Дэймон пожимает плечами.

— Периодически такое случается, как, например, на свадьбе Честити. Когда я говорю, что был широко известен какое-то время, я не преувеличиваю. Я был довольно популярен еще до того, как достиг профессионального уровня. Меня раздражают миллионы вопросов, которыми меня заваливают, когда узнают. Как продвигается твоя карьера? Куда ты пропал? Они воспринимают меня, как экс-чемпиона, но я даже не являюсь им. Я едва не достиг этого, и потому это еще хуже.

— Да, я понимаю, насколько это обидно. — Не получив ответа, я крепче сжимаю его руку. — Я совершил ошибку, притащив тебя сюда?

— Не-а, я не против поотрабатывать удары с тобой. Просто все, что связано с бейсболом, делает меня и счастливым и удручает одновременно. Это пробуждает во мне противоречивые чувства. Сложно ненавидеть то, к чему так лежит твоя душа.

— Мы уйдем, как только ты захочешь.

Кивнув, он устремляется вперед.

Добравшись до места, Дэймон проводит рукой по битам, выстроенным в ряд возле тренировочных клеток.

— Это что-то типа ритуала? — спрашиваю я. — Ты ждешь, когда какая-нибудь из бит заговорит с тобой?

— Нет. Разговаривающая с тобой бита – это дерьмово, так как она беспрестанно талдычит, что тебе нужно следить за мячом.

— Очень смешно.

— Ты сам этого хотел.

Дэймон берет биту и отправляется в клетку.

Если, отбивая мяч за мячом, Дэймон считает, что ему еще есть куда расти, то я бы был в восторге увидеть его на пике карьеры.

Мой взгляд, к моему удивлению, не прикован к его упругой заднице, пока он делает один взмах за другим. С битой он великолепен во всем – от его длинных рук до играющих мускулов. Тут я вспоминаю о его «бите» и задумываюсь о том, сколько ему понадобится времени, чтобы насытиться, и когда мы сможем отправиться домой.

Подумать не мог, что бейсбол может быть столь возбуждающим.

Дэймон выходит из клетки потный, но светится от счастья. Его лицо сияет, а поза выдает самодовольство и умиротворенность одновременно.

Я надеюсь, что однажды он будет смотреть на меня с таким же выражением лица, так как я все больше убеждаюсь что мне и правда небезразличен парень, стоящий передо мной.

— Я понимаю, питчерам пришлось нелегко? — интересуюсь я. — Ты всем надрал задницу.

— Я был хорош в ударах. Не самый лучший результат, но достойный. Боже, как мне этого не хватало. — Его ностальгический тон и румянец, играющий на лице, заставляют мое сердце разрываться.

Бейсбол был смыслом его существования, а теперь он лишен этого. Дэймон может продолжать посещать матчи и наблюдать за игрой, но сейчас он говорит об этом так, словно после того, как он получил травму, в нем умерла часть его души. Дэймон говорит об игре так, словно это то, что дает ему силы жить.

— Когда ты играл в последний раз?

Собственная обувь в мгновение становится самой интересной вещью для него.

— До того, как получил травму. Я перенес весь период реабилитации, но когда доктор сказал, что я никогда не смогу играть в полную мощь, было безумно больно даже думать о возвращении на поле. И физически, и морально.

— Как твое плечо? — интересуюсь я.

— Не так уж и плохо. Как насчет того, чтобы этим вечером выйти на поле со мной, где я побуду твоим питчером? Посмотрим, сможешь ли ты отбить мой быстрый мяч. — Его лицо становится подобно лицу ребенка рождественским утром, и я понимаю, что домой мы вернемся не скоро. Я полагаю, что в мире Дэймона приоритеты расставлены так: бейсбол, секс, еда. Но если это заставляет его так улыбаться, то я с удовольствием проведу здесь хоть всю ночь, если он захочет.

— Убежден, что не смогу отбить даже твой медленный мяч, — отвечаю я.

— Это мы еще посмотрим, — заявляет он, сдерживая смех.

— Ладно, только полегче со мной.

Он не собирается церемониться.

Мерзавец.

Первый мяч проносится мимо меня прежде, чем я успеваю моргнуть.

— Брось ты, — подтрунивает меня Дэймон, — это же было всего восемь и пять.

Он указывает на табло, на котором фиксируется скорость.

