– И вам того же… Спалось хорошо конечно, но мне бы ещё «поспалось» пару часиков. Тогда было бы, совсем хорошо.
– Ну, пару часиков не обещаю, потому-что через три часа за вами приедет ваша мать, и вы отправитесь домой. Ваша одежда была вся изорвана и испачкана кровью, когда вас сюда привезли, поэтому ваша мама ещё в шесть утра привезла вам что надеть.
– Уже сегодня я выписываюсь, серьёзно? Отлично! – Это была хорошая новость. Я сменю больничные стерильные тряпки на что-то, что не будет так отличать меня от других людей.
– Вы так радуетесь, будто вам тут очень плохо. – Он иронично улыбнулся, а потом добавил, – но дома всё-таки лучше, но не намного!
– Интересно же, где я и как живу.
– Мне всё равно в полной мере вас не понять. Я надеюсь, что, вернув память вы не потеряете её снова и, как бы это странно не звучало – я бы не хотел, чтобы у вас были поводы видеться со мной. – Он крепко жмёт мне руку и удаляется в сторону лестницы.
Я беру сумку с одеждой и возвращаюсь в палату. Чёрная сумка с надписью «Nike» сбоку и оранжевыми окантовками на молниях. Я открываю её и вытаскиваю всё, что там есть. А есть там не так-то и много. Синие джинсы, потёртые, кажется, что не временем, а модой. Белая футболка с изображением Майкла Джексона и болотного цвета тонкая ветровка. А на дне сумке, словно пролежавшие пару часов под прессом на меня смотрят кеды с резиновыми белыми носами. Если это всё покупал я, то как тут оказались кеды?
Одевшись, я лёг на кровать и смотрел на жёлтое пятно прощаясь. На трещину, в форме молнии и пытался снова собрать мысли вокруг этого пятнышка на слишком белом потолке. Мысли не шли, а я прощался с этим местом. В особенности с пятном. Эта больница, палата, осознание отсутствия у меня памяти запомнились мне жёлтым пятном на потолке. Даже не трещиной в его центре, а именно самим пятном, словно его специально рисовал художник, чтобы в идеальном белом мире четыре на два было куда обратить внимание. Чтобы придать жизнь через чур белому и стерильному мирку номер «324», что находится на третьем этаже. В палату вошла мама. Прежде, чем повернуться в её сторону, я невольно произнёс, не раскрывая рта: прощай, пятно, и только после этого посмотрел на мать.
– Ну что, сынок, поехали домой? – Мама обняла меня, а потом отпустила, всем своим видом показав, что делать тут мне уже нечего.
– Конечно мам! Мне же всё-таки интересно, где я живу.
– Интересно ему… Скоро всё сам узнаешь.
По пути домой мать немного поговорила со мной, но никак наоборот. Я произнёс максимум два-три слова, всё остальное говорила она, в основном про места, которые стремительно сменяются другими местами за окном. Здания, улицы, проулки, вывески магазинов и торговые центры – всё словно не имеет никакого значения, больше похоже на муляжи, картонные декорации, слишком походящее на настоящее. Этот мир за окном не выглядел живым – это был картонный мир, по крайней мере именно так его видел я.
Когда мы приехали, и я вышел из машины – первым, что я увидел, был не мой подъезд, а зелёный двор и современная детская площадка. В песочнице играли маленькие дети, те, что постарше, бегали по двору и кричали. На лавочках сидели их мамы, бабушки. Я пытался представить себя бегающим по двору, играющим в песочнице, но это казалось фантазией, совсем не походящей на реальность. Я не помню собственного детства, но, наверное, оно пахнет сладкой ватой и беспечностью.
Когда я подходил к подъезду с пустой сумкой на плече, что-то в голове перемкнуло. Реальность стала выключаться, вещи, подъезд, лавочка возле него – начали терять очертания, границы света и тени – смазываться. Крики детей и голос матери доносились словно издалека и постепенно затихали. Картина подъезда сменилась, будто бы я видел сон наяву.
Я иду по двору один, мне около двенадцати лет, сейчас здесь не играют дети, разве что где-то на лавочке может быть, сидят пенсионеры, как, собственно и в любом дворе. На другом конце дороги, по которой я шёл, на трубах сидит компания ребят. Пытаюсь рассмотреть, но не вижу, сколько их там, мешает растительность. Мне кажется, что я знаю их, почему-то я уверен, что если заговорю с ними, то смогу каждого назвать по имени. Ко мне подходит девочка с тёмно-русыми волосами и карими глазами. Она немного бледна, у неё слишком гладкая кожа, на фоне которой тёмная футболка кажется почти чёрной.
