— Мы идем. Знаешь, чутье и интуиция не подвели твою маму, и она поняла, что не все в порядке. Поэтому она попросила меня не позволять тебе остаться валяться в комнате, — смеясь, сказал я.

— И как ей это удаётся? У нее просто шестое чувство какое-то.

— Честно говоря, сейчас ты похож на психа.

— Я не психую... Ладно, согласен, я взволнован. Точнее, в полном замешательстве.

— Поцелуй от парня может сделать это с натуралом.

Мэддокс рассмеялся.

— Я не уверен, что дело только в поцелуе... — Его глаза встречаются с моими, и смех обрывается. — Мы должны спуститься, пока мама не потеряла терпение.

Одевшись, мы спускаемся вниз, где родители Мэддокса поставили для нас два раскладных стула напротив своих и принесли пледы.

Мэддокс протягивает мне пиво, а свободной рукой берет за руку и садится рядом. Я в замешательстве. Странно, что он пребывает в шоке от поцелуя со мной, но сейчас его пальцы, теплые и расслабленные, переплетаются с моими. Он, конечно, может руководствоваться тем аргументом, что мы играем перед его родителями, но почему тогда мы не изображали перед ними особой нежности все выходные? Поэтому мне сложно понять, что им движет сейчас. Возможно, он просто хочет успокоить свою маму, тогда это имеет смысл. Но...

— О чем ты задумался? — спрашивает меня Мэддокс.

— Много разных мыслей, — пробормотал я в ответ.

— Добро пожаловать в мой мир, — говорит он с легкой улыбкой, от прежней паники не осталось и следа.

Я задумался, а не страдает ли он каким-то посттравматическим расстройством вследствие нашего поцелуя, или же так легко смог отпустить мысли об этом.

Огонь не дает достаточно тепла, чтобы согреть воздух в конце февраля, но теплые пледы делают свою работу.

Мои легкие наполняются свежим воздухом и запахом костра. За городом небо выглядит так, каким оно и должно быть на самом деле. Я вырос на Лонг-Айленде, поэтому не привык видеть столько звезд. Только однажды, когда мне было лет тринадцать, и я отправился в поход на север штата с моим лучшим другом Эриком и его семьей. Глядя на ночное небо, я пытаюсь найти там созвездие, напоминающее член. Я не увидел его, когда был ребенком, и не уверен, что обнаружу сейчас. Возможно, Эрик просто издевался надо мной. Он профессионал в таких вещах.

— Твоя тетя Чери звонила, пока ты был на свадьбе, — сообщает Мэддоксу его мама.

— Ну, и как поживает эта сумасшедшая? — спрашивает Мэддокс и поворачивается в мою сторону. — Я серьезно, она реально чокнутая. Иногда люди говорят, что хотят сбежать и присоединиться к бродячему цирку, так вот, она реально это сделала.

— Она не циркачка, — слегка раздражительно поправила его Алана. — Она экстрасенс. И путешествует по стране с такими же, как она, практикуя астрологию и все в этом духе.

— Вот я и говорю, что цирк, — воскликнул Мэддокс, — она одевается, как хиппи, и называет себя свободной душой.

— Ты можешь не верить во всю эту чушь, но как ты объяснишь тот факт, что она не давала о себе знать несколько месяцев, а сегодня позвонила, разыскивая тебя? — Отблески от костра на лице Аланы, осветили ее самодовольство.

Мэддокс закатил глаза.

— Совпадение. И зачем она меня искала?

— Она приезжает в город в следующем месяце и хочет тебя увидеть, чтобы поговорить о... некоторых вещах.

Мэддокс слишком отвлечен, пристально глядя на свою мать, поэтому не замечает, как напряжен его отец. Он явно не в восторге от этой сумасшедшей родственницы.

— О каких вещах? — уточняет Мэддокс.

— Я не знаю, Мэдди. Почему бы тебе не приехать домой в следующем месяце и не спросить у нее?

— А она не может приехать в Нью-Йорк? — спрашивает Мэддокс, слегка наклонившись вперед.

— Неужели так трудно приехать домой? — В ее словах слышна обида, эти интонации матери оттачивают годами. После рождения детей матери очень привязываются к ним и не хотят их отпускать, поэтому эти нотки в речи становятся сродни искусству.

