– Нет. Господи, пожалуйста, ма. Я знаю, ты пытаешься мне помочь, но лучше оставь меня в покое, пожалуйста. Пожалуйста. Я сама разберусь. Мне не нужна твоя помощь. – Би встала и вышла из комнаты.

С тяжелой душой Джульет заправила постель дочки и, аккуратно свернув, убрала ее пижаму под подушку. Потом взяла ее любимую игрушку – старого кота Мога с серым свалявшимся мехом, поцеловала, надеясь, что ее любовь магическим образом передастся и дочке, и посадила на середину кровати. Я так люблю тебя. Только не знаю, как тебе помочь. Она уже опаздывала, но не могла удержаться, снова открыла домик и поставила фигурки на ноги, прислонив их к полкам. Закрыла дверцу и, опираясь рукой на крепкую трубу, встала и спустилась вниз следом за дочерью.

Мэтт с важным видом сообщил, что может отвезти Санди в детский сад, поскольку это ему по пути. Би настояла, что сама доберется до школы, поэтому Джульет везла в школу только Айлу. Поскольку Айла лишь чуть-чуть испачкала каблук в свежем собачьем кале возле их двери, и поскольку Джульет посчастливилось сунуть руки в карманы еще до того, как услышала знакомый звук краденого мопеда, вслед за которым появлялся юнец с полосой прыщей ровно по линии челюсти и выхватывал из твоих рук телефон, и поскольку они прибыли в школу не последними, как обычно, она расценила это утро как весьма успешное.

– Наверно, сегодня мы будем проходить Египет, – с надеждой сообщила Айла, когда они подходили к классу «Чеддар». – Куда Клеопатра дела змею, которая укусила ее маму? Правда, куда она ее дела?

– Джульет, этим утром я слышала по радио твое имя! – воскликнула возле двери класса Кэтти, приятная мама из новеньких, которую Джулия мысленно отнесла к племени Приземленных. – Как интересно, значит, это будет сегодня?

– Что будет сегодня? – тут же спросила другая, поспешно пряча выбившуюся прядь волос под шарф. – О, конечно, твой аукцион. Надеюсь, он заработает миллионы. Не забудь, мы с тобой всегда были хорошими друзьями. Всегда. Даже когда ты проходила через фазу комбинезонов.

– Кто заработает миллионы? – спросила Айла, подбегая к Джульет. – А у меня в сумке лежит яблоко?

– Мой аукцион, о котором говорили сегодня утром по радио. Нет, я не получу ничего, Зейна, и ты прекрасно это знаешь, так что мне без разницы, принесет он пятьсот тысяч или пять миллионов.

– Он не потянет на пять миллионов, уверяю тебя, – заявил один из отцов, плотный мужчина в футболке с картой Сити.

– Да, конечно, – согласилась Джульет.

Зейна покачала головой, изображая в шутку возмущение.

– Я все-таки буду неподалеку, если тебе понадобится адвокат, и мы докажем, что ты имеешь право на долю от выручки как единственная наследница. Кто бы там ни был продавцом и покупателем. Справедливость для Джульет!

Другие мамаши засмеялись.

Папаша с Сити направился прочь, качая головой, словно все они были толпой глупых женщин, и не важно, что среди них были юрист, эксперт по викторианскому искусству, врач. Его жена, маленькая, темноглазая, по имени Тесс, наклонилась и поцеловала на прощание их дочку, а потом странно взглянула, закатив глаза, на спину уходившего мужа.

Джульет поцеловала Айлу в щечку:

– Пока, доченька.

Айла задержалась в дверях класса и оглянулась. Ее глаза сердито сверкали, щеки пылали.

– Мамочка, ты забыла про мое яблоко, ты не ответила мне, как всегда, ты не обращаешь на меня внимания и слушаешь только Би. Я тоже человек. Пока.

– Ой, доченька, просто Би… – пробормотала Джульет и шагнула к ней, но Андреа, помощница учителя, твердо сказала:

– Спасибо, мамочка! Не беспокойтесь!

– Что за драма сегодня, Джульет? – спросила Тесс своим низким, чистым голосом.

– Ой, ничего особенного, – удрученно ответила Джульет. – По радио сообщили об аукционе и… в общем!.. Просто один из трудных дней.

