Несмотря на то, что она всеми правдами и неправдами старалась выглядеть как Истинная Леди, с манерами и этикетом она была на «Вы». Лично меня это не волновало — привык за все эти годы. К чему же я не мог привыкнуть, так это к тому, что каждый чёртов раз, после первого-второго свидания парни сбегали от неё куда подальше. А после, как можно догадаться, она бежала ко мне, ожидая утешений.

Закончив раньше меня, Мэй убежала к себе. Или, если быть точнее, улетела на крыльях воодушевления. Пока я доел и дошёл до своей комнаты, она выравнивала непослушные волосы. Как говорилось ранее, упорства ей было достаточно, даже для того, чтобы выровнять до ужаса непослушные волосы. Мать несколько раз предлагала моей сестрёнке подстричься, но та, со словами «моя прелесть», каждый раз отказывала. У меня утром сил иногда не хватало просто расчесать их, так как вились они у нас одинаково. До сих пор у ужасом вспоминается день, когда Мэй «нужно» было идти на вечеринку, но самой ей не хотелось идти принципиально, потому весь день она уговаривала меня. В итоге я, разумеется, сдался. Она больше часу потом подбирала комплекты себе, а потом откидывала, потому что: «так мы совсем не смотримся вместе!». И когда я уже подумал, что всё закончено, она стала жаловаться на то, что у неё волосы прямые, а у меня — нет. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются, тем более к волосам, но её в тот момент ничего не могло остановить. У неё на телефоне до сих пор целый фотосет сохранился. Потому мои попытки забыть этот ужас не имели ни единого шанса.

Накинув на плечи рюкзак, я уже выходил из квартиры, когда Мэй внезапно вскрикнула. Потом было море слёз и настоящая истерика, но совсем не из-за того, что она обожглась, а потому, что это «совсем испортило образ». Родители уже ушли, потому с «боевой травмой» помогать пришлось мне. К счастью, это случалось нередко, поэтому успокоить и привести в порядок сестрёнку заняло не так много времени. Не так много, но достаточно, чтобы опаздывать на урок.

Я пулей вылетел из квартиры, успев напоследок бросить фразу о том, чтобы Мэй не забыла закрыть квартиру. Напрочь забыв взять зонт, я, спотыкаясь, стал спускаться вниз. Дорога от дома до школы, в общей сложности, занимала до 28 минут весной и осенью, и до 46 минут зимой, добраться туда за 10 минут, как можно догадаться, было невозможно. Тем не менее, как говорит моя сестрёнка, для меня нет ничего невозможного, когда я напрочь забываю об этой самой невозможности. Забегаю в холл ровно по звонку, и как можно быстрее стараюсь подняться побыстрее к классу. Но, как оказывается, всё зря. Поднявшись на этаж я вижу, что одноклассники стоят напротив кабинета, ожидая преподавателя. Подхожу к ним я уже медленно, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, и отойти от жуткой боли в грудной клетке. После приходится ждать ещё минут пятнадцать точно, и, наконец-то, преподаватель приходит. Без всяких оправданий, просто будто бы так и нужно. Некоторые обратили на это внимание, но к середине урока все об этом благополучно забыли.

На втором уроке было уже интереснее. Стало известно, что наш преподаватель по истории не появился на рабочем месте. Некоторые преподаватели, у которых были «окна», пытались дозвониться до него, но всё без толку. Мистер Уолсон был весьма пунктуальным человеком, и никогда бы не позволил себе опоздать. Даже когда случалось так, что он болел, или у него были какие-то срочные дела, он всегда заранее предупреждал, потому такая внезапная пропажа удивила не только учеников, но и преподавателей. На перемене же, веселье и не думало заканчиваться. В кабинете нашли и портмоне, и пальто, и телефон историка. С каждым мгновением всё становилось всё серьёзнее, потому что охранник заверял — ключ ему отдала медсестра, никто посторонний не входил и не выходил, не выходил и сам историк. Камеры были только в холле и на коридоре первого этажа. Второй этаж и кабинеты были «без присмотра». То, что историк каким-то образом телепортировался на второй этаж — было абсолютной чушью, но и чуть более реалистичный вариант тоже был откинут. Восьмидесяти-летний бывший вояка, который внезапно решил вспомнить молодость и вылезти через окно — это как-то слишком слабо вписывалось в характер Уолсона. «Разве что у него внезапно развился старческий маразм.» — с этой фразой вышел мою «любимейший» преподаватель, и повисла полу-минутная пауза, которая тут же сменилась яростью. Мне чудом удалось избежать наказания в тот момент, но мне пообещали устроить «весёлую жизнь», до конца месяца, а если расскажу кому-то — то и до конца обучения. Оставалось не так долго, но и закончить год с отвратительными оценками у меня желания не было. Не для того во все предыдущие на стенку лез, лишь бы на идеально каждый год заканчивать.

