– Сегодня, сегодня… Я должна быть ослепительна! Я умею быть ослепительной!

Время шло. В квартире вкусно пахло зеленью и салатом. Мясо она пожарит при нем, после первого бокала вина. Ирина отутюжила шелковое платье, вышла на балкон, откуда виден был переулок, прислонилась к дверному косяку.

Телефон молчал.

Утро перешло в день, солнечная полоска со стены перешла на пол.

На душу набежала тень. Почему он не звонит, почему не спешит побаловать вниманием, где же его чуткость, право? На шее, близ железок, ощутилось слабое подергивание. Как у мамы. Она уселась в кресло… и улыбнулась.

– Он придет вечером! Вот что значит долго не встречаться с мужчинами. Я просто отстала от жизни. Раньше… Сережа… он звонил спозаранку, из любой командировки, спешил услышать мой голос. Но когда это было!

Телефон молчал.

День созрел, перешел за середину. В горле ощутился легкий укол. Он пронзил все существо, и воображение готовно нарисовало свою картинку.

– У него другая! Они любят друга, молодые … О-о!

С горлом творилось неладное. Пришлось обвязать шею теплым шарфом и придерживать рукой. Как мама. Раздайся сейчас телефонный звонок, он излечил бы ее мигом. Но в квартире стояла тишина, только изредка сигналили за окном потревоженные автомобили.

На кухне, готовое к трапезе, ожидало на столе угощение. Лишь ваза была без цветов, наполненная отстоянной водою.

– Что за страдание! Можно ли так поступать!

Боль охватила виски. Никогда с нею не случалось такого, она всегда была здорова, всегда готова к работе, к дальним съемкам. В девять раздался звонок. Помертвев, Ирина схватила трубку.

Звонила Киска.

– Алло, мамуля? Ты здорова?

– Конечно. Как ты ?

Но чуткая Киска уже уловила что-то.

– Мамуля, ты, правда, в порядке?

– Да, да. А что?

– Голос какой-то… смурной.

– Может быть, после вчерашнего банкета у Насти. Павлу исполнилось сорок лет, и вот… этот юбилей. До поздней ночи.

– Поня-ятно. Головка болит? А я уж стремнулась. Тогда приезжай завтра и привези ананас.

– Ананас?

– Я продула Ленке, а у нее день рождения. Въехала?

– Да, да, куплю самый спелый. Еще чего душа желает? Не ее, твоя?

– Жевачку кругленькую, синюю.

– Привезу. Целую тебя.

– До завтра.

Разговор с дочерью подбодрил ее, боль стихла. И она, было, встрепенулась, махнула рукой, но всё вернулось.

– Он кинул меня! – загорелось сердце. – Я старуха. Ста-ру-ха. Неужели?

Покачиваясь, она принялась ходить из угла в угол, глубже и глубже упадая в боль.

А в это время в кафе на Тверской сидела компания молодежи, девушки и юноши. В выходные дни вскладчину такие ребята коротают вечерок в сверкании огней, под звуки музыки, с бутылочкой сока или единственной бутылкой вина, сладостями, мороженым. Отношения просты и доверительны, все трудятся, никто ни от кого не зависит.

Был здесь и Виталий. И был он старше всех.

Он заметно отстал от своих ровесников. Школьные друзья закончили институты, переженились, стали серьезными людьми, и лишь он, словно мальчик, все ждал, что кто-то позаботится о нем, уладит его дела. Это было мучительно. Он злился.

Напитки пили из больших пестрых бокалов, бросая в них округлые кусочки льда. Шутили, танцевали. Виталий раз за разом упрямо приглашал девчушку из-за соседнего стола, словно не замечал своих, сидящих с ним рядом. Девушки переглядывались и пожимали плечами.

– И как они получают такие прозрачные ледышки? – поинтересовалась одна из них, рассматривая на свет слегка обтаявший кусочек льда. – В моем холодильнике без пузырьков не обойдешься.

Ребята задумались.

– Может, в струйном режиме?

– Я знаю, – поспешил Виталий. – Их замораживают под током.

– Классно. И под лаптем тоже, а, Вит? – съязвил плечистый парень.

– Ну, ты… – Виталий свирепо посмотрел на обидчика, вскочил со стула и убежал.

Ребята засмеялись.

– Он у нас мнительный.

– Мнительные пусть дома сидят, блин. Халявщик. Влез в колоду, так не зарывайся, – кипятился обидчик, накаченный парень с золотым перстнем на большом пальце.