Моя мама так обижалась на меня, когда я пропустил выпускной Стейси, променяв его на тусовку с Эриком. Она не была в курсе, что я решил тусоваться с ним из-за своего тупого чувства, которое не стоило того, чтобы потерять двадцатилетнюю дружбу. Я не мог объяснить ей это, поэтому просто не явился на выпускной. А ведь если подумать, то, появись я на выпускном, познакомился бы с Мэддоксом раньше. Это было бы лучше, чем то, чем закончилось дело с Эриком.

— Я постараюсь, — ответил Мэддокс, потягивая пиво.

Чувство вины перед матерью побеждает.

— Жаль, что у Томми в эти выходные домашняя игра, — продолжила Алана, — если бы он был на выезде, то Джесси и дети могли бы повидаться с тобой. Но он так часто бывает в отъездах в течение сезона, что когда он дома, они стараются уделить время семье.

— Томми? — переспрашиваю я, будучи не в себе от удивления. — Муж твоей сестры – Томми Новак? Ни хрена себе! Простите за ругательства, миссис и мистер О'Шей, но это безумно круто.

— Мы гребаные ирландцы, нам плевать на ругательства, — воскликнул отец Мэддокса.

— Как ты мог не знать о Томми? — интересуется Алана.

Упс.

— Я не рассказывал ему, — произнес Мэддокс, — потому что не хотел, чтобы кто-то использовал меня, чтобы познакомиться с Томми.

Я начал осознавать, что мне предстоит встреча с Томми Новаком. Он ни за что не оставит своего агента, ради новичка вроде меня.

Я раздраженно хмыкнул, когда пораскинул мозгами. Мэддокс не сказал мне имени, потому что знал, я не приму его предложение. Встреча с Томми – пустая трата времени на данном этапе моей карьеры. Когда Мэддокс говорил об игроке «высокого уровня», я думал, он преувеличивает, имея ввиду кого-то из Бостонской Фармы. Я никак не думал, что это преуменьшение. Он должен был дать определение «Хоккейный Бог».

— Томми гребаный Новак, — проворчал я, — самый титулованный игрок НХЛ в этом сезоне. Суперзвезда бостонской команды. Был обменян из Нью-Йорка несколько лет назад. Он забил больше шайб в этом году, чем любой другой. Он...

Мэддокс кладет свою руку на мою, чтобы заставить меня замолчать.

— Я понял. Ты его фанат, — шепчет он, наклонившись ко мне, — обещаю, что выполню то, о чем мы договаривались.

Я постепенно прихожу в себя.

— Не стоит об этом беспокоиться. Не отрицаю, я бы хотел встретиться с ним, но нет ни малейшего шанса, чтобы кто-то такого уровня, как Томми Новак, подписал контракт с таким зеленым агентом, как я.

Я должен быть в ярости, потому что впустую трачу время, но я не злился. Вероятно, это связано с тем, что мне реально нравился Мэддокс. Если бы я знал его до этого, то, не отрицаю, согласился бы с ним поехать без всякого стимула.

— Я все равно не могу поверить, что ты утаил это от него, — вновь вступила в разговор Алана.

— Я бы рассказал в конце концов, — отметил Мэддокс.

— Главное, что это не связано с бейсболом. Если бы ты был родственником Зака Притчетта и скрыл это, я бы сразу расстался с тобой, — произнес я.

Мама с настороженностью следит за нами, поэтому я притягиваю Мэддокса к себе и обнимаю. Он перестает дышать, когда мои губы приближается к его уху.

— Твоя мать что-то подозревает, — шепчу я ему на ухо так, будто нашептываю нежности, — так что давай изобразим романтику.

Вместо этого Мэддокс рассмеялся. Быстро чмокнув его в висок, я отстранился, но продолжил обнимать. Он слегка напрягся от прикосновения моих губ, но быстро пришел в себя. Наверное, погладить его по плечу в качестве утешения не самое удачное решение, поэтому я неуклюже промолчал.

Его родители заваливают меня вопросами, и почему-то шокированы тем, что я вырос в Нью-Йорке, и я не отморозок. А еще тем, что меня ни разу не грабили. Мне реально приходится сдерживать смех. Наша милая беседа продолжается, но каждый раз, когда возникает пауза, Алана бросает сканирующий взгляд на нас с Мэддоксом. Она становится похожей на меня, когда я решаю задачи по алгебре. Я хорошо управляюсь с цифрами, но различного рода буквенные формулы даются мне нелегко.