике. Мать умирала.

Ее всё же спасли, но она с тех пор не говорит. С Сашей, когда та на улице, мать общается сигналами – колотит что-то по тазу, а дочка понимает: «Пора домой!», «Ужин!», «Отец пьяный!». Для мультиков у нее тоже был особый сигнал.

– Рано, – повторила сиплая Саша.

– А у тебя папа пьяный? – спросила зачем-то Саша.

Сиплая Саша гордо сказала:

– Мой папа, между прочим, уже давно руку сломал и лежит дома. Мы с ним мультики будем смотреть. Бе-бе-бе!

«Это хорошо, что сломал, бить не будет», – подумала Саша, но промолчала. Хотя они и не дружили, но Саша всё пыталась себе представить, как же они живут с этим папой.

Саша была очень рада, что у них нет папы. Кроме Аньки и, наверное, Шуры Ксенофонтова, она не знала никого, кто бы радовался папе. Еще, наверное, соседка Танька, но у нее не папа, а отчим. Но тоже хороший. У многих пап не было вообще, и они в основном жили лучше, чем те, кто с папами. Папы на Лесобазе много пили и били мам. Однажды Саша пришла домой, когда на улице только начинало темнеть, и в комнатных сумерках увидела рядом с мамой мужчину с фонариком. Она сразу бросилась к лоджии, открыла дверь, окно, подвинула к окну табурет и закричала:

– Если этот папа не уйдет, я выпрыгну!

Мама очень испугалась, кинулась в темноте к Саше, что-то уронила, за ней бросился кто-то еще. Потом еще. Это не был папа, это был электрик, а в коридоре стояла комендантша. Никаких пап у них дома никогда не появлялось. Так что пусть сиплая Саша сама завидует.

Саша решила медленно сосчитать десять раз по десять и потом идти к Аньке. Вообще-то она умела уже считать и дальше, до ста и до двухсот, но после двадцати произносить быстро числа уставала: двадцать один, двадцать два, шестьдесят девять – это утомительно. Саша предпочитала считать десятками. Она отвернулась от дома, села на кровать, с которой давно убежала Алсушка, и принялась отсчитывать: «Один, два, три, четыре, пять, шесть…» – она досчитала до первого десятка и загнула на левой руке большой палец. «Один, два, три, четыре, пять…» – на середине второго десятка она заскучала и стала смотреть по сторонам. Ничего интересного вокруг не было. Саша досчитала до десяти и загнула второй палец. Когда загибала третий, услышала во дворе шум. Стараясь не упустить в уме счет – «пять, шесть, семь, восемь…» – Саша спрыгнула с кровати и побежала. Это лаял Шурин Тосик, Шура старался его поймать и обнять, а другие два мальчика, еще старше Саши и не из их двора, прыгали вокруг собачки и просили:

– А можно погладить? Можно погладить?

Саша тоже хотела посмотреть Тосика, но очень стеснялась. Она загнула уже и пятый палец, и шестой, и даже седьмой. И наконец решилась подойти – ей всё равно через три пальца уходить. Она не покажет, что специально подскочила к Тосику, а сделает вид, будто идет мимо. Саша подошла к собаке. Длинный, с подпалинами пес не очень дружелюбно посмотрел на детей и ощерился. Старшие мальчики с удивлением смотрели на Тосика, такого длинного и злого, и не решались его погладить. Саша хотела наклониться над собачкой, чтобы получше ее рассмотреть, но в последний момент испугалась – Тосик подскочил вдруг к ней, как будто хотел вцепиться в ноги. Саша с визгом отпрыгнула. Тут вдруг Тосика подхватила чья-то рука. Саша подняла глаза вслед за взлетевшим собачонком и с удивлением увидела Анькину маму – тетю Лену. Рядом с ней стоял дядя Валя и держал на руках Анькину сестренку Женю. Спрятавшись за папу, стояла рыжая Анька.

– Это кто? – смеясь, спросила она, показывая на Тосика.

– Здравствуйте! – сказала сначала Саша. – Это Тосик.

Шура Ксенофонтов стоял тут же.

