Он снова в вязаной шапке и в тонком длинном свитере цвета тёмного шоколада. А ещё он почему-то босиком, и кожа на его ногах приняла светло-голубой оттенок.

— Где твои ботинки? — пренебрежительно спрашивает она, делая ещё один глоток.

Он не отвечает. Наклоняется вперёд и поддевает пальцем один из фиолетовых грибов. Стучит и щёлкает по нему, пока тот не ломается пополам.

Она вздыхает.

— Что ты хочешь?

— Озеро не принадлежит тебе, Грейнджер.

— Да, но мне точно принадлежит… — она резко дёргает за одеяло, но безрезультатно; недовольно рычит. — это — одеяло, так что не мог бы ты, пожалуйста—

Малфой откидывается назад. Вытягивает ноги и скрещивает их в лодыжках. Он сгибает пальцы ног перед самыми её цветами и усмехается.

— Что это такое?

— То, что я сделала для себя.

— Грейнджер, Бог велел делиться, — он криво ухмыляется. — разве вы, магглы, так не считаете?

Она шипит.

— Я не—

— О, прости — я хотел сказать гряз—

Она бросает бессловесное Акцио. Выдёргивает одеяло из-под него, и он скользит — немного съезжает вниз с холма, пока его ноги не оказываются в воде.

А потом он смеётся. Вытягивает ноги вперёд, пока концы его штанин не намокают.

— Ты всегда была хороша в заклинаниях.

Она делает большой глоток кофе, чтобы больше ничего не говорить. Решает, что он не заслуживает ответа. Расстроенно смотрит на своё кольцо цветов. Они начинают увядать, когда её настроение портится. Грибы теперь вырастают деформированными. Сколько ещё моментов он планирует разрушить?

Он не может даже позволить ей устроить погром, не появившись из ниоткуда и не взяв на себя всю ответственность. Она разрушила эту уборную. Она.

Чёртов ублюдок.

Он не пытается снова сесть рядом с ней, вместо этого спускается ещё ниже. Она смотрит, как он закатывает свои брюки до самых колен. А потом он опускает обе ноги в воду.

Вода должна быть ужасно холодная.

Но Малфой ведёт себя так, будто он засунул их в ванну. Она видит, как он расслабляется.

А потом наступает тишина.

Долгая тишина. Достаточно долгая, чтобы один из цветов снова ожил. Малфой закрыл глаза, его дыхание — медленное и ровное, и она рассеянно думает, что — когда оскорбления не сыпятся из его рта каждые полсекунды, когда на его лице нет этой усмешки — про его присутствие можно даже забыть. Его можно терпеть.

Она накладывает на термос согревающее заклинание, потому что он старый, и, серьёзно, он вообще не работает. Тем не менее, она оставила его. Использует его всегда, когда только может.

Глядя на медленный рассвет, она пьёт и думает. Думает и пьёт. Много думает. Не может не думать о Малфое. Он и так был босиком, но сейчас она видит, что его колени посинели от переохлаждения. Его губы фиолетовые.

Но он не дрожит.

Его вообще ничего не смущает?

— Что ты туда налила? — спрашивает он, и она отводит глаза. Знает, что он заметил, как она смотрела на него.

— Куда?

— В кофе.

— Ох, — она поспешно делает ещё один глоток, как будто это может помочь. — это, ну, Бэйлис. Что-то вроде виски со сливками.

И неловко добавляет:

— Это вкусно.

— Это маггловский виски. Насколько он может быть хорош? — его знакомый тон вернулся.

Её следующий глоток получается злым. Возмущенным.

— Ты никогда его не пробовал.

Он оглядывается на неё. Кажется, какое-то мгновение рассматривает её, а затем достает что-то из кармана брюк. Фляжку. Показывает ей.

— Я пью только один сорт виски.

Он открывает её, и Гермиона чувствует резкий запах корицы. Запах дыма. Когда он делает глоток, она говорит:

— Ты не можешь налить Огневиски в кофе.

— Не могу?

Она смотрит, как он производит достаточно впечатляющие магические манипуляции. Создаёт прямо в воздухе френч-пресс, из которого кофе льётся в заранее материализованную кружку. Он берёт её. Чокается с кем-то невидимым перед собой. А потом заливает в неё где-то один-два шота Огневиски.

