Если бы всё было так просто.

— И всё началось случайно, правда, — продолжает она, глядя на свой чай. Она боится, что если она посмотрит на Джинни, то начнёт нервничать ещё больше.

— Как что-то подобное может начаться случайно?

Она начинает защищаться — она не может с этим ничего поделать.

— Ни один из нас не хотел, чтобы это произошло — мы не… мы не… подходим друг другу.

Джинни ничего не отвечает. Ждёт, пока она закончит.

— Мы просто… — Гермиона вздыхает и ставит чашку на тумбочку, — так получилось, что у нас много общего. И как-то вечером мы слишком много выпили —

— Та ночь, когда у тебя появились засосы, — говорит Джинни — или, скорее, подтверждает.

Она кивает.

— Прости, что я соврала тебе. Я не знала, как объяснить.

— Но кто он, Гермиона? Ты серьёзно так боишься рассказать мне?

— Да, — признаётся она.

— Почему?

Она ощущает тяжесть в животе — как будто в нём что-то лежит. Что-то вроде шара для боулинга. Она думает, что, возможно, это именно то чувство, которое приходит к человеку за пару мгновений до того, как он теряет друга. Но она приняла решение, и сейчас — лучшее время. Она заставляет себя начать говорить.

— Потому что это —

Дверь комнаты распахивается, и они слышат смех. Тени двигаются по ту сторону занавесок, окружающих кровать.

— Гермиона Джин Грейнджер! — кто-то пьяно напевает — возможно, Парвати. — шалунишка, ты где?

Джинни сжимает переносицу и недовольно стонет. Она отодвигает в сторону одну из занавесок, и её “Оглохни” рассеивается.

— Пав, чёрт возьми —

Парвати идёт за руку с Элоизой и Ромильдой, немного покачивается и широко улыбается.

— Ты! — слишком громко объявляет она, когда видит Гермиону, хихикает и чуть не падает — Элоиза удерживает её. — Почему ты не рассказала нам про вас с Захарией?

Гермиона моргает. И ещё раз. Открывает рот и захлопывает его, когда Джинни бросает на неё взгляд.

— Захария? — повторяет Джинни.

— Я чувствую себя преданной! — вопит Парвати, и Элоиза с Ромильдой пытаются успокоить её и заставить прекратить хихикать, отводя её к её кровати. — А как же наша дружба?

— Ой, заткнись, корова, — Джинни бросает подушку в её направлении. Немного промахивается. Но когда она снова переводит взгляд на Джинни, в её глазах горит любопытство — и что-то ещё.

— Так это он? Захария Смит?

Какое-то время Гермиона просто молча смотрит на неё.

Она осознаёт, что это облегчение. Вот что написано у Джинни на лице.

Она почувствовала облегчение, услышав это имя. Смит — один из немногих блондинов среди их ровесников, и для Джинни, Парвати и остальных он является единственным логичным ответом. Единственный блондин, с которым Гермиона могла общаться.

И это так заставляет Гермиону паниковать, так накрывает её чувством вины, что, как бы она ни пыталась остановить себя, она всё равно говорит это.

— Да… да, это Захария Смит.

========== Часть 15 ==========

1 ноября, 1998

Дневник,

О, лучше бы это было ёбаной шуткой.

Это была бы очень плохая шутка, но я не знаю, как ещё объяснить то, что я только что услышал.

Пэнси смотрит, как я пишу. Она испортила мой завтрак своими сочными утренними сплетнями, и теперь смотрит на меня так, будто ожидает, что я вот-вот вспыхну или что-то вроде того.

Но —

Ёбаный Захария?

Я всегда знал, что Грейнджер может быть чёртовой трусихой со своими любимыми гриффиндорцами, но ЗАХАРИЯ?! Меньшее, что она, блядь, могла сделать, это сказать, что я был ёбаным МакЛаггеном — или просто кем-нибудь чуть менее отвратительным, чем этот ёбаный слащавый мудак с Хаффлпафф.

Я хочу вырвать её ёбаные волосы.

Я хочу сделать даже больше.

