В любом случае, она благодарна. Сегодня это точно было бы лишним.

Они специально так задумали. Она уверена.

Разозлившись на её дурацкое везение — на то, что ей всё это время удавалось защитить людей из списка МакГонагалл от поцелуя Дементора — Министерство отложило всё лучшее на конец.

Два самых сложных слушания, назначенных на один день.

Малфой и Нотт.

Она чувствует себя отвратительно с самого утра. Чувствует себя так, будто проглотила пиявку, которая теперь медленно поглощает её внутренности.

Она одновременно подготовлена лучше, чем к любому из других слушаний, и в то же время хуже всего.

Потому что она знает Малфоя — или, во всяком случае, ей нравится так думать. У неё в заднем кармане достаточно полезной информации.

Но он также решительно отказался увидеться с ней.

Последняя кричалка от него пришла больше недели назад.

Поэтому у них нет стратегии. Нет плана. Нет понимания того, как они собираются спасти его душу — его. Того, против кого есть больше всего доказательств. Кого ненавидят больше всего.

Гермиона всегда любила вызовы, но это не вызов. Это нечестная игра.

А потом ещё Тео. Всего через час.

Если она облажается, то не сможет нормально держаться — не сможет защитить человека, которого ненавидят почти так же сильно и против которого есть почти столько же доказательств.

Она наверняка облажается.

Гарри, кажется, тоже это понимает, потому что когда она выходит из спальни, нервно поправляя юбку, он протягивает ей фляжку.

Она пытается пошутить.

— Феликс Фелицис? — вымученно улыбается она.

Гарри растягивает губы — так же грустно улыбается, качая головой.

— Виски.

Она морщит нос.

— Огневиски?

— Нет, маггловское. Для твоих нервов.

Ей не нужна какая-то ещё поддержка. Она выпивает столько, что хватило бы примерно на два шота. Протягивает ему фляжку.

— Спасибо.

И она выходит из гостиной.

Ходят слухи о том, что сегодня продают билеты на слушания. В основном на Малфоя.

Люди опустошают свои карманы, чтобы увидеть, как Драко Малфой получит смертный приговор.

И Гермионе приходится выйти в туалет за пять минут до начала, потому что её начинает тошнить, это виски просится обратно.

Когда она возвращается, Гарри вопросительно вскидывает брови.

— Нормально?

Она вытирает рот. Щипает щёки, чтобы придать им цвет.

— Нормально. Я в порядке.

Но она не готова к толпе в зале суда. Для членов Визенгамота едва хватает места.

Вспышки мелькают со всех сторон, десятки голосов выкрикивают вопросы, когда она направляется на своё обычное — теперь уже слишком знакомое — место на вечно пустой трибуне свидетелей со стороны защиты. Она бросает короткий взгляд на Гарри, который садится рядом с МакГонагалл. Но на два ряда выше он замечает Блейза и Пэнси, сидящих вместе.

Она не думала, что они придут. Это одновременно и ободрение, и дополнительный повод для волнения.

Потому что они могут увидеть как её победу, так и её поражение.

Гермиона ковыряет кутикулу, сложив руки на коленях, наблюдая за тем, как репортёры заваливают присутствующих вопросами, пока Фейт Бербидж не занимает своё место.

А потом наступает такая тишина, что Гермионе кажется, что она слышит, как кровь течёт по её венам.

— Я вижу, сегодня у нас аншлаг, — говорит Бербидж, соскальзывая взглядом на Гермиону, чтобы одарить её привычной дозой холодного презрения. Затем снова переводит его на толпу. — я надеюсь, что вы все в курсе, что мне нужна тишина в зале суда.

По залу разносится согласное бормотание.

— Тогда, давайте закончим это быстро и безболезненно. Приведите обвиняемого.

Гермиона уже десять раз слышала, как гремит эта клетка, поднимаясь наверх. Но ощущается всё равно, как в первый раз. Она думала, что готова увидеть его там.

Но когда она видит отблеск этих бесцветно-платиновых волос, то чувствует себя так, будто в её живот вонзается толстая игла. Она к этому не готова.

