— Très bien, à bientôt. — Эта фраза заставила меня резко остановиться, и попытаться осмыслить увиденное. Кассандра, вся сияя от счастья, вышла из кабинета попрощавшись на французском и, не переставая улыбаться, ушла к противоположной лестнице. Факт того, что кто-то также хорошо владеет языком, как и она, казался таким неправильным, что выносил мне мозг.
— Что случилось, бро-бро? — Наконец догнав меня, спросила Мэй. Вид у неё был какой-то через чур обеспокоенный.
— Если этот историк будет таким же, как и Кассандра, я этого не переживу. — Прошептал я, всё ещё не спуская взгляда с двери.
— Не волнуйся, — Лучезарно улыбаясь, ответила сестрёнка. — Он будет в разы «лучше». — И со смехом ушла к кабинету.
«Зато у неё хорошее настроение.» — попытался утешить себя, но не сработало.
Мимо уже начали проходить остальные ученики, постепенно собираясь у кабинета. Собираясь, но не решаясь войти. Все стояли довольно тихо, даже девчонки не в полный голос говорили. Лично у меня мурашки по коже были, хотя ничего особенного не происходило. Возможно, это было из-за прошлого преподавателя истории, хотя тут я был уверен, второго такого же найти было просто невозможно. Потому, какая разница, кто будет читать историю? Если впервые можно будет не сидеть ровно под девяносто градусов, с ужасом думая о том, что заметят, как ты дышишь, только рад буду. Остальное значения не имеет, хуже ведь всё равно быть не может.
Конечно, если подключать больную фантазию, то может. Ещё как может. К примеру, бывший преподаватель внезапно воскрес, и урок вёл бы озлобленный разлагающийся труп. Хотя, уверен, большинство разницы бы не заметило.
Только звучит звонок, как все срываются с места, залетая в класс и толкаясь в дверях. Я ещё не был в курсе того, какое представление о дисциплине у нового преподавателя, потому решил не рисковать. Да и в принципе, у меня было не очень хорошее предчувствие. Потому я решил не спешить, и заходил в класс последним, закрывая за собой дверь. С шумом все рассаживались на свои места. Я же тихо присел за свою парту, доставая учебник и тетрадь. Краем глаза заметил, что Мэй пересела на первую парту, хотя всегда сидела сзади меня. Посмотрев нормально понял причину. Первые два ряда занимали девчонки, вторые два — парни. «Что за разделение, какого чёрта» — чувствовал я себя довольно неловко, так как сел я на второй ряд.
— Итак, — отложив какую-то папку, когда все затихают, начинает «новенький».
Первое, что бросается в глаза — возраст. Прошлому историку было далеко за шестьдесят, а выглядел он так, будто бы всё историю, начиная со средневековья, сам лично пережил и прочувствовал. Впрочем, знал он её именно настолько хорошо. Этому же сложно было дать больше тридцати, да больше он походил на парней с обложек журналов Мэй, которые она раскидывает по всему дому, нежели на строгого преподавателя довольно важного предмета.
Второй же признак того, что год обещает быть весёлым — абсолютная тишина. Разумеется, девчонки слушают довольно приятный голос затаив дыхание, но парни тоже довольно внимательны. Скорее всего это привычка, но как-то напрягает такая обстановка.
Окна плотно закрыты и зашторены. Чувствуется так, будто бы находишься в кинотеатре. Такая атмосфера близка Кассандре. Она всегда устраивала полумрак, когда у нас были устные уроки. Но то, что такая же атмосфера была и в тот момент, было очередной причиной, чтобы занервничать. В особенности, когда в кабинете, кажется, нет ничего кроме тихого спокойного, и будто бы вкрадчивого голоса нового преподавателя. Тишина будто бы звенит в ушах, и звучит так искусственно, что я невольно содрогаюсь внутри. Точно не отошёл от мыслей о «потеряшке».
Когда я наконец возвращаюсь к тому, что же всё-таки говорит преподаватель, то понимаю, что благополучно пропустил момент, когда он представился. Меня это не особо волновало, ведь я был абсолютно уверен, что на перемене его имя будет на губах каждой из девчонок, потому пропустить его будет невозможно. От мыслей о том, что это снова станет более важным обсуждением, нежели пропажа человека, у меня всё внутри сжималось. Как-то отвратительно это было. А то, что Мэйбл будет всю перемену промывать мне мозги впечатлениями об этом «явлении», вовсе делало задание пережить день — невозможным.