Хотя, если честно, так бывало каждое утро.

Тесс пригладила волосы.

– Роберт считает, что весь этот аукцион – фуфло. Говорит, что эскиз не подлинный.

Джульет даже не знала, как и реагировать на эти слова – твой муж по доброй воле носит костюм в полоску шириной в два дюйма, а как-то сказал мне, что братья Кэнди с их выставленным напоказ богатством были приличными людьми, если узнать их получше, – и вместо этого изобразила на лице выражение, которое приберегала для пенсионеров в красных штанах – они являлись в «Даунис» с мутноватым, темным пейзажем и утверждали, что это точно Констебль, они, мол, провели тщательные исследования. На что она всегда серьезно кивала: «Мммм. Верно. Ммм».

– Все это так романтично, правда? – Кэтти улыбнулась. – Я читала об этом в газете. Ты помнишь ту работу?

– Нет. Он сжег ее…

– Я имею в виду эскиз. Ведь твоя бабушка жила в том доме, правда? Ты помнишь его? А она – одна из тех детей, что изображены на картине? О, это как замок Мэндерли или нечто подобное!

Глаза Кэтти выпучились от восторга, а Джульет подумала, что, может, она ошиблась в своей оценке и ее, пожалуй, стоит перенести из племени Приземленных в племя Скрытых Чудаков, к которому новые члены добавлялись с пугающей частотой.

– Да, я очень хорошо помню тот дом. В моем детстве эскиз висел в ее кабинете. Я не помню, что с ним случилось, маленькие дети не обращают внимания на такие вещи. Вероятно, он был продан после смерти бабушки.

– О! Конечно! Ты будешь что-то делать сегодня на аукционе?

Джульет нахмурилась:

– Мой босс хочет, чтобы я сфотографировалась для прессы рядом с эскизом. Потому что, мол, семейные связи и все такое. Я отказалась.

– Почему, детка? – воскликнула Дана (йогическое племя Безработных-По-Собственному-Выбору). – Ой, как жалко, что ты отказалась.

– Я сама не знаю, – Джульет пожала плечами. В ее голове прозвучал голос Генри Кудлипа.

– У вас работает правнучка художника?

– Да, в данный момент.

– Я чувствую себя чуточку странно. – Она не сказала, что ее кабинет находился на первом этаже и несколько раз в день она, почти непроизвольно, выползала из него и смотрела на эскиз, висевший в помпезном холле «Даунис», смотрела с такой жадностью, что после этого ее глаза болели, словно от ветра с песком. Пыталась навсегда запомнить детали – золотой дом, выпуклая крыша, на которой когда-то стояли ее ноги, те дети…

Маленькая девочка, Элайза ее звали, с серебристыми крылышками, блестевшими на солнце. Казалось, она собиралась повернуться к зрителю, словно знала, что на нее смотрят – но знала ли она, что с ней случится потом? Каким было выражение ее лица на большой картине? И взгляд внутрь дома. Восьмиугольный кабинет, обрамленный книгами, женщина пишет там, в центре дома, ее лица мы не видим, пышные волосы падают на спину – была ли это сама Лидди? Бумага на полу, поваленная свеча – они что-то означали или это просто виноват ветер, ворвавшийся в открытые французские окна? И золотая молния в небе, словно падающая звезда, рассыпавшая искры на землю возле дома, – ее нет ни на одной фотографии большой картины. Почему художник не нарисовал ее там? Или это была комета, принесшая несчастье? Или просто случайность, пролитая на эскиз краска, и художник ловко обыграл эту оплошность – Джульет знала, что он делал так и раньше, в картине «Первый год», когда Элайза, тогда только что научившаяся ползать, дотронулась ладошкой, испачканной в желтом хроме, до угла почти готового полотна. «Картина стала еще лучше благодаря ей. Думаю, она станет художницей», – писал он Далбитти.

– Кто там живет теперь? – спросила Джема (адвокат/племя Бегунов). Джульет заморгала. Все мамаши устремили на нее взоры.

– О, какая-то немолодая пара купила его после смерти бабушки. Я не была там много лет.

Четырнадцать лет. Би тогда была совсем крошечной. Джульет потерла глаза, окинула взглядом круг любопытных мам и взглянула на часы: