— Это овсяный блин с яйцом и сыром. — сказал Гриня, пододвинув ко мне горячую тарелку с чем-то непонятным и на вид не очень аппетитным, но приятным по запаху.

Не стала испытывать Мамонтячье терпение и говорить, что есть не хочу. Просто отпилила ребром вилки кусок побольше, насадила его на вилку и поднесла ко рту, за куском потянулись паутинки расплавленного сыра. Через секунду я уже мычала от удовольствия, настолько это было вкусно.

— Я готов смотреть на это вечно. — пояснил Мамонт свой взгляд на меня, когда я лишь одним кивком поинтересовалась, чего он на меня пялится и сам не соизволит поесть.

— На что? — вытянула салфетку из стопки, лежащей на столе, и утёрла лицо.

Может я изгваздалась как поросёнок и Мамонта это забавляет, я не знала.

— Как ты ешь еду, которую я приготовил, я готов смотреть на это вечно. — более внятно объяснился Мамонт.

— М. Я готовить, кстати, не умею. Тебе придётся меня всегда кормить. — на это Мамонт улыбнулся довольно и лишь сильней под столом сжал мои ноги своими.

Дальше доели всё молча, Мамонт включил телевизор и с интересом втыкал в новости, а я, съев вкуснейший блин, непохожий на блин, потягивала кофе из огромной кружки. Идиллия закончилась вместе с завтраком, именно тогда Мамонт пригласил на серьёзный разговор.

— Иди сюда Кошка. — он кивнул на диван.

— Посуду надо помыть. — внезапно проявила себя как истинную домохозяйку, собираясь действительно мыть посуду.

— Оставь. Я потом всё сгружу в посудомоечную машину. — он ещё раз кивнул на место рядом с собой и даже хлопнул по нему ручищей.

— Иду. — выдавила из себя я.

Ноги шли по направлению к дивану, но словно не мои это были ноги.

— И так. — начал Мамонт, когда я опустилась на диван значительно дальше, чем он мне показывал. — Ты потеряла телефон, я тебе на него скидывал кое-что. Успела посмотреть? — спросив это, он сам подсел ко мне ближе.

Настолько близко, что теперь я видела светлые кончики его чёрных ресниц.

— Нет. Я его в режим самолёта ввела. А что там? — примерно понимала, что Мамонт мог мне отправить, но решила уточнить.

— Там про то, что с тобой было, ты приняла это за нечто иное. Если бы ты не сбежала, я бы объяснил. — в его взгляде темнело напряжение, а я покрывалась красным цветом.

— Я уже всё выяснила сама. — наврала стремительно, не в силах обсуждать с Мамонтом такие моменты.

Они, конечно, касались теперь нас двоих и только с ним стоило это всё обсуждать, но я к этому была не готова.

— Это же хорошо, а не проблема. Невероятная удача, что мы так подходим друг другу. — заявил Мамонт.

Рукой он заправил прядь волос за моё ухо, и скользнул подушечками пальцев по линии подбородка. Поддавшись порыву, неожиданно для самой себя я потянулась к нему и забралась на колени. Мне было неловко смотреть Мамонту в глаза, но хотелось быть близкой настолько, насколько это было возможно. Взгляд глаза в глаза довольно интимный момент. Как и сесть на Мамонта сверху, но уткнувшись лицом в его шею, я избежала необходимости смотреть в эти янтарные глаза.

— Но ты хотел, чтобы мы расстались. Мы бы и расстались, так и не узнав этого. — от этой мысли в венах вместе с кровью нёсся страх.

Самый настоящий ужас от мыслей, что Мамонт достался бы какой-то рыжей Шпале, а я вышла бы замуж за того, кого мне папа выберет. Брр.

— Кошмар какой. Даже думать об этом не хочу. — хрипло выдохнул он, крепко, до сорванного дыхания, прижимая меня к себе.

Мне стало невероятно душно, до такой степени что воздух, проникающий в лёгкие, не делал ровным счётом ничего. Я вдыхала, но не дышала в этот момент. Чувства так нахлынули, что я словно под водой оказалась, а там кислорода нет.

— Мне душно. — отстранилась от Мамонта с трудом, он крепко держал и не хотел отпускать.

