Её палочка колеблется напротив пары, сидящей в дальнем углу, и она не сразу осознаёт, что это Пэнси.

Пэнси и…

Это Тео. Его голова лежит у нее на коленях — он без сознания, во всяком случае, так кажется, и его висок кровоточит. И она просто….она гладит его по волосам. Что-то бормочет ему.

Кажется, даже не замечает присутствие Гермионы.

От них сложно отвести взгляд.

Но она заставляет себя двигаться дальше.

Вскоре непроверенных клеток почти не остаётся — и она начинает паниковать. Ускоряется, привыкнув к тому, что все клетки либо пусты, либо заполнены кем-то не тем, и когда её Люмос отражается от ослепительной платины, то она чуть не проходит мимо.

Резко тормозит. Замирает.

— Драко..?

Он резко поворачивает голову в её направлении; он сидит на полу, опираясь на стену, у него под глазом синеет фингал.

— Грейнджер… — то, как он моментально подскакивает на ноги, почти уничтожает её решимость. — Мерлин, что ты творишь? Тебе вообще безопасно здесь находиться?

Его руки — со сбитыми костяшками — цепляются за прутья решётки, и она автоматически встречает его на полпути, обхватывая прутья чуть ниже.

— Кто сделал это с тобой? — выдыхает она, указывая одним пальцем на его глаз.

— Ёбаный Доулиш — какая, блять, разница? Отвечай на вопрос, Грейнджер.

— Какой вопрос?

— Для тебя безопасно находиться здесь?

Её грудь болезненно пульсирует, потому что она как будто бы видит беспокойство в его глазах, и это не — это не может —

Боже.

— Это безопасно, — бормочет она. — я здесь, чтобы выступить в твою защиту.

Драко тут же качает головой.

— Не надо. Я уже знаю, о чём ты думаешь — не делай этого. Не надо.

Она хмурится.

— Что значит не надо?

— Это значит не надо, Грейнджер, ёбаная мерлинова грудь. Не глупи.

На такую реакцию она точно не рассчитывала.

— Я твой единственный шанс на справедливый суд—

— Справедливого суда не будет. Ни с тобой, ни без тебя. — он звучит резко — напряжённо. Он говорит торопливо, и его слова не имеют смысла. — предупреждаю тебя, Грейнджер, не связывайся с этими людьми. То, что они могут—

— О чём ты говоришь? — спрашивает она. — Кто? БС? Они просто—

— Они не просто, Грейнджер.

— Что ты такое—

— Маркус Флинт мёртв, — его голос эхом отражается от стен. Тонет в наступившей тишине.

Её пальцы — липкие от пота — сжимают прутья.

— Что? — выдыхает она.

— Он мёртв. Его отпустили, и на следующий день он умер. Самоубийство. Правдоподобно?

— Что ты—

— Его адвокат тоже мёртв.

— Подожди…

— Он мёртв. Несчастный случай. Проблемы с летучим порохом. Опять же — правдоподобно?

— Прекрати, Драко — как ты вообще—

— Мой адвокат пришёл рано утром. Сказал, что он бросает дело. Ему пришлось. Боится за свою жизнь. Я предупреждаю тебя, Грейнджер. Все, кто вмешивается в это, умирают.

— Как это может—

— Это неважно! — его внезапный крик — то, как он дёргает решётку — заставляет её отшатнуться назад. — это, блять, неважно. Тебе нужно уйти. Забирай, всех, кто пришёл с тобой, и, блять, уходи. Сейчас.

— Я не ухожу—

Он просовывает руку через прутья и цепко сжимает её запястье.

— Гермиона, я, блять, умоляю тебя, — его здоровый глаз блестит в свете её палочки. Налившийся кровью. Безумный. — я умоляю тебя. Пожалуйста. — он сжимает её руку и его большой палец коротко проскальзывает по её коже — ласково. — пожалуйста. Уходи.

У неё перехватывает дыхание.

— Уходи.

========== Часть 37 ==========

8 февраля, 1999

— Ну… — Симус делает паузу для большего эффекта. — наконец-то здесь тихо и спокойно.

