желаемого?

Веллер умел ждать, и, похоже, его терпение окупалось сторицей. Перед ним сидел человек — или не-человек, — при котором можно очень успешно быть серым кардиналом, а открытая власть вместе с ответственностью Готтфриду была не слишком нужна. Выходит, его мечта о колонизации Аместриса и использовании его как военной поддержки более чем осуществима. Главное, правильно выбрать сторонников.

— Лучший, — Папа сверкнул стёклами очков. — Видите ли, мне известно нечто о его плане. В нём есть существенная прореха.

— Вопрос в том, молодой человек, — процедила фрау Веллер, прищурив блёклые глаза, — хватит ли этой прорехи, чтобы вывести его из игры. Насколько я понимаю, это невероятная, непредставимая сила.

— О, поверьте, — Пий недобро усмехнулся, — этой прорехи хватит, чтобы разорвать изнутри не только его план.

“Но и его самого”, — подумали человек и гомункул, делящие одно тело, но озвучивать мысль не стали. Грид сразу понял, что Отец нацелился на то, чтобы поглотить бога. И оба ждали этого момента с нетерпением, только у каждого на это был свой собственный резон.

— Что ж, — развёл руками Веллер, — тогда, я полагаю, по рукам. Мой друг, — он кивнул на Шаттерхэнда, — прекрасно знает Аместрис и владеет алхимией. Я смыслю в военном деле, тактике, стратегии и медицине. Думаю, мы всегда сможем полюбовно разделить зоны ответственности.

*

— Что ты об этом думаешь? — Магда поджала тонкие губы, внимательно изучая колким взглядом племянника.

Готтфрид откинулся на спинку кресла, забивая табак в трубку. Прокашлялся и проговорил:

— Я думаю, что стоит держать нос по ветру. Конечно, я соглашусь на союзничество. Но если Отец сможет предложить больше…

— Всегда оставайся на стороне победителя? — её рот искривился в язвительной усмешке. — Я в тебе ни секунды не сомневалась!

— Разумеется, тётушка, разумеется, — Веллер с наслаждением затянулся, смакуя горьковатый дым.

— Главное, не посвящай в это нашего сирого и убогого.

Готтфрид хмыкнул:

— Ну что вы, тётушка, право слово, не нужно держать меня за идиота. Эрнст слишком увлечён своим делом и чересчур импульсивен. Не ровен час, всё испортит.

Магда прищурилась.

— Помнится, ты не послушал моего совета, когда дело касалось семьи Эккарт и этого мальчишки, Ульриха, кажется, — её дальнозоркие глаза поверх очков вглядывались в его лицо, на котором не дрогнул ни один мускул.

— Я был готов к его провалу, — равнодушно пожал плечами Готтфрид.

— Готовься и к тому, что этот тебя тоже подведёт, — безжалостно отрезала старуха. — Чего хорошего можно ждать от завистливого неудачника и, к тому же, любителя обезьян?

Веллер покачал головой — ему не было дела до склонностей приятеля, а вот тётушка на старости лет, похоже, никак не могла удержать поток возмущения в себе.

— Вы же слышали, — он примирительно улыбнулся, — как сказал его Святейшество — все мы твари Божьи.

— Твари-то твари, — она провела пальцем по губам, — но вот Божьи ли…

Готтфрид не мог отрицать очевидного: Шаттерхэнда и правда не стоило посвящать во все детали. Да и тётка верно подметила — зависти в этом человеке хватило бы на десятерых как минимум. Хотя они и провели бок о бок не одно десятилетие, Веллер никогда не мог быть уверенным в том, что не получит однажды нож в спину, если интересы Эрнста войдут в противоречие с его. Но он достаточно изучил сообщника: дай ему поле для деятельности, тех, кто признает его заслуги, и приправь это щепоткой правильно обработанной лести — Шаттерхэнд сделает всё и даже больше. Теперь у него было два козыря в рукаве: Папа, на которого в случае неудачи посыплются все кары людские и господни, и Шаттерхэнд, талантливый учёный и марионетка с очень понятным и предсказуемым поведением.

========== Глава 16: Contra spem spero/Без надежды надеюсь ==========

Alison hell, your mind begins to fold.

Alison hell, aren’t you growing cold.

Alison hell, what are you looking for.