На третий урок пришла Мэй. И такую ярость в её глазах я видел довольно редко. Ей бы стоило сперва немного остыть, а потом уже приходить. К тому же, пропусти она разок физру — хуже бы не стало. Конечно, такое пропускать жалко, но она ведь не могла знать, что решением директора внезапно станет совместный урок. Не думаю, что кто-то когда-нибудь счёл бы решение замены истории на физру логичным, но и спорить никто, как видно, не стал. А жаль. Конечно, ситуация довольно клишированная, но изменить что-то было просто невозможно. Наши параллели не очень хорошо ладили или, если быть точнее, не ладили вовсе. Я придерживался нейтралитета, ровно до тех пор, пока трогали меня или Мэйбл. К счастью, она всегда хорошо со всеми ладила, потому, даже если кто-то и задирался — то она довольно легко к этому относилась. Тем не менее, остальная часть класса нашего с Мэй мнения — о том, что не имеет никакого значение у кого больше технических или гуманитарных предметов, — не разделяла. В течении всего урока учитель только и успевал прекращать перепалки, и разнимать драки. К самому концу одному из парней разбили нос, прежде чем учитель успел подбежать. И именно об этом были все разговоры на перемене. Интереснее этого были только очередные страдания моей вечно всё гиперболизирующей сестрёнки.

–…и нет, это должно быть «иначе»! И никакая версия её не устраивает. Тошно уже от этих «я же хочу как лучше». Хотела бы как лучше, не отказывалась бы от роли, лицемерная с-

— Мэйбл!

Внезапный выкрик прозвучал как нельзя кстати, и сразу же отвлёк мою драгоценную сестру. Обернувшись к выкрикнувшей девчонке, Мэй лучезарно улыбнулась, обнимая её. «Кто бы говорил, кто бы говорил» — тут же пронеслось у меня в голове.

Джесси, довольно милая светловолосая девчонка из младших классов. Насколько я знаю, она уходила на больничный, потому я не особо разочаровался, когда она утянула Мэйбл к остальным девчонкам.

К четвёртому уроку вывесили замены, потому шансы, что кто-нибудь вспомнит об отсутствии преподавателя окончательно исчезли. Нельзя сказать, что меня это как-то разочаровывало, скорее наоборот.

Уговорить Мэй задержаться после уроков на удивление, особого труда не составило. Конечно, это вызвало у неё недоумение, но я обещал ответить на всё «позже». Надеяться на то, что кабинет будет открыт, было крайне наивно, но всё же. Его ведь проверяли, вещи как-то нашли. Впрочем, что после дверь так и не закрыли, было маловероятно. Но и к такому варианту развития сюжета я был готов. Хорошее влияние на мне мало сказывалось, в то время как плохое — наоборот. Перед отъездом дядя Стэн меня кое-чему научил, пусть и попросил никому не говорить. В конце-концов, если кто-то узнает, что ты умеешь взламывать замки, то ты постоянно будешь крайним, в случае любого рода взлома. Да и не только.

Последним уроком была информатика, потому предлог задержаться тут же нашёлся. Миссис Дирн, к великому её сожалению, была самым занятым преподавателем. И это при том, что она не вела ни один класс. Хотя, возможно, это и было причиной её вечно занятости. Она из тех безотказных людей, которыми вечно пользуются, и кто вечно погребён под грудой работы, в её случае это были презентации, распечатки разного рода бумаг, редактирование текстов и планов, сценариев и прочего. Миссис Дирн всегда нуждалась в помощи, но мало кто задерживался в её кабинете надолго. Все сразу же сбегали и возвращаться не были намерены, только в случае полного завала какого-нибудь внепланового теста. Мэй не сияла энтузиазмом именно по этой причине. По информатике у неё были идеальные отметки, и улучшать их было просто некуда.