Мэйбл всего-то отпросилась с репетиции, чтобы быть на первом уроке. Каком? Истории, разумеется. Сложно было терпеть факт появления чего-то, что моя сестрёнка считала более важным, чем репетиции. Я вполне спокойно относился к любым её «влюблённостям», когда это касалось одноклассников или кого-то из драм-секции. Но это почему-то казалось мне неприемлемым. Так как причин, почему она пару недель не может влюблённо вздыхать по новому преподавателю я не нашёл, то решил держать язык за зубами. Поэтому, половину дороги мы шли в абсолютной тишине. А когда эта половина осталась позади, лицо «света очей моих» исказилось от ужаса. Выкрикнув что-то вроде «через десять минут буду» — она умчалась с невероятной скоростью обратно. Десять минут я честно засёк, подождал, и даже лишние три секунды выждал, но потом моё терпение лопнуло. Зная Мэйбл, она могла задержаться и на полчаса, и на час. А потом передумать и вовсе не прийти.

В очередной раз шагая по пустым улицам, я размышлял о том, что у меня, как не крути, шансов быть сбитым машиной в разы меньше, чем убитым какой-то потусторонней тварью. То, что я так и не узнал, чем она являлась, довольно сильно нервировало. В конце-концов, я обещал не нарываться, а поиски — ни капли не опасны. Конечно, у меня было не так много времени, да и достоверного источника под рукой также. Не то, чтобы сгоревшие дневники были самым ужасным, что произошло в тот день, но картинка ещё долго стояла у меня перед глазами.

У некоторых кабинетов стояли ранние пташки, о чём-то беззаботно болтали. Прохожу мимо них и что-то заставляет ускорится. Сорок первый и сорок второй кабинеты остаются позади. Замираю в шаге от двери в кабинет истории. «Мэйбл как-то долго» — довольно неуместно звучит у меня в голове. Делаю шаг к окну. Не я же на урок спешу, да и портфель не особо тяжёлый. Подождать минут десять до урока не сложно, ведь так? Ну или хотя-бы Мэй дождаться. И как в наказание за мои мысли, звучат шаги на лестнице. На всех парах мчится к кабинету. Резко затормозив, чуть ли не падает, пытается отдышаться. Без слёз не взглянешь — волосы растрёпанные, блузка выбилась, юбка помялась, да ещё и туфли где-то умудрилась испачкать. Она на секунду останавливается, пытаясь разровнять блузку, но потом бросает это дело, направляясь в женский. Подёргав за ручку, осознаёт, что после вчерашнего его так и не открыли. В такие моменту у неё действительно пугающее выражение лица — в глазах кипит ненависть, брови нахмурены, зато улыбается о все тридцать два. Будто бы предвкушает удовлетворение от чьей-то казни. Жуть да и только.

— Подержи. — Командует она, сунув мне в руки зеркало. Пытается привести волосы в порядок, но каждый раз распускает несчастный хвостик. Достав из рюкзака обруч, надевает его. Она давно не носила его. Очень давно.

— Тебе идёт. — До сих пор не знаю, что в тот момент толкнуло меня сказать это.

— Всё в порядке? — Взгляд смягчается, и я на минуту-другую теряюсь.

— А не должно быть? — Отдаю ей зеркало, когда она заканчивает поправлять воротник.

Мэй пристально смотрит на меня какое-то время, а потом забрасывает всё в рюкзак, закидывает его на плечо и заходит в класс. Медленно захожу за ней, со всей силы стараясь смотреть в сторону своего места. Но глаза непослушно скользят в прямо противоположную сторону, заставляя снова встретиться взглядом с чёрными, холодными глазами. Теряюсь, чуть не роняю стул, лоб покрывается испариной. Ужасное начало для утра.

— Ты точно в порядке? — Мэйбл отрывает взгляд от предмета воздыхания, обеспокоенно глядя на меня.

Только в тот момент мне хотелось обратного — чтобы она не обратила на это внимания. Ведь в итоге момент стал ещё более неловким.

— Бессонная ночка? — Отложив явно не журнал, спрашивает Боуен. У меня мгновенно пропадает дар речи.

— Да, у него-

— Мэйбл!

Я выкрикиваю слишком эмоционально, что привлекает ещё больше лишнего внимания. Тут же приземляюсь на стул, уперев взгляд в парту, без сил пошевелиться. Не хватало ещё, чтобы каждый знал — шестнадцатилетний Диппер Пайнс до чёртиков боится ночных кошмаров.

