«нет, мой сын, надо мной не всегда шёл снег…» нет, мой сын, надо мной не всегда шёл снег, он не так и давно возник. я был распорядитель нег, толкователь великих книг, заклинатель вахтёрш и магистр ордена тунеядцев, «кудри курса» единогласно и без интриг. да, мой сын: когда я всё мог, я был добрый маг. я смешил востроглазых дев, не берёг бумаг, арию о том, как недуги лечит портвейн «массандра» петь умел на целый универмаг. мир как цирковая арена не исчезал, но меня исторг. я узнал, что правят лишь торг и мена, что правят мена, вина и торг. я старательно покупаю всё, о чём даже боялся грезить, ощущая злорадство, но не восторг. да, мой сын, теперь вы юны и, вам кажется, короли: всё, от остроумия до весны, вы на свете изобрели, — ну а мы унылые сгустки скорби и беспокойства, старые неудачники и врали. и ты прав, и я буду глуп, если это значит, что мы враги, только не суди никого, не лги и всегда отдавай долги, только когда приведут в кабинет с портретом, предложат кресло, разворачивайся, беги. 1 мая 2013 «а на третий год меня выпустят…»
а на третий год меня выпустят, я приду приникнуть к твоим воротам. тебя кликнет охранник, ты выйдешь и спросишь – кто там? мы рискнём говорить, если б говорили ожог и лёд, не молчали бы чёрт и ладан: «есть порядок вещей, увы, он не нами задан; я боюсь тебя, я мертвею внутри, как от ужаса или чуда, столько людей, почему все смотрят, уйдём отсюда. кончилась моя юность, принц дикий лебедь, моя всесильная, огневая, я гляжу на тебя, по контуру выгнивая; здорово, что тебя, не задев и пальцем, обходят годы, здорово, что у тебя, как прежде, нет мне ни милости, ни свободы я не знаю, что вообще любовь, кроме вечной жажды пламенем объятым лицом лечь в снег этих рук однажды, есть ли у меня ещё смысл, кроме гибельного блаженства запоминать тебя, чтоб узнать потом по случайной десятой жеста; дай мне напиться воздуха у волос, и я двинусь своей дорогой, чтобы сердце не взорвалось, не касайся меня, не трогай, сделаем вид, как принято у земных, что мы рады встрече, как-то простимся, пожмём плечами, уроним плечи» если тебя спросят, зачем ожог приходил за льдом, не опасна его игра ли, говори, что так собран мир, что не мы его собирали, всякий завоеватель раз в год выходит глядеть с досадой на закат, что не взять ни хитростью, ни осадой, — люди любят взглянуть за край, обвариться в небесном тигле, — а вообще идите работайте, что это вы притихли. 23 мая 2013 «знаешь, если искать врага – обретаешь его в любом…» знаешь, если искать врага – обретаешь его в любом. вот, пожалуй, спроси меня – мне никто не страшен: я спокоен и прям и знаю, что впереди. я хожу без страховки с факелом надо лбом по стальной струне, натянутой между башен, когда снизу кричат только: «упади». разве они знают, чего мне стоило ремесло. разве они видели, сколько раз я орал и плакал. разве ступят на ветер, нащупав его изгиб. они думают, я дурак, которому повезло. если я отвечу им, я не удержу над бровями факел. если я отвечу им, я погиб. 23 июня 2013. Ришикеш «гроза рыщет в небе…» гроза рыщет в небе, свирепая, как фельдфебель, вышибает двери, ломает мебель, громом чей-то рояль, замычав утробно, с лестницы обрушивается дробно. дождь обходит пешим дороги над ришикешем, мокрая обезьяна глядит настоящим лешим, влага ест штукатурку, мнёт древесину, коробит книги, — вода выросла с дом, и я в ней снимаю флигель. голову на локоть, есть ли кому здесь плакать, твердь и так вминается, словно мякоть перезрелого манго и мажет липким, безразлична к твоим прозрениям и ошибкам; сквозь москитную сетку глядит на вечность, свою соседку, седовласый индус, на полу разложив газетку, чистит фрукты и режет дольками, напевая «ом намо бхагавате васудевайя» города и числа, — больше никакого в тебе нет смысла, столько лет от себя бежала и вот зависла там, где категория времени бесполезна как таковая: ом намо бхагавате васудевайя. 27 июня 2013. Ришикеш птица
волшебнику, на день рождения Мой друг скарификатор рисует на людях шрамами, обу — чает их мастерству добровольной боли. Просит уважать её суть, доверяться, не быть упрямыми, не топить её в шутке, в панике, в алкоголе. Он преподаёт её как науку, язык и таинство, он знаком со всеми её законами и чер — тами. И кровавые раны под его пальцами заплетаются дивными узорами, знаками и цветами. Я живу при ашраме, я учусь миру, трезвости, монотон — ности, пресности, дисциплине. Ум воспитывать нужно ровно, как и надрез вести вдоль по трепетной и нагой человечьей глине. Я хочу уметь принимать свою боль без ужаса, наблюдать её как один из процессов в теле. Я надеюсь, что мне однажды достанет мужества отказать ей в её огромности, власти, цели. Потому что болью налито всё, и довольно страшною – из неё не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду; сколько ни иду, никак её не откашляю, сколько ни реву, никак её не избуду. Кроме боли, нет никакого иного опыта, ею за — дано всё, она требует подчиниться. И поэтому я встаю на заре без ропота, я служу и молюсь, я прилежная ученица. Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья правую, не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала. Вырежи и залей самой жгучей своей растравою, чтоб поглубже въедалась, помедленней заживала. Пусть она будет, Господи, мне наградою, пусть в ней вечно таится искомая мною сила. Пусть бы из холодного ада, куда я падаю, за минуту до мрака она меня выносила. 30 июня 2013 Ришикеш |
