– Мы сражались за идеалы, Мегелин. – Голос Юсифа звучал тихо и устало. – И мы проиграли. Ученик не одолел нас физически – мы вновь прогнали его прочь. Но идеалы мертвы, раздавленные его пятой. Племена бросают нас. Они знают, на чьей стороне Сила, на чьей стороне будущее, – на стороне того, кого мы не в состоянии убить. На стороне того, кто через несколько недель возглавит орды, готовые хлынуть через наши разбитые стены, чтобы грабить наши дома, бесчестить женщин и убивать детей. Мы ничего не можем поделать – если только не хотим доблестно погибнуть во имя заведомо проигранного дела, как рыцари в ваших западных романах.

Перед лицом правды гнев Мегелина несколько угас. Они с Фуадом сопротивлялись лишь из гордости и сентиментальных чувств, за что единственной наградой могла быть только смерть. Валигат проиграл, и от него осталось лишь название.

– На севере, однако, все далеко не так безнадежно, – продолжал Юсиф. – Абуд наконец достаточно прозрел, чтобы понять необходимость в генерале. Возможно, донесения от его людей, которые действительно видели врага, расширят брешь в стене, окружившей его разум. Он все еще воплощает в себе силу и веру королевства – если должным образом ими воспользуется.

Слова валига были полны муки, отчаяния и боли, в которых он никогда бы не признался. Решение бежать многого ему стоило и, возможно, сломило его как мужчину.

– Как тебе будет угодно, господин. У меня нет сил возразить. Но, боюсь, в Аль-Ремише тебя ждет еще большее горе. К этому мне нечего добавить. Мне нужно собираться. Будет тяжким грехом, если мои многолетние труды уничтожат невежественные глупцы в белом.

На мгновение на лице валига отразились все ужасы преисподней, но он тут же взял себя в руки, как и подобало властителю, каковым являлся.

– Иди, учитель. Прости, что я тебя разочаровал.

– Вовсе нет, валиг. Никогда так не считал.

Радетик взглянул на остальных. Хоквинд оставался по-прежнему невозмутим. Фуад боролся сам с собой, хотя и старался ничем этого не показать.

– Мегелин, – позвал Юсиф, когда Радетик был уже у двери, – поезжай с Гаруном. У меня почти ничего больше не осталось.

Радетик кивнул и тяжело вышел.

– Ну вот, – проговорил Драконобой. – Прошли форсированным маршем от самого Высокого Утеса, едва не погибли, чтобы спасти эту мусорную свалку, – и что теперь? Уходим. Почему военным планированием всегда занимаются болваны?

– Слушайте старого стратега, – усмехнулся Хаакен. – Ему даже не хватает ума, чтобы запомнить свое место в строю, но он во всем разбирается лучше генерала и папаши Гаруна, который командовал войсками чуть ли не с младенчества.

– Тише, – сказал Браги. – Нам велели отсюда выбираться без лишнего шума.

– Во всей этой суматохе? Да тех фургонов на четыре мили вокруг слышно.

Всадники валига выехали на закате солнца, несколько часов назад, надеясь очистить местность от вражеских шпионов. Теперь отправилась в путь главная колонна, тылы которой должны были охранять солдаты Гильдии. Валиг рассчитывал, что бегства никто не заметит до тех пор, пока их уже невозможно будет догнать.

– Рагнарсон!

Перед Браги возник лейтенант Сангвинет.

– Сэр?

– Слишком много от вас шума. Скажи Драконобою, пусть заткнется, или брошу его на корм шакалам.

– Да, сэр. Если потребуется – заткну ему рот кляпом, сэр.

На этом разговор вроде бы и закончился, но Сангвинет стоял, не сводя взгляда с Браги, которому стало слегка не по себе.

– Он знает, – сказал Браги Хаакену, когда лейтенант наконец ушел. – Он просто притворяется, будто ему ничего не известно, потому что иначе придется что-то предпринимать – даже если мы спасли сына валига. Нам придется ходить на цыпочках – он наверняка попытается поймать нас на чем-нибудь еще. Рескирд, лучше делай вид, будто никогда не учился говорить.