— Прости. — Шепчет Мэй, опуская взгляд.

— Не из-за вчерашнего ли? — Иногда я забывал, что некоторым людям не свойственно смятение. В такие моменты жизнь награждала меня подобными людьми. — Ты не похож на особо впечатлительного. И что же ты делал с группой, спускавшейся в медпункт, м?

«А собственной смекалки не хватает?» — тут же звенит у меня голове, но я всё ещё не в состоянии пошевелить языком. К счастью. В тот момент я мог бы сказать много лишнего.

— Бро-бро? — Мэйбл обиженно хмурится, и меня одолевает желание сжаться до размера молекулы. Плохие дни начинаются с плохого утра. Этот же день начинался ужасно.

Наконец, неловкую паузу нарушает гомон вошедших одноклассников. Впервые в жизни почувствовал облегчение, увидев их. Обычно всё было наоборот. Впрочем, моего облегчения ни Мэй, ни Боуен не разделяют. На пару секунд последний сосредоточенно смотрит на одну из папок, потом бросает взгляд на часы и с раздражением забрасывает ту в стол.

— Останешься после урока. — Несмотря на шум, который подняли пятнадцать человек, я отчётливо слышу эту фразу. Фразу, которая окончательно добивает меня. Давно пора было переписать словарь, добавив в синонимы к «неприятности» моё имя.

Звучит звонок, и все затихают. Я же лениво гляжу на преподавателя, невольно замечая небольшое преображение. Абсолютно всё, начиная взглядом и заканчивая позой — теряет спокойствие, и даже голос звучит как-то жёстче, чем пару минут назад. И если до этого он сидел в расслабленной позе, будто бы находясь на своей территории, то после он уже создавал впечатление строгого и далеко не самого притягательного преподавателя. Хотя, учитывая его способ ведения урока, его скорее можно было бы назвать рассказчиком. Такое, как мне казалось, идеально бы подошло для уроков литературы, но никак не истории. И было крайне любопытно, какой процент учащихся по такой методике, получал удовлетворительный балл? Не говоря уже про отметку «отлично».

Как не старайся вслушиваться к тому, о чём говорится, вникнуть в суть не получается. Тихий мелодичный голос никак не настраивает на восприятие информации. Скорее наоборот, заставляет абстрагироваться от всего окружающего мира, и уйти куда-то в себя. Глаза постепенно закрываются, и голос сменяется шумом моря, или шелестом листвы. Чем-то природным, естественным и обыденным.

Когда звучит звонок, я наконец понимаю, что заснул. Сонливость не отпускает меня, и я забываю записать домашку, медленно направляясь к выходу.

— Пайнс! — Резкий выкрик тут же возвращает меня на землю, но не из-за того, что произносится моя фамилия, так как я настолько потерян, что вряд ли бы её вспомнил. Мэй также тормозит, но её надежды не оправдываются. В каком-то смысле я даже рад тому факту. — Витать в облаках на других урок будешь, ладно? — Мэй, надувшись, уходит на следующий урок, я же собираю всю волю в кулак, и делаю шаг к столу.

— Понятия не имею, о чём вы. — Строить невинность у меня всегда выходило так себе. Не меня ведь в драм-секцию отдали.

— Назови хоть одну дату из тех, что ты сегодня услышал.

Он выглядит настолько самоуверенно, что назло хочется что-то ответить. Но, увы, слышать и услышать — две абсолютно разные вещи.

— Двадцать пятое ноября тысяча восемьсот семидесятого. — Чисто пальцем в небо.

— Даже с веком не угадал. — Всё с тем же выражением лица, отвечает Боуэн. — Ты меня разочаровываешь. — Со вздохом заваливаюсь на парту. Нравоучения выслушивать мне приходится впервые. — А ведь такие хорошие отметки…

На минуту в воздухе повисает пауза.

— А ты смелый. — Он медленно подымается и направляется к двери. Нужно было сразу закрыть, но… Почему-то внутри зарождаются не самые приятные предчувствия. — Не волнуйся, смысла говорить кому-либо о твоём излишнем любопытстве для меня нет.

«Мимо. Попытайтесь ещё раз.» — но я молчу, слишком опасно было бы подать голос.

— И чего же вы хотите? — Дверь настолько медленно закрывается, что в голове несколько раз успевают пробежать мысли о побеге. Но это выглядело бы слишком нелепо, потом я сжимаю руки в кулаки, и пытаюсь не думать.