Мисс Брайант повернулась и тихо ушла, а Мэри вышла в сад, приподняв края юбок. Стараясь прийти в себя, она вцепилась в ткань так крепко, что на пальцах побелели суставы. Вероятно, Лидди уже приняла предложение Хайворта Ронсли, выйдет за него замуж ко Дню Всех Святых и уедет отсюда к Рождеству, и Брайант тоже придется уйти из их дома. Но я все равно буду видеться с тобой, мы с Пертви будем раз в несколько месяцев навещать тебя, и Хайворта, и миссис Ронсли. – Так она скажет Лидди. – Мы будем писать друг другу каждый день, а я буду заботиться о Пертви и отце, и у нас все будет хорошо!

Зайдя за угол, она увидела невероятную сцену – Далбитти и ее брат ходили по краю фонтана, вытянув для баланса руки, а сестра стояла между Хайвортом Ронсли и Недом Хорнером, и у них шла какая-то серьезная дискуссия. Лидди увидела краем глаза серую юбку сестры и повернула к ней голову. На ее лице играла широкая улыбка. Мистер Ронсли дергал себя за кончик бороды, слушая, что говорил ему мистер Хорнер. Мэри подумала, приуныв, что он не похож на влюбленного, сделавшего предложение своей избраннице.

– Ой, Мэри, милая! – воскликнула Лидди и схватила сестру за руки. Ее пальцы были ледяными, руки дрожали. – Какая чудесная новость, мне не терпится рассказать тебе.

– Что за новость? – спросила Мэри, стараясь увести сестру в сторону, чтобы она успокоилась. Нед Хорнер похлопал Ронсли по плечу, возвращая его к разговору.

Мягкие волосы Лидди упали ей на плечи, кудри, так мучительно завитые, совсем распрямились. Она грызла ноготь.

– Мы с мистером Ронсли так хорошо поговорили про женщин и искусство. Я рассказала ему о картине Элизабет Томпсон, которую видела на Летней Выставке: ты помнишь ее, Мэри, милая? О Крымской войне. Вообще, мне кажется, что если бы нас не прервали, то мы бы…

У Мэри подогнулись коленки, и она опустилась на скамью. Лидди склонилась над ней:

– Милая Мэри, тебе плохо? Принести тебе воды?

– Значит, он не сделал тебе предложение?

Лидди покачала головой. Мэри огорченно вздохнула.

– Мисс Брайант – когда ты освободишься, она хочет, чтобы ты зашла к себе в комнату и померила платье к чаю, его прислал портной.

У Лидди помрачнело лицо.

– Ой, да ну ее, – сказала она, скрипнув зубами. – Я не хочу.

– Надо, – прошептала Мэри. – Дорогая моя, это надо сделать.

– Нет. – Лидди выпрямилась.

– Мисс Дайзарт, – неожиданно сказал Нед Хорнер; сестры повернулись к нему и увидели, что он не отрывал глаз от Лидди. – Вы станете судьей в нашем споре?

– Конечно.

Хайворт Ронсли кашлянул.

– Мистер Хорнер заблуждается, – сказал он и выпятил губы. – И я, знавший вас еще младенцем на руках матери, уверен, что это правда, но вы можете опровергнуть его слова сами, моя дорогая. Вы тоже, мисс Мэри. Разве не верно, как вы сами признали, что ограниченные способности вашего пола не позволяют вам полноценно воспринимать искусство?

– О! – воскликнула Лидди и даже подпрыгнула, но взяла себя в руки.

– Что до меня, – сказала Мэри после паузы, – я бы не стала доверять такой идее, и меня огорчает, что вы это делаете, мистер Ронсли.

– Дорогая моя, – с легкой улыбкой возразил Хайворт Ронсли, пристально взглянув на нее из-под полуопущенных век, и поправил пенсне на тонком римском носу. – Я опираюсь на факты, а не на цифры, как ваш хитрый старик отец. Общепризнанный факт, что слабость женской конституции мешает женщине-художнице полноценно рисовать тонкими кисточками. Кроме того, сама мысль о женщине как о большом художнике весьма отвратительна, когда думаешь о том, какой должна быть ее роль. Тут сразу с нежностью вспоминаешь поэму «Ангел в доме» Патмора Ковентри. – Он покачался на носках, довольный собой. – «Мужчина должен получить удовольствие, но угодить ему – удовольствие для женщины». Как? В мой предыдущий визит мы с вашей сестрой обсуждали как раз этот предмет и сошлись на том…

– Вовсе нет, сэр, поскольку вы превратно меня поняли в тот раз, как и сейчас! – с жаром сказала Лидди. – Картины Элизабет Томпсон такие же хорошие, как и все прочие на выставке. А на мой взгляд, даже лучше, потому что она проявляет более тонкое понимание человеческой натуры. – У нее сверкнули глаза. – Скажите мне, сэр, эта слабость женской конституции, от которой мы страдаем, она физическая или ментальная?

