«Со света сживу!» – усмехнулся себе Николай Николаевич с какой-то даже гордостью. Шутка ведь! Шутка, конечно!

Все это голодное, неуютное, сиротское осталось позади. Теперь новое время, требующее от человека смелости, чтобы пересмотреть свои старые, косные позиции. Это он так сказал недавно на совещании в дирекции. Первый раз стоял перед такой аудиторией – самый молодой начальник лаборатории, всего тридцать шесть. А аудитория, убеленная партиархальными сединами, благосклонно кивала ему и улыбалась.

Время было новое, легкое. Невесть откуда налетели саранчой экстрасенсы, целители, многоцветные маги, шаманы и так заманчиво сулили что-то.

Безумно интересная сотрудница Марина Павловна, навеки оставшаяся в бальзаковском возрасте, вдруг переросла из ведущего инженера в ведущего астролога. Николай Николаевич, ставший недавно ее начальником, молчал, хотя и морщился в сторону, когда ее в рабочее время прорывало каскадом зловещих прогнозов.

Она с блокнотом обходила своих сотрудников, бесцеремонно подсаживалась к каждому на добрых полчаса и составляла каждому гороскоп, не считаясь ни с чьим желанием. Дошла очередь и до любимого шефа, Морозова.

Небрежно сдвинув в сторону ворох бумаг, только что любовно растасованных Николаем Николаевичем по хронологии и по степени актуальности, она с пристрастием допросила его о дате рождения, посетовав, что не помнит он, в котором это было часу, и затихла минут на десять.

Николай Николаевич осторожно вытянул из-под ее локтя черновой вариант своего отчета и попытался восстановить ход своих мыслей. И только-только восстановил, как Марина Павловна радостно закричала:

– О! О! О! Ну вы только посмотрите на этот гороскоп! Това… господа! У нашего любимого шефа изумительный гороскоп!

Изумительный гороскоп открыл Николаю Николаевичу, что он человек, переполненный всеми мыслимыми достоинствами: физически и духовно здоровый, одаренная творческая личность, волевой, прагматичный, гуманный, верный своему долгу и прекрасный семьянин!

– Да с таким гороскопом!.. О! С таким гороскопом у вас прекрасное будущее! Да-да! Вы реализуете все свои возможности. Вот это видите? Козерог в Юпитере! Это ваша реализация! Вы – великий человек! Ну как же повезло вашей супруге! Ну надо же! Жить рядом с таким… Она у вас кто?

– Как?.. По профессии?..

– По гороскопу!

– Да я не разбираюсь… 6 июля день рождения…

– Та-ак. Значит, Рак! Посмотрим.

И Марина Павловна опять нырнула в нарядную брошюру, дав возможность своему шефу снова восстановить ход мыслей и даже набросать строчки две.

– Союз Рака с Козерогом неблагоприятен! – вдруг прозвучал над его ухом суровый приговор.

– Ерунда какая!..

– Что вы, что вы! Не ерунда! Здесь же написано!

И она благоговейно поднесла к его носу открытую страницу.

– Понимаете, Николай Николаевич, Рак – он ведь пятится назад, да? Он весь в прошлом, он – хранитель традиций. А Козерог? О! Козерог – это неуклонное стремление к цели! Понимаете? Всегда вперед! А Рак будет тормозить Козерога на его пути!

Конечно, все это было очень глупо, и он не думал всему этому верить. Но, что там греха таить, сбил его с толку собственный лучезарный гороскоп – как не поверить, если он, Николай Николаевич, и впрямь такой. А какой же еще!

И теперь дома Николай Николаевич был готов во всеоружии сражаться с Галиной тормозящей сущностью.

Лихое наступило времечко! Те, кому по гороскопу не суждено было стать экстрасенсом или шаманом, срочно объявили себя верующими, самыми что ни на есть! Эстрадные певички, недавно проклюнувшиеся бизнесмены, только-только созревшие политические деятели – все наперебой сознавались на телеэкранах, что в годы своей пионерской юности они тайком молились Богу и бегали в церковь, чтобы наслаждаться… чтобы ощутить… чтобы воссоединиться…

Пожилая институтская гардеробщица, подавая Николаю Николаевичу пальто, уже в третий раз рассказывала ему, как неделю назад окрестилась в надежде избавиться от камней в почках. А все та же великолепная Марина Павловна украсила свое декольте аж двумя золотыми крестиками на цепочке.