– Что я такого сделал? Только сказал то, о чем и так все думают.

– Всем остальным хватает ума держать язык за зубами. Пошли.

Браги ушел из Эль-Асвада, ни разу не оглянувшись. Взгляд через плечо стал бы для него взглядом в собственное прошлое, а ему не хотелось жалеть о решении стать солдатом. Да, это было решение глупца, но теперь он здесь. И он принадлежал к числу тех упрямцев, которые намерены сполна испытать все последствия своих поступков.

Он глядел вперед и не видел ничего многообещающего, ожидая пролить кровь где-нибудь в песках этой дикой, чужой и непостижимой земли.

Гарун смотрел назад – ему просто не оставили выбора. Носилки, на которых его несли, хотя он настаивал, что может ехать верхом, были повернуты лицом к замку.

Он плакал. Никакого другого дома он не знал и был уверен, что уже никогда его не увидит. Он оплакивал отца и Фуада, для которых Эль-Асвад значил еще больше. Он оплакивал всех доблестных предков, которые удерживали Восточную крепость, подтверждая оказанное им доверие. И еще он оплакивал свое будущее, первые намеки на которое уже начал осознавать.

Мегелин шел рядом, и его молчание значило больше, чем любые слова.

Еще до рассвета колонна скрылась в Большом Эрге, ни разу не попавшись на глаза врагу.

Ошеломленный столь внезапным ударом судьбы, Эль-Мюрид укрылся в цитадели Себиль-эль-Селиб. Прежде чем полностью отгородиться от мира, он сделал лишь одно – отозвал Насефа с троенского фронта, послав ему однозначный и не терпящий возражений приказ. Насеф должен был появиться, иначе его ждал гнев харишей.

Насеф вернулся в рекордное время – на него подействовал скорее тон Ученика, нежели слова. Он опасался, что Эль-Мюрид может полностью сломаться, и увиденное по возвращении нисколько его не обрадовало. Шурин вел себя так, словно его не существовало.

В течение шести дней Ученик восседал на Малахитовом троне, не обращая ни на кого внимания. Он мало пил и еще меньше ел, блуждая в лабиринтах собственной души. И Насеф, и Мерьем не скрывали тревоги.

Насеф. Циничный Насеф. Недоверчивый Насеф. Именно он являлся половиной проблемы, будучи неверным на службе Господа. Эль-Мюрид молился, чтобы Господь простил ему компромисс, на который пришлось пойти. Следовало избавиться от этого человека еще десять лет назад. Но приходилось считаться также с Мерьем, к тому же никто не мог сравниться с Насефом-генералом. И наконец, существовала весьма мрачная вероятность, что некоторые Непобедимые теперь больше преданы своему командиру, чем пророку. Он совершил ошибку, передав их под начало Насефа.

Так или иначе, еретикам среди его приближенных предстояло подождать, пока он разделается с другими врагами Господа. Но Насеф… Он брал взятки от роялистов, готовых купить собственную жизнь. Он торговал помилованиями. Он присваивал чужую собственность для себя и своих приспешников. Он вербовал сторонников в свои ряды. Пусть и косвенно, он подрывал тем самым движение Эль-Мюрида, а когда-нибудь мог попытаться полностью захватить власть. Насеф был Учеником Зла в лагере Господа.

Однако вовсе не сомнения с самокопанием загнали Эль-Мюрида в пустыню собственной души и не разгром его войск у Восточной крепости. Поражение оказалось не столь уж страшным, каким оно тогда выглядело. Враг не спешил их преследовать, опасаясь очередной засады. Причиной же его ухода в себя стало отступление валига Эль-Асвада – слишком неожиданное и слишком для того несвойственное. Валиг был упрямым и стойким воином, который никогда не обратился бы в бегство. После столь яростного и долгого сопротивления оно не имело никакого смысла.

Уход Юсифа лишил Ученика цели. Упрямство одного человека слишком долго препятствовало реализации его планов, и теперь он даже не знал, что делать после поражения Юсифа. Юсиф ушел, но продолжал занимать главное место в мыслях Эль-Мюрида. Почему он ушел? Что он знал? В конце концов Ученик позвал Насефа и задал ему этот вопрос.