Прежде чем сообщить мне, что это “выбило меня из колеи”, сделай одолжение и подумай о том, что бы ты, блядь, сделал, если бы твоя ёбаная девушка говорила всем, что ты с ёбаного Хаффлпафф, чтобы сохранить лицо.

Почему эта ёбаная тетрадь больше не даёт мне ничего вычеркивать?

Она не моя девушка. Это была грамматическая ошибка. Но ты знаешь, что я, блядь, имею в виду.

Я чувствую, как закипает моя кровь.

Я думаю сделать что-то глупое.

Драко

1 ноября, 1998

Она понимает, что никогда не обращала на него особого внимания.

Но теперь она ловит себя на том, что где-то раз в минуту кидает на него косой взгляд, словно надеясь увидеть в его лице что-то, что поможет понять, слышал он уже об этом или нет. Она понимает, почему Парвати думает, что это он.

Он почти такой же высокий. Блондин, но его волосы немного темнее.

Но он далеко не такой угловатый, как Малфой — у него почти детское лицо — и он более приземистый. Менее аристократичный.

Захария Смит не в её вкусе.

Это неудачная цепочка умозаключений. В её конце она падает в заячью нору предположений. Предположение о том, что Малфой в её вкусе. О том, что другие люди начинают бледнеть на его фоне.

А это — это просто абсурдно.

Она просто чёртова идиотка. Она знает это. И каждую секунду с того момента, как она сказала им, она жалеет об этом.

Ей каким-то образом удалось погрузиться ещё глубже в этот кратер лжи.

Джинни и остальные девушки были слишком рады за неё — они шутили, дразнили её.

И чего ты так боялась?

Он милый — хорошо целуется?

То, что Парвати была пьяна, тоже, конечно, не помогло. Гермиона, естественно, попросила, чтобы они никому не говорили. Она надеялась, что состояние Парвати поможет ей — надеялась, что она забудет об этом к утру и что доказательство её трусости не распространится по всей школе.

Она зря надеялась, понятное дело.

Почти все знают.

Она надеется, что не Захария Смит.

И надеется, что не —

Она совершает ошибку, позволяя своему взгляду скользнуть в другом направлении. Мимо стола Хаффлпафф в знакомый угол стола Слизерин. Малфой занят своим дневником, что-то яростно записывает.

Она кусает губу изнутри.

Это не обязательно означает, что он знает. Его могло разозлить что угодно.

Но она смотрит на него достаточно долго, и в какой-то момент его холодный взгляд скользит в ту сторону, в которую она смотрела всё утро.

Он стреляет в счастливого в своём незнании Захарию взглядом, который мог бы заморозить ад. Он знает.

— Чёрт возьми, — бормочет Гермиона. Но когда она переводит взгляд на своих друзей, они смотрят на неё.

— Что? — спрашивает Джинни.

— Не — ничего. Забыла про домашнее задание, вот и всё. — скорее всего, ей не верят.

Её глаза продолжают изучать открывающиеся перед ней виды, следующим они находят Рона. Он расстроен — это заметно. От его обычной беззаботности не осталось и следа, и, что хуже всего, он не ест. Это никогда не было хорошим знаком.

Джинни говорила, что он так и не смирился.

И если он так переживает из-за Захарии Смита, то она даже не представляет, как бы он отреагировал на правду. Её начинает подташнивать от одной мысли об этом.

Впервые за последние несколько дней её шрам начинает зудеть.

Она несколько раз пытается сменить тему разговора, вспоминает об изломе в охранных заклинаниях, который она увидела на поле для квиддича — это до сих пор беспокоит её — но они не задерживаются ни на одной новой теме дольше пары минут.

Все слишком очарованы идеей о том, что Гермиона Грейнджер, одинокая, повреждённая частичка Золотого Трио, наконец решила оставить войну позади.

А это, конечно, ни на йоту не является правдой.

Малфой здорово помогает отвлечься, но это всё. Война всё ещё с ней. Каждый день.

2 ноября, 1998

Она знала, что это только вопрос времени — и это происходит по пути на Защиту От Тёмных Искусств.