– Это же наш Тосик. Он очень добрый, – сказал Шура.

– Да-а-а-а, очень добрый, – протянула насмешливо тетя Лена, потрепала Тосика по спине и опустила на асфальт. Пес от страха на пару секунд будто окаменел. Он, словно щука, изогнулся дугой, да так и замер. Потом внезапно ожил, забежал за Шуриного папу и стал лаять.

– Привет! – сказала тетя Лена Саше.

Саша молчала и уже не загибала пальцы. Ее распирала радость и даже гордость. Она знала, что Анькины родители пришли позвать Сашу на день рождения: 31 августа Аньке будет шесть. Сашу обязательно позовут – у Аньки ни разу не было дня рождения без Саши. Но еще никогда ее не приходили приглашать вот так, всей семьей. Саша почувствовала, что это очень приятно. Наверное, они решили, что она достаточно взрослая, ведь она уже умеет считать, читать, писать, знает время. Теперь будет невежливо звать ее на день рождения мимоходом – во дворе или в садике.

– Привет! Мама дома? – спросил Анькин папа. Улыбнулся и как-то весело добавил: – Мы не к тебе, мы к ней.

Саша обрадовалась еще больше. Значит, не надо подниматься одной. Она хотела закричать от восторга, но вместо этого застенчиво пробормотала:

– Дома.

В подъезде на удивление горел свет. Под лестницей истошно орала кошка. Наверное, ничья. Саша очень не любила, когда кричат кошки, – ей казалось, что они кричат только от боли или страха. Эта кричала особенно тяжело, с рыком и ревом. Саша боялась, что кошка кинется на нее снизу, и пошла вдоль стенки. На втором этаже свет тоже горел, а потом он на несколько этажей пропал. С третьего по шестой они поднимались в темноте. Саша шла первая – она ведь хозяйка и ведет гостей домой. Хотя ей очень хотелось спрятаться сзади, между дядей Валей и тетей Леной. И чтобы Анька держала за руку. Первой идти в их пансионате страшно: можно, например, на кого-нибудь наступить. Или на что-нибудь. Часто на ступеньках были кучи и даже блевотина. В темноте туда вступить очень легко. Это неприятно и всегда стыдно перед мамой, особенно если дома нет воды. Каждый раз, когда Саша шла по их лестнице или коридору в темноте, она думала только об одном – не измазаться бы.

Сегодня ей повезло, они быстро поднялись до шестого этажа, а на седьмом уже горел свет. На их этаже светили только две лампочки из четырех и освещали коридор ровно до Сашиной двери, за которой начиналась темнота. Саша была довольна. В светлом коридоре она даже немного рванула вперед и забарабанила в их голубую фанерку.

– Мама! Мама!

Саша прислонила ухо к двери. Туалет у них был рядом с прихожей, дверь, чтобы не задохнуться от пара, мама всегда во время стирки держала открытой. Сейчас было слышно, как она полощет в тазу белье. Саша постучала в дверь ногой.

– Мам! К нам тетя Лена с дядей Валей пришли! Мама!

Мама наконец услышала. Она шагнула из туалета, закрыла за собой дверь, начала открывать замки и приговаривала почему-то:

– Иду, иду…

Саша знала, что сейчас мама вытрет мокрые и красные от ледяной воды руки о бедра, еще раз ребром правой ладони проведет по левому рукаву халата, отодвинет от замков висевшие на двери изнутри плащ и кофты, просунет правую руку под ручку, нажмет на дверь всем телом, приподнимет ее, откроет по очереди верхний и нижний замок, скажет не то раздраженно, не то устало: «Здравствуйте» – и начнет оправдываться за беспорядок. И будет нервически шуршать на правой руке пальцами: палец о палец, неприятный жест, каким мама выдавала то ли недовольство, то ли брезгливость. Она всегда была рада Сашиным подружкам и совсем редким появлениям их родителей, которые приходили к Саше забрать заигравшихся дочек. Мама как будто радовалась, что к Саше ходят гости, но этот ее брезгливый жест всегда всё портил.