Это приятно — смотреть, как он страдает. Нет, серьёзно.

Он морщится после первого же глотка — стремительно краснеет. А потом он давится и глотает воздух раскрытым ртом, и горячий кофе вытекает из его рта. Капает ему на брюки. Он подносит руку к лицу. Прикрывает ею свой нос, пока продолжает кашлять, проливает ещё немного. Он отпускает кружку, и она растворяется в дымке, прежде чем успевает упасть на траву.

— Нет, ты не можешь, — победоносно проговаривает она. Это легко — и даже приятно — быть с ним грубой. Это освежает, когда ты постоянно поддерживаешь образ золотой девочки. Потому что Гермиона Грейнджер не грубая. Не злобная. Она та, кто помог Гарри уничтожить семь крестражей. Та, кто остановил Тёмного Лорда. Она не получает удовольствие от злости.

Но она получает. Если бы они только знали, сколько она сейчас получает удовольствия.

К тому моменту, когда Малфой приходит в себя, его глаза слезятся — они налились кровью. Он отбрасывает фляжку в сторону, словно она раскалена докрасна, и умывает лицо водой из озера. И он делает всё возможное, чтобы не смотреть на неё.

— Это кофеин, — говорит она наконец. Смягчается. — его не стоит смешивать с Огневиски. Получается достаточно отвратительно.

— Как думаешь, насколько мне не плевать? — он вытирает рот. Смотрит прямо перед собой.

Кое-что она всегда знала о Малфое. Его эго очень чувствительное. Хрупкое. И она не винит его за это.

Это, несомненно, следствие того, что он рос с таким отцом как Люциус. Это причина, по которой он не мог показаться на тренировке по Квиддичу на втором курсе с обычной метлой. По которой он не мог проиграть Гарри в Дуэльном Клубе. По которой он вызвался подойти к Клювокрылу.

И она думает, что он именно поэтому никогда не поправляет тех, кто называет его убийцей. Потому что он не смог убить Дамблдора, и это было позором для него. Для его семьи.

Малфой ненавидит позориться.

Неожиданно для себя она протягивает ему термос.

Заметив это, он сначала дёргается в сторону. Смотрит на неё шокировано, затем подозрительно. А потом он, конечно, усмехается. Выпускает немного яда.

— Я не собираюсь пить это. Не после того, как там побывал твой грязный рот.

Она стискивает зубы. Глубоко вдыхает.

— Да, и я предлагаю это Пожирателю Смерти — можешь себе представить?

Она протягивает руку дальше. Недовольно хмурится. Настаивает.

Это один из немногих раз, когда она видит Малфоя абсолютно ошеломленным. Он смотрит на неё широко распахнутыми глазами, его бледные губы чуть приоткрываются. Но он ничего не говорит.

Он закрывает рот. Его Адамово яблоко перекатывается, когда он сглатывает. А потом он прочищает горло и забирает термос у неё из рук.

— Будь по-твоему. Поднимем бокалы, Грейнджер.

И он делает глоток.

========== Часть 6 ==========

21 сентября, 1998

Дневник,

Не то чтобы это имело значение, но маггловский виски не так уж и плох с кофе.

Вопрос: Какое Ваше любимое счастливое воспоминание?

Видите? Я ненавижу это дерьмо. Почему вас это беспокоит? Вас не беспокоит — это очевидно. Я знаю, что вас не беспокоит. И, кстати, я вообще не чувствую себя исцелённым. Ничего из этого мне не помогает. Боли не становится меньше. Так в чём смысл?

Моё любимое воспоминание теперь даже не назвать счастливым. Оно не может быть счастливым благодаря людям вроде вас. Благодаря вашей стороне. Потому что моё любимое воспоминание — о том, как моя мама приготовила для меня лимонный пирог, когда мне было восемь, когда Отец был на работе и шёл дождь. Она сидела со мной на диване в гостиной и позволяла мне часами играть с моими самыми шумными игрушками, потому что, когда Отца не было, некому было настаивать на тишине. На соблюдении приличий. И — и потом мы пошли гулять. Под дождём. Промокли. Испачкались в грязи. Притащили её в холл и не заботились об этом. Мама была счастлива. Я был счастлив.