— Я счастлив, что на мне шлем.

— Тебе не о чем беспокоиться. Моя меткость всегда была на высоте.

— Скромности тебе не занимать.

Дэймон вздыхает.

— Теперь ты меня обвиняешь. Представь, каким я был четыре года назад.

Он смотрит на бейсбольный мяч в своей руке и крепче сжимает его. Даже с этого расстояния видно напряжение на его лице.

Я неуверенно делаю шаг навстречу к нему.

— Что случилось?

— Ничего, — бормочет он, не отрывая взгляда от мяча. — Просто... в этом заключалась вся моя жизнь. Я слишком долго злился на себя, на своих тренеров, на весь мир. Хотя никому не признавался в этом. Я всегда внушал себе, что они профессионалы, должны и так все понимать. Я осознаю, что в этом лишь моя вина. Самоуверенность и упертость завладели мной, и я посчитал, что несокрушим. Да, правда, что я безумно скучаю по этому. Стоя здесь, держа этот мяч, я чертовски тоскую. Но знаешь, что?

— Что?

— Я больше не чувствую, что мое место здесь.

Я улыбаюсь.

— Это ведь неплохо, не так ли?

— Думаю, что так. — Дэймон шмыгает носом и смотрит на меня, а я делаю вид, что не замечаю слез в его глазах. — Ты готов к большему?

— Подавай. Но, эм, не слишком жестко.

Дэймон ухмыляется.

На этот раз я собран. Я намерен отразить удар...

Бросок! И мяч снова летит в сетку позади меня.

Дэймон продолжает закидывать меня мячами, но ближе к концу мне удается отбить несколько из них, и я горжусь даже этим. Дэймон либо вымотался, либо слишком раздражен, либо специально подыгрывает мне.

— Думаю, стоит притормозить, — говорит Дэймон немного спустя. — Мое плечо дает о себе знать.

— Слава Богу. Не знаю, как долго я бы еще мог позориться перед тобой.

— Ты справился гораздо лучше, чем я мог предположить. Ну, или я реально не в форме сейчас.

Я приобнимаю его за плечи, пока мы идем к выходу.

— Можно подумать, что ты не был снисходителен ко мне ближе к концу.

На его лице неприкрыто читается, что он просто дал мне ощутить себя конкурентоспособным...

Я склоняюсь и целую его в щеку.

— Я должен беречь тебя. Ты поднимаешь мою самооценку.

ГЛАВА 20

Дэймон

Боже, я не люблю возвращаться домой поздно. Раньше меня это не волновало, но теперь дома ждет Мэддокс, и я просто ненавижу приходить не вовремя. Еще пара недель, и я буду дома в разумный час. Хотя, конечно, к тому времени Мэддокс вернется жить в свою квартиру, и это — полный отстой.

Стоило переступить порог, Мэддокс потащил меня прямо в ванную и начал раздевать.

— Я тоже по тебе скучал, — бормочу я.

— Мы встречаемся с твоими друзьями сегодня вечером, или ты забыл? — Он продолжает ловко орудовать руками и срывает с меня одежду; и я жду не дождусь его прикосновений к себе.

— Вылетело из головы. Во сколько нам нужно быть там?

— Десять минут назад, — отвечает он. — Но им придется подождать, потому что последние три дня я пытался не вырубиться, дожидаясь тебя, но не преуспел. Ты мне нужен.

Меня не нужно просить дважды. И я впиваюсь в губы Мэддокса жадным поцелуем. Сегодня его лицо гладко выбрито, в отличие от привычной щетины, но мне всё равно охрененно нравится. Люблю его губы, его язык. Из меня вырывается стон.

— Подожди. — Отстранившись, говорю я. — Нам нужно...

— Смазка и презерватив уже в душе. И не надо называть меня бойскаутом. Я просто возбужден. Я... э-э… ходил за покупками.

— За покупками?

— Увидишь. — Мэддокс затягивает меня под брызги и крепко целует. Наши языки встречаются в диком танце, а мои руки лихорадочно блуждают по его рельефному телу. Пресс Мэддокса сокращается и напрягается от прикосновений моих пальцев. И когда я путешествую ими к его заднице, то...

— Это пробка?

Его новоявленная любовь к анальным играм — совершенно новый неизведанный мир. Словно квест, в ходе которого можно выяснить множество различных способов кончить.