Ее маленькие руки сами собой сжимались в кулаки и разжимались; рядом с ней стоял Нед Хорнер и глядел на нее с изумлением.

– Она права, Ронсли. Как вы ответите ей?

– Я согласен с Хайвортом, – беззаботно заявил Пертви. – Что бы вы там ни говорили, но у женщин просто нет достаточных сил для занятий живописью. Ну для прелестных акварелей их хватает, но не для больших полотен, посвященных важным темам. Войне. Любви. Героизму.

Внезапно он сел на бортик фонтана и вытер нос рукавом, а потом катастрофически громко изверг изо рта воздух. Хайворт Ронсли посмотрел на него с холодным неодобрением.

– Ох, Пертви, ты абсолютный… – пробормотал Далбитти.

– Мисс Дайзарт, пожалуй, вы и ваш брат забываетесь, – заявил Ронсли. Мэри дотронулась ладонью до руки сестры, и внезапно ее гнев прошел.

– Впрочем, вы правы, – сказала она через считаные мгновения и покорно пожала плечами. Словно поняла неизбежное.

Тут, словно ниоткуда, тонкий голосок запел.

О Ронсли, о Хайворт, о Хайворт, это так,

О Рамсворт, о Хайли, о фол-ди-рол-лак!

Хайворт Ронсли резко повернулся:

– Кто это? Кто поет такую чушь? Руперт? Это вы, сэр?

– Это его фамилия, а это, пожалуй, имя!

Но сказать их вместе терпения мне не хватило!

О Ронсли! О Хайворт, о Хайворт, чуди…

– Хватит! – крикнул Хайворт Ронсли сдавленным от ярости голосом; кончик его носа сделался совершенно белым. – Останьтесь здесь, – резко сказал он Лидди, ткнув пальцем куда-то ей под ноги. – Сейчас я вернусь, и мы с вами решим вопрос, из-за которого я приехал к вам. – Мэри увидела холодную ярость в его взгляде и пренебрежение, с каким он отвернулся от нее. Он не намерен жениться. И никогда не собирался. Он старая женщина, а не мужчина. Должно быть, папа знал об этом. Ронсли направился в заднюю часть сада, и Мэри, к своему ужасу, увидела, как Пертви и Далбитти перелезали там через забор на кладбищенскую дорогу.

– Ужасные, ужасные озорники, – пробормотала Лидди. – Ой… о боже…

Но при этом она улыбалась, совсем чуть-чуть.

Мэри повернулась к ней:

– Дорогая моя, пожалуйста, сходи и узнай, что хочет мисс Брайант.

– Да, сейчас. Пойдем со мной. – Лидди торопливо пошла к дому, ведя за собой младшую сестру. Приблизившись к французским окнам, они услышали за спиной топот ног. Их догнал Нед Хорнер.

– Знаете что, мисс Дайзарт? – проговорил он, тяжело дыша. – Можно я приду к вам снова?

Лидди повернулась к нему.

– Вы мальчишка, – ответила она почти с презрением. – Пертви тоже мальчишка, да еще идиот, и мы с Мэри страдаем из-за его беспутства. Пожалуйста, сэр, не ищите общения со мной, раз вы участвуете в его выходках.

– Но он хороший малый. Он мой верный друг. Он страдает…

Она отвернулась от него и сказала усталым голосом:

– Прощайте, мистер Хорнер.

– Мисс Дайзарт, пожалуйста, позвольте мне…

– Нет, – отрезала она, и в ее голосе прозвучала истерическая нотка, какую Мэри никогда раньше не слышала. – Если бы он был вашим верным другом, вашим и Далбитти, вы бы не позволили ему так пьянствовать. А то у вас только разговоры о дружбе и утопиях. Вы бы помогли ему уйти из этого дома и помочь сестрам. Но вас это не заботит. Ни вас, ни Далбитти, и мы с Мэри вынуждены сами устраивать нашу жизнь.

Нед кивнул, скрипнув зубами, и волосы упали ему на глаза.

– Я клянусь вам, что мы поможем ему, – тихо сказал он. – Клянусь, с этой минуты я буду все делать для этого.

Его слова не произвели впечатления на Лидди.

– Хотелось бы верить, что вы говорите это серьезно.

– Да, серьезно. Даю вам слово. Я… я возьмусь за Руперта. Я знаю, что он страдает. Он мне очень дорог. Лидия – позвольте мне сказать вам – помочь вам – я хотел сказать, что после нашей встречи… – У него дрожал голос. – Вот…