– Привет Артём! Ты уже поправился? Я уже думала, что ты всё лето проболеешь.
– Да, теперь снова будем гулять.
– Тебе бы одному тут не ходить, вдруг Андрей опять на тебя со своими идиотами накинется и побьёт? Ты же знаешь, им лишь бы над кем-нибудь поиздеваться…
– Крис, мне что, из-за нескольких идиотов, вообще из дома не выходить теперь?
– Ну, всё-таки надо себя как-то беречь… Вдруг что…
– Успокойся, всё будет в порядке. Я обещаю тебе.
Я почувствовал толчок в спину чуть ниже лопаток. Довольно сильный, что мне перехватило дыхание.
– Андрей! Отстань от него! Что он тебе сделал? Сколько можно? – Кричала Кристина на парня, толкнувшего меня.
Кристина расплылась в цветовое пятно, я будто провалился в невесомость, а снова обретя землю под ногами обнаружил себя идущим по этому же двору за руку с девушкой. Я смотрю на неё: те же тёмно-русые волосы, такая еже бледная кожа, только очертания лица изменились. Она повзрослевшая, уже не девочка – девушка. Когда мы молча подходим к углу дома, из-за него выходят трое парней. Одного из них я точно знаю, того, что идёт во главе – Андрей. Он то и начинает со мной недобрый разговор:
– Ну что, Тёмыч, шлюшку свою выгуливаешь? Когда-нибудь я трахну её на твоих глазах. У волосатого пидераста не должно быть девушки! – С ядовитой ухмылкой говорил он. В это мгновенье я ощутил ненависть каждой клеточкой тела. Уже не имел значения здравый смысл – передо мной стоял Андрей и декорации мира за его спиной.
Я ударил его в челюсть собрав в этот удар всю ту ненависть, которая в эту секунда взращивалась в каждой клеточке моего тела. Он упал наземь и издал истошный крик, брызнув кровью на одного из своих друзей. Кажется, одним зубом у него меньше. Я успел пнуть его в лицо, стараясь попасть в то самое место, откуда у него во рту текла кровь, но как только я замахнулся для автора удара – Кристина одёрнула меня за руку, и я машинально повернулся к ней увидев в её глазах ужас, а ещё через секунду на меня посыпались удары, в следствие чего я оказался на земле, на том самом месте, где только что заливался криком Андрей. Меня пинали его друзья, а Андрей пытался попасть мне по лицу максимально больно, просчитывая каждый удар. Пока я лежал под ураганом ударов, мир потерял звуки и очертания – он ограничился тем пространством, которое занимал я, свернувшись в позе эмбриона и закрывая голову руками.
В какой-то момент всё кончилось – они ушли, а я увидел рыдающую Кристину. Она смотрит на меня, под покрасневшими глазами чёрные полосы от потекшей косметики, а губы судорожно пытаются что-то сказать, но молчат. Я пытаюсь её успокоить:
– Кристина, всё в порядке, со мной всё будет в порядке, не плачь. Вот увидишь, всё будет хорошо. – Говорил я, поднимаясь на ноги, стараясь сделать вид, что мне это даётся легко. Легко мне это не давалось.
– Кристина? Ты вспомнил свою девушку? Сынок, я уже не знала, что и думать, хотела вызвать скорую… – Передо мной была моя мать, а сзади неё – облака. Я лежал на асфальте и всё-ещё чувствовал боль от ударов, которые, кажется, только что градом обрушились на меня.
– Мама… Это ты? А где Кристина? Она только что была здесь… Там где сейчас ты…
– Её здесь нет, но сегодня ты её увидишь. Я приглашу её к нам в гости в честь твоего возвращения из больницы!
– Хорошо мам…
4
Возвращение домой. Кажется, что я буду осматривать место где теперь буду жить, знакомиться с местным воздухом, попробую почувствовать атмосферу этого дома. Я молчал, мама тоже. Как только я вошёл, то сразу почувствовал то, что люди называют дежавю.
Войдя в коридор, я сразу же бросил взгляд на вешалку из оленьих рогов. Я спросил у мамы: а они настоящие? Она ответила, что да, настоящие. Два рога прикреплены к маленькой деревянной доске, которая ввинчена в стену с белыми обоями. Рельефными, на белом фоне тёмно-серый узор, который можно ощутить пальцами. Как только я дотронулся до обоев, чтобы изучить коридор ещё и на ощупь – мама одёрнула меня фразой: не пачкай обои!