— Пайнсы? — Он шепчет, и сводит брови.
Я внимательно смотрю на него. Знакомая фамилия? Уже интереснее.
— Мэйбл Пайнс. — Услышав имя, сестрёнка тут же вскакивает с места, да так, что стул чуть ли не переворачивается. Только ударяется о парту сзади с звонким стуком, на что преподаватель коротко улыбается, но не отводит взгляд от списка.
Это первая эмоция, которая выглядит искренней. Кроме равнодушия и капли высокомерия во взгляде, не было ничего. Ранее казалось, что каждое его слово, каждое движение и шаг заранее отрепетированы и продуманны. Настолько легко и безо всякого напряжения, а оттого и жизни, было каждое движение. Слишком неестественно, слишком фальшиво, слишком идеально. И только сейчас, глядя в список, в глазах у него будто бы вспыхнула искра. Вот только лучше бы он и дальше был «живым трупом».
— Мэйсон, — он задумчиво улыбнулся, а потом перевёл взгляд на меня, и тогда это уже показалось ухмылкой. По коже тут же пробежали мурашки.
Всего на секунду я встретился взглядом с его угольно-чёрными глазами. И в этот момент, он кажется настолько «не в образе», что это полностью выбивает меня из мыслей. От всей этой гиперболизированной наигранности и правильности, казалась невозможной мысль, что этот человек что-то большее, чем…чем-то, что можно было увидеть в тот момент.
Жить обычной жизнью, заниматься обычными делами, иметь хобби… В голове внезапно всплывает размытый образ: …в немного побитой временем, но до ужаса уютной квартире, пропитанной запахом кофе, под тусклым светом оранжевых настенных ламп, после долгого и утомительного дня, с книгой в руках…
— Мэйсон Пайнс. — Слова тут же резко опускают меня на землю, и я встаю с места. Точнее, вскакиваю. Не лучше Мэй, разве что стул не сильно отъехал.
«Семейка идиотов» — тут же проносится в голове.
— Не летай в облаках, ладно? — Во взгляде, фразе, во всём, всё будто бы пропитано насмешкой. Неловко. До жути неловко.
— Простите, мистер… — Разве мог момент стать ещё более ужасным? Конечно, ведь за дело взялся я.
— На доске. — Наигранно расстроено, «подсказывает» он. В кабинете, конечно, темнее, чем обычно, но нужно быть слепым, чтобы не увидеть сразу.
— Мистер Боу..эн? — Настолько вычурный и идеально выведенный почерк, что даже читать сложно. Да и не было уверенности, что прочитаю правильно. Какого чёрта там не выговаривалась «м», я понятия не имею.
— Садись. — Пусть и перевожу взгляд на парту, но ухмылку заметить успеваю.
Отличное первое впечатление. Я прям постарался. Ещё больше настроение испортили негодующие перешёптывания. Ну да, как этот смертный посмел прослушать? Будто бы это их должно волновать. Все остальные же обошлись без происшествий. Одни мы с Мэй выделились. Впрочем, как всегда.
Несмотря на то что, казалось, говорил он вечность и не одну, прошло от силы минут двадцать. Потому, уточнив, на чём ранее остановились, Боуэн начал новую тему. Когда он подошёл к доске, чтобы записать тему, на задних партах послышался совсем тихий шёпот. Но закончился он также резко, как и начался. Кто-то из парней решил проверить, насколько важна для «новичка» дисциплина. Шёпот повторился, но уже чуть громче. Я был уверен, что Боуэн слышал, но он совсем не подавал виду. Будто бы ничего и не происходило, он сел за стол и начал тему. За весь урок, несмотря на то, что некоторые шумели, он ни разу не повысил тон и не сделал ни одного замечания. Мне даже казалось, что я мог чувствовать, насколько ликуют мои одноклассники. Мне хотелось бы радоваться с ними, но почему-то от этого шёпота за спиной было как-то неловко. Будто бы это я сам проявлял неуважение к преподавателю, и вместо того, чтобы слушать, говорил о результатах недавнего матча. Конечно, об этом говорили парни из нашей футбольной команды, но типичность разговора как-то раздражала.