Alice in hell, soon I close the door.

Sitting in the corner, you are naked and alone

No one listened to your fears, you’ve created me.

Annihilator “Alison Hell”.

Ноа шла куда глаза глядят. Ей, конечно, говорили, что ни в коем случае не следует выходить из дома без сопровождения, но в один прекрасный момент она попросту не выдержала. Они с Чунтой провели ещё несколько невероятно тёплых и прекрасных ночей, в одну из которых она испытала нечто, доселе неизведанное. Его воспоминания и суждения поселились в ней прочнее, она стала словно зеркалом, проводником. Однако к этому всему примешивалось всё больше разрастающееся чувство вины.

Сейчас цыганка вдруг отчётливо поняла, что попытка всё же одарить кого-то своим заботливо сбережённым теплом ей не удалась. Она чувствовала себя так, словно обманула и предала всех: и Чунту, подарив ему ложные надежды, и Эда, и Ала, и, прежде всего, саму себя. Стоило, конечно, пойти к тибетцу и признаться ему напрямую в том, что она всё же не может быть с ним, однако…

— Еврейка? — её грубо развернули за плечо.

Плюгавый мужчина в эсэсовской форме с плешивыми усиками бесцеремонно рассматривал её лицо, приподняв за подбородок шершавыми пальцами.

— Цыганка, — отозвался второй, повыше.

— Пошла. Быстро! — её больно подтолкнули в сторону грузовика.

— Подождите, я всё объясню, — лепетала Ноа, не понимая, что происходит. — У меня документы есть!

— Все вы так говорите, — выплюнул усатый. — На месте разберутся!

*

Клаус Дильс в этот день принимал новую партию заключённых. Он не любил подобные задания, но деваться было некуда. Дильс, когда ему выпадала сортировка, всегда стремился оставить в живых как можно больше людей. Конечно, многие умирали, не выдержав издевательств, голода и тяжёлой работы, но эсэсовец убеждал себя в том, что уж к этому-то он никакого отношения не имеет. И сейчас он выбрал ту же стратегию.

— Смотри, цыганка, — хохотнул тот, что был с ним, помоложе. — Надо же, а я думал, всех уж повывели, — он плюнул под ноги. — Надо позвать Кёнига, он любит таких допрашивать.

Дильса передёрнуло — он уже пожалел, что не отправил женщину в газовую камеру. Кёниг славился нетерпимостью к цыганам и особой жестокостью.

— Загоняй их в баню, что стоишь, уши развесил, — ощутимый толчок в плечо вернул Дильса с небес на землю.

*

Ноа не понимала, где она и почему. Сначала её затолкали в грузовик, потом в товарный вагон, где было полным-полно людей, и куда-то повезли. Её соседи по вагону были не на шутку перепуганы, дети плакали, люди мучились от жажды, но всё, что им выдали — одно ведро мутной воды на весь вагон. Страх затопил сердце цыганки.

Всё дальнейшее происходило, как в тумане. Подгоняя ударами дубинок, их выстроили на площадке и раздели донага. Холодный ветер неприятно кусал кожу, под взглядами эсэсовцев хотелось сжаться, а то и вовсе исчезнуть, раствориться. Она попала к тем, кого мужчина с уставшими глазами и тусклым голосом отправил направо. Что это означало, она не знала.

После её вместе с остальными женщинами загнали в баню, где их всех окатили дурно пахнущей ледяной жидкостью, а после — такой же ледяной водой. Сказали направляться в следующую комнату, откуда все выходили начисто лишёнными всего волосяного покрова.

— Ты! За мной, — больно ткнув её пальцем в грудь, скомандовал светловолосый мужчина, которого тот, кто встретил её и остальных несчастных у железных ворот с надписью “Труд освобождает”, называл Кёнигом.

Ноа почувствовала себя совсем беззащитной под липким взглядом эсэсовца. Хотелось прикрыться, убежать, но она понимала, что это бесполезно. Остальные смотрели ей вслед то ли с завистью, то ли с сочувствием.

— Живее ноги передвигай, скотина, — он пнул её тяжелым сапогом.

На глазах у Ноа выступили злые жгучие слёзы — она ничем не заслужила подобного обращения! И зачем только ушла побродить по проклятому городу, ставшему почти призраком?