— Если соберётесь открывать Врата — сообщите, — тихо попросил Ал, глядя в холодные глаза Зольфа.

— Не могу обещать, — развёл руками тот.

Комментарий к Глава 46: Vulpes pilum mutat, non mores/Лиса меняет шерсть, но не нрав

Уважаемые читатели и читательницы!

Эта часть истории подходит к концу, и я хочу поблагодарить всех, кто читал, ждал продолжения и писал потрясающие мотивирующие комментарии. После этой главы вас ждет еще одна глава и эпилог.

Но также я хочу сказать, что так как самые главные вопросы (местонахождение урановой бомбы и возвращение блудных сыновей и дочери в Аместрис) так и остались неразрешёнными, то будет вторая - и последняя - часть.

========== Глава 47: O diem praeclarum!/О славный день! ==========

Unantastbar, die heiße Glut

So unfassbar, unerreichbar, steckst mir im Blut.

Dein Schatten, bin dir so nah

Komm zu mir, lass dich fallen, mach Träume wahr.

Ich will, ich kann, ich muss dich haben.

Ich brauch dich ganz und gar,

Ich will mich opfern, mich vergessen

Auf deinem Altar.

Megaherz — «Fanatisch».

Зольф стоял у алтаря, смотрел на толпу приглашённых и осознавал, что волнуется, как мальчишка. Всё же в этом мире оказалось такое чудовищное количество условностей и примет, что впору было писать по всей этой народной премудрости инструкции. Так, например, несмотря на то, что ни он, ни его невеста не были верующими, венчаться в церкви всё же пришлось. Мария долго вздыхала и качала головой — она-то рассчитывала на правильную еврейскую свадьбу для своей воспитанницы, но судьба распорядилась иначе.

Восхитительную Леонор без пяти минут Кимблер к алтарю вёл её отец, а она сверкала фиалковыми глазами и кровавыми отблесками камней из-под чёрной фаты, увенчанной тёмно-зелёным венком. На венке настоял Зольф: всё же удосужившись почитать и про свадебные традиции, он не одобрил рвения невесты «не надевать эту безвкусицу». После долгих споров апелляция к тому, что они должны быть образцовыми и идеальными во всём, наконец-то сработала.* Кимбли засмотрелся на Ласт: всё же она полностью оправдывала своё имя, оставаться равнодушным было попросту невозможно. Особенно, познав её.

Собор пресвятой Девы Марии, выбранный для венчания, не зря окутывал такой ореол таинственности: с ним было связано невероятное количество легенд и суеверий. Вплоть до того, что в сие святое место некогда наведался сам Дьявол, да не просто наведался, но ещё и оставил на каменном полу след своего копыта.

И теперь, когда невеста во всём своём мрачном великолепии шла к жениху, свет из стрельчатых окон озарял её точёную фигурку, ещё ярче подчёркивая контраст между молочно-бледной кожей и чёрным бархатом платья; но в один из моментов Ласт вошла в тень — этого места не достигал ни один луч света. Многим в этот миг показалось, что перед ними не сестра милосердия, учёная, дочь прекрасного врача и будущая жена химика, а само исчадие ада, средоточие порока, явившееся из самых глубин преисподней, дабы совратить с пути истинного, похитить невинные души, изловив их в свои дьявольские сети. Однако стоило невесте сделать ещё шаг, оказаться под лучами всепрощающего и спасительного солнца — наваждение развеялось, словно дым.

Принеся клятвы и выслушав молитву и благословение, они соединились в поцелуе, показавшемся многим если не выходящим за грань приличий, то близким к тому, однако осуждать их никто не спешил. Берта смахивала слёзы платком, попутно толкая мужа локтем, дабы тот не засыпал и не начинал храпеть на всю церковь, фрау Жаба, позабыв обо всех предубеждениях в адрес Леонор, шумно всхлипывала, а после присоединилась к всеобщим аплодисментам. Счастливая процессия, завершив формальную часть праздненства, направилась в дом Шварцев, дабы удовлетворить одну из первейших потребностей человека — в хлебе, а также пиве и, возможно, даже зрелищах.