Но я никуда не собиралась. Только чуть отодвинувшись, сняла через голову жаркую толстовку, оставшись в майке с кружевным вырезом. Руки, спина и живот перестали гореть, я вдохнула полной грудью и стало легче находиться рядом с Мамонтом. Сидеть на нём, растекаясь как плохое желе.

— Тебе не будет противно, если такое будет иногда повторяться? — я почувствовала, как покраснела и даже видела по грудной клетке, что кожа моя стала цвета куропатковых глаз, и спешно добавила; — Я сомневаюсь, что могу это контролировать, но буду стараться. — честно призналась, уставившись на строчку Мамонтячьей майки.

Ровненький пунктир успокаивал нервы, дав возможность сердцу не биться чаще, чем оно на то способно.

— Я думал, что меня уже ничем нельзя удивить, но ты Кошка удивляешь меня уже не в первый раз и я уверен, что не в последний. И нет, мне не будет противно, если бы ты не сиганула с балкона, мы бы это повторили, и я был бы счастлив. — он говорил всё это быстро, хрипло, слова и их значения так ласкали душу, что я осмелилась посмотреть Мамонту в глаза.

Янтарь его взгляда потемнел от нежности, а кончики пальцев осторожно касались поясницы.

— Да? — выдохнув, переспросила, неожиданно понимая для себя, что ему-то всё понравилось.

Гриня взял пальцами меня за подбородок и стал намного ближе к губам.

— Да. — сказал за секунду до поцелуя.

Его колючая и одновременно мягкая борода, его мягкие губы и настойчивый язык одномоментно лишили меня способности размышлять. В голове было пусто, а вот душа была полна чувств, которым я отдавалась самозабвенно.

Сначала пропищал будильник, потом Мамонт отстранился, возвращая мою парящую под потолком тушку на землю.

— Ты моё сокровище. — хрипло произнёс, проводя большим пальцем по опухшим губам, лаская янтарным взглядом, — Но кошатинке надо антибиотик засандалить. — с этими словами, он скинул меня, обалдевшую, с себя на диван.

Вот и поговорили. Неплохо надо сказать, а я так переживала сдуру. Боялась этого разговора. Но после снова чувство полёта и счастья. Не абсолютного, потому что Снежка болеет, но всё же не трагедия. Осознав, что всё не так страшно, как казалось, на первый взгляд, я шла к Снежке и улыбалась как дурная.

Пока Мамонт мыл руки я, опередив его, ушла в спальню и убедилась в его правоте. Снежка мою импровизированную постель проигнорировала, ушла спать на пол в другой угол комнаты.

Она размеренно дышала, растянувшись вдоль паркетной доски, и я не стала её тревожить, в ожидании Мамонта. Сейчас он всё равно придёт и засандалит ей антибиотик, разбудив тем самым.

Просто стоять было скучно. Внимание моё привлекли шторы. За тканью антрацитового цвета оказалась такая же тюль. Тюль — это чисто женский принцип декорирования окна. В гостиной-кухне-столовой у Мамонта не то что тюли, даже штор не было нормальных. Только жалюзи. Белые обычные жалюзи, выполняющие одну лишь функцию. Не пропускать свет, скрывать происходящее в квартире от посторонних глаз и мужчинам этого достаточно. А тут, при детальном рассмотрении ещё обнаружилась занятная деталь. Прихват в виде шпильки и кольца из серебра. Дорогая вещица, и ни один мужик вроде мамонта такую не купит и на шторы не повесит.

— Так, кто тебе в спальне делал ремонт? — уточнила сразу, как только в комнату зашёл Мамонт со всеми принадлежностями для Снежкиного лечения.

Он на секунду замер у двери, потом хмурясь, сделал первый шаг.

— Бывшая делала. — как ножом по сердцу резанул, прямиком двигаясь к Снежке.

— Что так? — спросила, не подав вида, прихватывая тяжёлую ткань шторы, запустив тем самым утренний свет в комнату. Шпилька зашла в кольцо. — в последний раз, подумала я.

— Как? Что конкретно тебя интересует? Почему она бывшая? Или что? — мне вовсе не показалась, что Мамонт, нервничая всё это говорил, и я от этого начала ещё больше нервничать и злиться.

— Почему бывшая? — в принципе я хотела спросить, почему лишь спальня, но, собственно, и так ясно, потому что девушка стала бывшей и дальше просто не добралась.

— Она ушла к другому. — нехотя и со злостью в голосе произнёс Гриня.