© Миронова А., 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Художественное оформление Ирины Сальниковой

Фотография автора на переплете Сергея Шаповала

В романе процитированы строки из стихотворений и песен: А. Апухтина («Проселок»), А. Бондаренко («Дым сигарет с ментолом»), Т. Булановой («Колыбельная»), А. Гангова («Мы – октябрята»), С. Крылова («Девочка моя»), гр. «Мальчишник» («В последний раз»), К. Метова («Position № 2»), И. Николаева («Афганский ветер», «Младший лейтенант»), Л. Рубальской («Мулатка-шоколадка»), Ю. Рыбчинского («Виват, король!»)

Ананстасия Миронова (р. 1984) – прозаик, публицист. Ее тексты всегда вызывают острую полемику. Выросла в Тюмени, жила в Лондоне, потом переехала в Санкт-Петербург, а оттуда – в деревню. Публиковалась в журналах «Знамя» и «Нева».

«Мама!!!» – ее первая книга. Это не автобиография, а достоверный художественный вымысел о детях с Лесобазы, рабочей окраины Тюмени.

– Мама-а-а-а-а!!!

– Ма-а-а-ама!!!

– Маааааааааамама!

– Мам! Ну, мам! Пора?

Ближе к восьми, когда сумерки накрывали двор полупрозрачной серостью, детская площадка простреливалась, будто пулями, тревожными тоненькими голосами. Кричали большие и кричали маленькие. Кричали, зная, что мама уже дома. Кричали те, у кого мама была еще на пути с работы. За компанию с ними кричали малыши, чьи мамы в это время как раз ушли на ночную смену. Кричали даже дети алкоголичек и сироты. Просто так. Чтобы лишний раз прокричать слово «мама» в тяжелое вечернее небо.

Часов ни у кого не было, поэтому единственную передачу с мультфильмами – «Спокойной ночи, малыши!» – ловили наугад, подтягиваясь в свой двор. Кому разрешали гулять за двором, те возвращались к родительским окнам. Малыши, игравшие строго на пятачке под балконами, отрывались от песочницы, озирались и звали маму.

В этих криках «Мама!» было так мало скуки по мультикам и так много тоски. Детям, которые всегда просыпались одни, одни собирались в школу и одни оттуда возвращались, хотя бы в конце дня нужно было почувствовать заботу. Заботу взрослого. Самые приятные минуты – когда мамы возвращаются с работы и кричат издалека: «Ленка!», «Петька!», «Пашка!» – и те, отряхнув руки от песка, бегут им навстречу.

Но не всех матери звали вечером домой. Для детей не было места в тесных маленьких комнатках общежития, где на коридор – тридцать клеток по 9 и 13 метров, и в каждой одна, а то и две семьи. Кто жил тесно, гулял допоздна. Уже и мама пришла, и папа вернулся, и ужин разогрет, и Хрюша со Степашкой появились в телевизоре, а ребенка всё не зовут.

И дети кричат сами. Как будто умоляют: «Мама! Мама! Позови меня! Ну, позови!»

Из окон восьмиэтажного муравейника неохотно, медленно и даже тоскливо высовывались женские головки, головы и головищи. В любое другое время один-единственный крик «Мама!» будил весь дом, ведь это был крик о помощи. На него сбегались к окнам мамы, бабушки и некоторые папы. Но после семи вечера можно было кричать хором – мамы отдыхали и не спешили звать детей по домам.

Саше нет и шести. Она гуляет одна во дворе дома на Судостроителей. Таких, как она, много гуляет. Почти у всех мамы, бабушки и даже папы вернулись домой. Но дети на улице. В Сашином дворе – единственный на весь район «городок». Деревянная детская площадка с каруселями, массивными качелями в форме крокодилов, песочницей и огромной башней в три, а то и в четыре детских роста. Всё сделано из добротных бревен и толстых цепей. Из-за этого городка в Сашин двор сбегаются дети со всей округи, в основном школьники, но иногда появляются даже пятилетние. Это хулиганы и беспризорники – приличные семьи маленьких детей в чужой двор не отпускают, у приличных пятилетние гуляют в своем дворе.