А какие песни гремели с телеэкранов! Разухабистый «Плейбой, клевый такой…», сладко-томная «Путана».

А какие книжечки теперь лежали на уличных лотках? Сверкающие голые зады и груди, жадные мужские руки, все это добро хватающие, мнущие, рвущие… Брр! А названия – то? «Чем бы нам с тобой заняться в постели?» Класс!

Андрей, возбужденно сопя, носился по лаборатории, демонстрируя книжечку, написанную некоей гулящей американской бабенкой. Ошалевшая от сюрпризов собственной уникальной сексуальности, она цветисто расписывала достоинства своего тела, смаковала каждый миг любовных забав с бесчисленными партнерами, объясняла, поучала, советовала, диктовала.

Андрей настойчиво совал книжонку Николаю Николаевичу, подвывая:

– Эх, начальничек, дожили мы с тобой до старости и безо всякого смысла. А здесь, а здесь! Читани-ка! А? Ы-ы-ых, зар-р-раза! Возьми-ка, Николаич, домой! На ночь супруге почитаешь! Х-хы!

Конечно, Гале все это понравиться никак не могло. Но Николаю Николаевичу внезапно захотелось увидеть, какое будет у нее лицо…

Такого он не ожидал. Галя побледнела до синевы, по мертвым щекам покатились мертвые слезы, и страшно вскрикнула она:

– Как ты смеешь?!.. За что?!..

Очень смущенный, Николай Николаевич вышел из спальни и, убеждая себя, что очень обижен, заперся в «памятной комнате», читая там эту книжонку, пока не затошнило.

Надо признать, что Галя была права, когда отстояла эту комнату. Он-то хотел снять двери, сделать большой проход в виде арки и, конечно, убрать со стены эти старые фотографии соседок и их мужей. Это должна была быть очень стильная гостиная с пустыми белыми стенами, как он видел в гостях у финансового директора.

Какой был скандал! Он и не подозревал, что его жена способна так упорно что-то отстаивать.

Но она оказалась права. Где ж тут было бы отдыхать среди пустых белых стен? Вот обои сменили, славненькие Галя выбрала. И опять эти фотографии. И пусть. Уютно с ними, как будто в юности.

Соседки умерли одна за другой, в один год. Но первым умер их рыжий Барсик. Он пережил все мыслимые кошачьи сроки и зимой начал медленно, трудно, как человек, умирать. Коля – тогда он был еще просто Коля – возил его к ветеринару, но врач только руками развел: «Пора аксакалу на покой». И предложил тут же, в соседнем помещении, усыпить старика. Коля не посмел этого сделать, и еще неделю Галя вместе с бабушками не спала ночами, растирала Барсиковы скрюченные судорогой лапки, замывала следы рвоты, давала ему из пипетки какие-то капли, а потом вместе с соседками оплакала его пушистый трупик.

Коля ночью вынес доброго старика в ближайший сквер и, с трудом расковыряв ломиком мерзлую землю, похоронил его под кустами.

Эта смерть так потрясла кроткую тетю Тоню, что она совсем пала духом. Целыми днями сидела она на своей кровати, глядя в стену и чуть покачиваясь, будто в такт песне, а мутные слезки бежали и бежали по проторенным бороздкам морщинок и терялись где-то под кругленьким подбородком.

Она не ела, не спала, лишь смотрела с печалью на тетю Лиду, в отчаянии суетящуюся возле нее:

– Тонюшка, голубушка, да что ж ты у меня раскисла-то? Что ж мне делать-то с тобой?

Тетя Тоня вздыхала в ответ:

– Лидушка, прости ты уж меня, прости…

– Да за что, Тонюшка, простить?

– Прости уж, Лидушка…

Врачи приходили, сосредоточенно прописывали таблетки и уколы, но ничего, кроме склеротических явлений, отыскать не могли.

Через месяц ее не стало. А еще через полгода скончалась от рака желудка тетя Лида. Умирала она на руках у Гали, которая наотрез отказалась отправлять старушку в хоспис, умирала в полном сознании, без стонов и жалоб терпя немыслимую муку.

Галя высохла, как щепочка, поседела и совсем разучилась улыбаться, но не отходила от соседки ни на минуту, подстерегая начало нового приступа, чтобы ввести обезболивающее. Научилась ведь делать инъекции сама, хоть поначалу и бледнела до синевы, и плакала горькими слезами от страха, что делает больно. Но научилась! Коля никак этого не ожидал.