Раздаются тихие смешки. Несколько человек бросают взгляды на почти пустой стол Слизерин. Гермиона ловит себя на том, что она скрипит зубами, крепче сжимая своё перо. Она старается не поднимать взгляд — держать концентрацию.

У неё нет на всё это времени

Когда она поднималась в лифте из министерских камер временного содержания, ей стало ясно, что остаётся сделать только одно.

То, что она делает лучше всего.

Предупреждение Малфоя не осталось проигнорированным. Но оно точно не вызвало ту реакцию, на которую он надеялся.

Потому что она не запугана. Ей не страшно.

Она в ярости.

Из-за Министерства. Из-за того, как усмехается Симус. И из-за него.

Потому что как он смеет просить от неё так много? Как он смеет просить её вести себя настолько противоестественно? Это идёт вразрез со всем, за что она борется и во что верит…

Просить её ничего не делать всё равно что просить яблоко стать на вкус как персик.

Поэтому она уже по локоть в исследованиях. Даже не пытается спрятаться от остальных гриффиндорцев; впрочем, то ли они не замечают, то ли им плевать. Они не задумываются о том, что именно она читает и что записывает.

Насколько она понимает, они просто видят занятую учёбой Гермиону Грейнджер. Как обычно.

Только Джинни знает, что она изучает семейные древа студентов Слизерин. Что она запоминает исторические события, в которых участвовали семьи Паркинсон и Нотт.

Только Джинни знает, что лежит в нижней полке её тумбочки.

Джинни, которая впервые с того утра в Трёх Мётлах выглядит неуверенной. Выглядит так, будто она сожалеет, что подбадривала и утешала её.

Гермионе интересно, думала ли она, что это ненадолго.

В углу Ежедневного Пророка, который держит Гарри, то и дело появляется лицо Малфоя — это отвлекает. Его чёрно-белая фотография смотрит на окружающий мир. На неё.

Почти по-настоящему. Почти так, словно он говорит: “Не смей. Не смей это делать.”

Но опасность не беспокоит её с того самого момента, как она решила сделать это. Наоборот, её увлекает этот интеллектуальный вызов. Защитить потомков фанатиков и убийц.

Заставить их выглядеть достойно, даже если их родственные связи сильно этому мешают.

С Ноттом особенно сложно. Его предки участвовали в достаточном количестве преступлений, чтобы произвести впечатление даже на маггловских серийных убийц.

Но Гермиона не теряет времени. До судов остаются считанные дни, и она пообещала себе запереть глубоко внутри себя старую Гермиону. Хрупкую, чувствительную Гермиону.

И в ту же секунду, когда они снова оказались в Хогвартсе, она ушла, не попрощавшись с МакГонагалл. Нашла слизеринца, выглядящего наиболее податливым — одного из немногих оставшихся — и подкупила его галеонами, запрещёнными заклинаниями и годовым запасом готовых эссе.

Взамен Гермиона получила толстую стопку разноцветных тетрадей, которые она теперь прячет в своей тумбочке — и та, фиолетовая, тоже среди них.

Она изучает их перед сном, каждую ночь, словно Библию. Не позволяет себе стыдиться этого. Чувствовать себя извращенкой. Словно она вторгается в личное, даже если так и есть.

Необходимое зло.

Ей нужно знать этих ведьм и волшебников лучше, чем собственных лучших друзей, если она хочет защитить их.

У некоторых нет дневников, это сложнее — но эти студенты также не были отправлены на лечение у психиатра, а значит, их уже легче защищать.

А ещё есть Малфой.

Его высокий статус работает против него. Практически кто угодно захочет подставить члена семьи Малфой, если представится возможность. Его защита требует большого внимания к деталям — но он, даже не находясь здесь, как-то умудряется усложнить всё, отвлекая её. Постоянно. Она ловит себя на том, что задерживает взгляд на его записях. На записях, бесполезных в смысле судебного протеста, но успешно заставляющих её сердце биться быстрее.

Дневник,

Моя ёбаная Амортенция теперь пахнет дрянным горячим шоколадом, и меня это не устраивает.

-

Дневник,

Я читаю, блять, Шейкстаффа или как это называется, в научных целях. Запоминаю цитаты, чтобы выёбываться, когда она будет говорить, что я ничего не знаю о магглах.