В августе в восемь часов уже темнеет и становится холодно. Саша догуливает вечер. Уже промокли туфли на липучках, колготки в крупный рубчик всё время сползают и морщатся на коленках. Она подтягивает их мокрыми руками – Саша их вымыла в луже, сегодня вместе с Анькой они лепили из грязи торты. На вытоптанном пятачке под разбитыми качелями оборудовали себе «кухню» и «кондитерскую». Сделали из песка стол, засы́пали его листьями и стряпали на нем торты из черной жижи с песком, лепили каравай, украшали его веточками, бумажками, травинками. С Сашей и Анькой копошились в песке еще несколько маленьких. Но вот где-то в половину восьмого Анька убежала домой – у нее были часы, и они с Сашей научились определять время. Саша осталась.

Рядом, на сетчатых кроватях, прыгали девочки постарше. Чьи-то родители вынесли одну кровать во двор и прислонили к развалившейся скамейке. Через день появилась другая. На них прыгают, как на батуте. Саша всегда немного побаивалась больших девочек, но когда Анька убежала, она передвинула свои игрушки к ним поближе, и остальные маленькие сделали так же. Одну из старших Саша знала и боялась – это Алсу, сестра Гули с четвертого этажа. Алсу уже ходила в школу, курила и дралась. У Алсу и Гули мать – красивая статная татарка; немолодая, она часто приводила домой молодых и таких же круглолицых татар и отправляла дочек перетерпеть вечер на улице. Алсу разрешали гулять по всему району, ее и в десять часов можно было встретить за железной дорогой. А Гуля в сумерки видела плохо. Она носила толстые очки и в темноте не выходила на улицу – бегала в коридоре. Там была своя компания, свой круг детей, которые почему-то почти не гуляли во дворе и целыми днями носились по восьми этажам. Но и Гуля, и Алсушка всё равно были лучше мальчиков.

Мальчики на Лесобазе – это всегда зло и страх. С трех лет они весь день во дворе, к пяти годам – это чистые зверята, которые гуляют до поздней ночи, – их никто не зовет домой. Однажды Саша даже спросила маму: «А почему у алкоголичек рождаются только мальчики?»

Мальчиков девочки боятся: они могут отобрать что угодно, громко ругаются, умеют материться и драться. Когда они появляются во дворе, у Саши стынет внизу живота. Она их не различает, не запоминает. Они все кажутся чужими, не поймешь, из какого пришли двора. Саша разговаривала только с рахитиком Димкой. Ему уже пора в школу, а он ростом с двухлетнего. Димка живет с ней на одном этаже. Он редко гуляет на улице – только в коридоре, где катается на трехколесном велосипеде. Туда-сюда, туда-сюда: пятнадцать квартир в одну сторону – пятнадцать в другую. Поздно вечером Димку зовет домой мать. Всегда в одном и том же халате и всегда с большим животом, она всё время что-то варит, прогорклый запах ее варева пропитал весь коридор. У нее есть еще два сына и муж-пьяница. Их почти не видно – они всегда сидят дома, на 13-ти квадратных метрах, а Димка весь день ездит на своем велосипеде. Димка задиристый, наглый, голодный. Его выпускают на самовыпас. Еще у Димки сиплый голос – у большинства мальчишек Лесобазы он появляется уже с пеленок.

Других мальчиков с их улицы Саша по именам не знала. Для нее это был общий, без лица, портрет врага. В школе, куда ходили дети со всех концов Лесобазы, мальчики были лучше. С ними можно было поиграть. Некоторые даже не ругались. А один, тоже Димка, подарил Саше ромашку и рассказал, что если рядом ударит молния, нужно эту яркую стрелу просто перепрыгнуть.

К восьми вечера во дворе обычно оставались только мальчики и Алсушка с подружками. Остальных родители звали домой немного пораньше, чтобы те успели до мультфильмов вымыть руки и поесть. Во всех их пяти однотипных домах, называемых болгарскими пансионатами, потому что их в конце семидесятых строили болгары, были комнаты по 9 и 13 метров. Семьям с одним ребенком, семьям без детей или матерям-одиночкам давали 9 квадратов. За второго ребенка добавляли 4. Нередки были в пансионатах такие переселения: одним с появлением очередного младенца увеличивали площадь, а другим при разводе ее урезали, и тогда счастливая семья менялась с несчастливой местами.