Глупое поведение Виталия испортило вечер.

– Убежал, спрятался. Как ребенок…

– Вернется, никуда не денется, – пренебрежительно откликнулся кто-то.

И Виталий вернулся. Сел, надутый, ни на кого не глядя.

Время шло к закрытию. Все стали сбрасываться по счету. Затравленно озираясь, Виталий тихо обратился к своему обидчику.

– Займи мне и сегодня тоже, а? Я верну, чессно-слово. Сразу за все.

– Когда? – жестко спросил тот.

Все опустили глаза. Виталий заметался.

– Скоро, – залепетал он. – Как только …

– Когда?

И вдруг молния словно озарила Виталия.

– А-а… через час. Я кретин! – он схватился за голову.– Я совсем забыл! – и он расцвел на глазах, уверенно требуя внимания. – У меня есть любовница, актриса, старше меня. Чессно-слово! Красивая, известная. Ее все в лицо знают. Молодого ей захотелось, сама на меня вешается, а я что, отказываться должен? Чессно-слово! Эти старушки напоследок такое выделывают! Сейчас я ей позвоню, она сразу привезет. Чессно-слово!

Все молчали.

– Честно-слово! – уверял он. – Мне только позвонить.

Поворот событий заинтересовал всех.

– Звони, – обидчик протянул мобильный телефон.

Виталий поспешно порылся в карманах в поисках номера телефона. Посыпались истертые бумажки, квитанции. Нашел.

– Вот. Чессно-слово! Сейчас.

…Обвязанная шалью, Ирина горестно смотрела на экран. Что-то мелькало перед глазами, в голове звенело, болело горло. Она уже не ждала. Ей было страшно: вот так же, держась за горло, после сильного потрясения ушла ее мать.

Вдруг зазвонил телефон. Она вздрогнула.

– Привет! – весело сказал молодой мужчина.

– Ой… здравствуй!

– Ну почему же "ой", – капризно протянул он.– Ты ждала меня?

– Д-да.

– Тогда приезжай.

– Как?

– Молча, как.

– Прямо сейчас?

– А тебе не все равно?

Она молчала. Он исправил оплошность.

– Я соскучился. Приезжай скорее.

– Куда?– спросила Ирина.

– К Охотному ряду, к памятнику Жукову.

Это было совсем рядом, одна остановка. От Новокузнецкой до Театральной.

– Хорошо, – согласилась она.

– Захвати faive, – сказал он.

–Что?

– Пять.

– Чего?

– Баксов. Или, лучше, десять.

– Долларов?

– Да. Жду.

В трубке раздались гудки.

Ирине стало зябко в теплую летнюю ночь.

– Деньги… Вон как теперь.

Но это же Вит! Он ждет ее!

В светлом платье с чуть заметными блестками она выбежала из дома. Ничего, ничего, пусть бьется у горла этот странный пульс, все пройдет. Любовь излечит.

Подошел почти пустой состав, словно бы для одной Ирины.

Голова работала ясно, слишком ясно. Можно, можно ехать на свидание к молодому мужчине, но где взять молодое обмирание? Летучие страхи, восторги юных лет? Ах, в любви, как видно, по-прежнему одна сумятица. Зато есть страсть, зрелая страсть.

Виталия она увидела издали.

– Вит!

Он поднял руку, но не сделал навстречу ни шага. Пусть видит его компания, как подползет к нему эта известная (все узнали?) актриса, красивая женщина.

Компания наблюдала чуть поодаль. Вот бежит к Виталию эта красотка, вот он раскрыл объятия, вот она протянула деньги.

– Спасибо, – небрежно бросил он, – ты меня очень выручила. Я отдам. Чессно-слово, отдам. А сейчас меня ждут, – он оглянулся на своих. – Я тебе позвоню. Привет!

Ирина ахнула, схватилась за горло. Чувствуя себя обнаженной под взглядами его друзей, она повернулась и побежала назад, к метро.

Дома стало хуже. Постанывая, она бродила по квартире, наконец, в халате вышла из квартиры. В переулок.

Ночная темнота редела, окна в домах были темны. Стояли дорогие иномарки, летел с тополей пуховый снегопад, сбиваясь у тротуаров в пышные перины. Зачем она здесь? Ах, как плохо. Куда ей надо было ехать? В лагерь… с ананасом.