Особенно заинтересованно на гостей посматривал Энви. Молодожёны даже несколько напряглись, не начнёт ли он провоцировать конфликт — уж очень поганец любил это дело. Переглянувшись, они вспомнили Польтерабенд** и решили, что вчерашней выходки с голенастого гомункула хватило — пока все остальные приносили посуду, этот нарисовался во дворе дома с унитазом и, разумеется, пафоснейшим образом разбил его на глазах у всего честного народа. То, что шипел сквозь зубы Зольф, убирая поздним июньским вечером, переходящим в ночь, останки фаянсового сосуда, мало соотносилось с образом благопристойного учёного, что, разумеется, повергло горе-затейника в некоторое подобие злорадной эйфории.

Стол ломился от яств — Мария и её повара постарались на славу. Приглашённые соревновались в количестве поздравительных слов и выпитого пива, впрочем, через какое-то время ряды соперников поредели под ехидным взглядом фиалковых глаз Энви, которого чрезвычайно забавляло всё происходящее. Впрочем, гомункулу стоило отдать должное — он, как и полагалось истинному артисту, с полной самоотдачей участвовал в процессе. Женщины нашли общий язык между собой, дети объединились с детьми, дабы заняться своим любимым развлечением: шалить, хулиганить и нести разрушение; мужчины предались разговорам, изничтожению пивных запасов и соревнованию в этом, несомненно, благом начинании. Все обсуждали своё, но сходились в одном: в пожеланиях молодой паре, кои Зольф и Леонор принимали вежливо, но без выраженного энтузиазма — вся эта мишура вокруг потомства не приводила в восторг ни одного из них. Тем более, не далее, как вчера Мария, согласно обычаю, выставила на всеобщее обозрение не только приданое невесты, но и собранное ею приданое для будущих детей.

— Может, уже удалимся? — шепнул на ухо Кимбли Ласт после очередного тоста с пожеланием повышенной плодовитости.

— Я бы с радостью, но Мария что-то говорила о том, что надо дождаться подарков, — вздохнула Ласт, поглаживая его по ладони.

Кимбли критично посмотрел на стол — еды на нём, казалось, не поубавилось, зато опустело уже несколько бочек пива. Гости пришли к пику веселья, шутки стали ещё более сомнительными, музыка громкой, кто-то уже успел повздорить, кто-то — объясниться кому-то в любви, дети, предоставленные в кои-то веки сами себе, унеслись наводить новые порядки в саду, не забыв прихватить с собой чадолюбивого обладателя страшной слюнявой пасти Вильгельма.

Энви занялся любимым делом: принялся подначивать честных бюргеров на спор, что он, разумеется, всех перепьёт. Большая часть мужского населения недовольно заворчала — худосочный почти подросток, много ль ему надо? Однако, вскоре оставшиеся в стороне от, несомненно, занимательного развлечения стали замечать, что конкурентов у встрёпанного Циммермана всё меньше и меньше, в то время как он сам, хотя и стал веселее да заблестел странными глазами пуще прежнего, всё ещё крепко держался на ногах.

Полицайрат Кугер, по доброте душевной, столь свойственной обоим молодожёнам, тоже приглашённый на свадьбу, пил кружку за кружкой, мрачно глядя на новобрачных. На вопросы изрядно повеселевших остальных участников праздненства отвечал односложно, ссылаясь на дела, и только Маттиас Хан, весь вечер танцевавший с Грейсией, понимающе смотрел в его сторону, от чего Кугеру делалось ещё неуютнее.

Когда же виновникам торжества, наконец, удалось вырваться из цепких лап всеобщего безудержного веселья, Зольф, пропуская Леонор вперёд, с характерным щелчком прикрыл дверь спальни.

— Надеюсь, нас не хватятся, — выдохнул он в шею Ласт, нетерпеливо обнимая её.

Она страстно поцеловала Зольфа, торопливо расстёгивая пуговицы на его жилете. По настоянию Марии в последнюю неделю согласно традициям они были расселены по разным комнатам и, более того, разным этажам, и экономка тщательно следила за перемещениями обоих. А после Польтерабенда — за тем, чтобы они занимались предписанным, а именно уборкой осколков, а никак не друг другом. Поэтому изрядно изголодавшаяся чета Кимблер не обратила ни малейшего внимания ни на новое роскошное бельё, ни на лепестки роз, устилающие пол спальни.