Что если она не сможет?

Она — она не—

— Мистер Малфой, — говорит Бербидж; она звучит так, что становится ясно, что она прекрасно понимает, какой вес сейчас имеют её слова. — вы обвиняетесь в вооружённом нападении по делу Пожирателей Смерти. Вы понимаете эти обвинения?

У него бледное лицо. Его глаза окружены синяками, вызванными истощением или насилием. Она не видела его всего неделю, но он так изменился. Так похудел и ослаб.

В этих серых глазах ещё меньше света.

Но он стоит прямо. Смотрит равнодушно. Без эмоций. Его разбитые, покрытые засохшей кровью губы, кажется, начинают кровоточить снова, когда он раскрывает их, чтобы заговорить.

— Да. — его голос звучит ровно. Не выдаёт никаких эмоций.

— Вы хотите что-нибудь объявить, прежде чем начнутся слушания?

— Да. — он шагает вперёд в своей клетке, и у Гермионы перехватывает дыхание, когда он хватается за решётку. Говорит ровно, совершенно спокойно. — войну пальцев.

Наступает долгое, растерянное, как будто озадаченное молчание.

Раз, два, три, четыре… шепчет голос в голове Гермионы.

Бербидж делает недовольное лицо, хмурится.

— Я полагаю, Вы думаете, что это смешно.

— О, я думаю, что это уморительно, — Драко растягивает свои окровавленные губы, улыбается ей, почти прижимаясь лицом к решётке. — раз, два, три, четыре… — бормочет он голосом человека, которому нечего терять.

Раз, два, три, четыре…

Бербидж практически рычит.

— Давайте начнём.

Я объявляю войну пальцев.

Комментарий к

в оригинале там идёт “i declare a thumb war”. что-то в духе считалочки перед игрой, аналогия на русском не придумалась, так что оставила так.

========== Часть 41 ==========

22 февраля, 1999

Драко Малфой решительно настроен умереть.

Это становится ясно уже минут через пять. Он ходит по своей клетке, пока зачитывают длинный список обвинений, издевательски фыркая, притягивая к себе чужие взгляды. То, как он покачивается каждый раз, когда отталкивается от решётки, даёт Гермионе понять, что он как-то умудрился напиться. Это кажется одновременно невозможным идиотизмом и чем-то невозможно малфоевским.

И если Тео смог подкупить стражу ради Пророка, то это просто немыслимо.

Гермиона осознаёт, что впивается ногтями в свои ладони, только когда Гарри опускает руку на её колено, накрывая её сжатый кулак.

— Дыши, — едва слышно проговаривает он. — и помни, что на тебя смотрят.

Она мгновенно напрягается, отворачиваясь от прессы и стараясь сфокусироваться на одном из прутьев решётки. Стараясь не смотреть мимо него.

Очень быстро становится понятно, что это слушание будет длиться так же долго, как в случае с Пэнси. Часы. Часы и часы обвинений против него. Доказательства. Показания свидетелей — все против него, никого за.

Они приносят ожерелье, которое он проклял на шестом курсе — как выясняется, его не уничтожили — и Гермионе приходится скрыть за кашлем свой ошарашенный вздох.

Они напоминают ему о том, что его отец в Азкабане, и что его мать тоже может там оказаться, и что “вы знаете, яблоко от яблони далеко не падает.”

Они обсуждают этот чёртов Исчезающий Шкаф, и Гермиону начинает тошнить.

Всё это время Малфой тупо смотрит на своих обвинителей. Словно он вот-вот может уснуть, а это последнее, что ей от него сейчас нужно.

Если бы Гарри не держал её за руку, она бы вряд ли смогла сидеть ровно — и пока они собирают все эти обвинения против него, она просто продолжает напоминать себе, что с этим можно справиться. Это можно оспорить. Его можно защитить. Она может убедить их. Она может взять поводья и увести их от этой проклятой риторики.

Она мысленно повторяет это, словно мантру, пока всё не переворачивается с ног на голову.

— Насколько я понимаю, этот год также был достаточно сложным для Вас, мистер Малфой, — говорит Бербидж.