Жмурясь от усилия, он, стоя на краю ямы, тащил из неё кого-то за кусок серой ткани. На поверхности уже показалась вязаная шапка, вздёрнутый нос и ворот пуховика.

– Давай руку, Грач! – крикнул Павел, подаваясь вперёд.

Мальчик по прозвищу Грач попытался схватить протянутую руку, но промахнулся и судорожно вцепился Койоту в штанину, выбивая у того землю из-под ног.

Раздался сухой треск валежника, и с громким "ой!" Павел кувыркнулся в яму. Грач едва не последовал за ним, в последний момент успев перевалиться на снег.

Алек стал подходить ближе, снег захрустел под ногами, но мальчишки гостя не замечали.

– Блин, извини, – пробормотал тем временем Грач, неловко поднимаясь на ноги. – Ты как?

Павел уже встал и теперь пытался ухватиться за край, неловко подпрыгивая и карабкаясь по стене, как упавший в стакан жук. Яма заледенела и не поддавалась. Взрослый выбрался бы в два счёта, но у ребёнка шансов было мало. Ветер усилился, качая кроны, поднимая в воздух снежные воронки.

– Зачем ты это сделал? – запыхавшись, крикнул Павел. Голос у него дрожал от холода, а на щеке наливалась цветом ссадина.

– Я не специально.

– Да? А чего тогда встал, как столб? Вытаскивай меня! Там шарф рядом, видишь?

Грач засуетился, хотел было поднять найденный шарф, но неожиданно замер, завороженно глядя на качающиеся кроны и по-птичьему вжимая голову в плечи.

– А может… может, я лучше пойду? – жалобно попросил он.

– Что? Почему?

– … лучше взрослых позову. А то вдруг правда оборотни или медведи. Ты же сам сказал, вдруг разбудили?

– Какие ещё медведи?! Вытаскивай меня!

– Но я что-то видел! Та-ам, – Грач махнул в сторону деревьев. – Сиди тихо, ладно? Мой дед всех знает в деревне, он мигом твоего папу приведёт.

– Нет! Только не отца! – надрываясь, кричал Павел из ямы, а Грач уже припустил в сторону дороги. – Подожди. Предатель! Только не отца. Трус! Стой! Я же помог тебе, не уходи!

Павел кричал вслед, пока у него не осип голос. Потом ещё раз попытался допрыгнуть, чтобы зацепиться за край но, вдруг взвизгнул, и стал трясти руками, болезненно жмурясь. Видимо, поранил пальцы о лёд. Он дышал часто, из последних сил сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Плечи ходили ходуном.

– Предатель, трус. Ненавижу, – прошептал он, оседая на снег, точно у него в один миг закончились все силы.

К своей досаде Алек почувствовал, что ему жаль Павла. Не выходило связать воедино: надменного, язвительного Койота из будущего и испуганного замерзающего ребёнка. Раз этот Шакал дожил до своих лет, значит Грач всё-таки привел взрослых. В ином случае Павел замёрз бы насмерть. И не было бы никаких Уз, никаких проблем с Тиной. Но глядя на дрожащего мальчика, желать такого исхода не получалось.

Налетел ветер, раздувая снег, откуда-то сверху раздалось зловещее уханье, точно лес посмеивался над попавшем в его ловушку ребёнком. Алек, спустившись в яму, присел возле Павла, позвал:

– Эй.

Шакалёнок посмотрел затуманившимся взором. Сил у него совсем не осталось, холод и усталость брали своё. Но уже радовало хотя бы то, что он заметил чужое присутствие.

– Привет, узнаёшь меня? – спросил Алек. – Я здесь, чтобы забрать тебя в реальность.. Эй? – слова звучали глупо, но некому было над ними смеяться. Даже Павел их, кажется, не слышал. Мелко дрожа, он обхватил себя тонкими ручками в бесполезной попытке согреться. Изо рта вырывался пар.

Смотреть на замерзающего ребёнка, даже понимая, что это Павел, было невыносимо. Не зная, что ещё предпринять, Алек снял с себя разорванную Гиенами куртку (он всё ещё был в ней) и накинул шакалёнку на плечи. Он сомневался, что это поможет, но просто сидеть и ждать тоже не мог.

– Я не плачу, честно, мама. Не плачу, – пробормотал маленький Павел, точно в бреду, и тут же всхлипнул, утыкая нос в согнутый локоть. Сколько ему? Семь, восемь? Алек попытался растереть ему плечи, но это не помогло. Что там говорил Барон? Надо “убедить” Павла вернуться в реальность? Но как это сделать, если тебя не слышат?

– Сплошной стресс, а не детство. Неудивительно, что из тебя вырос такой засранец, – сочувственно сказал Алек. – Но признай, ты и сам виноват. Потерпи ещё немного, тебя скоро найдут, придёшь в себя… и тогда поговорим.

Ему вдруг стало неловко за то, что он смотрит чужие воспоминания, и пришлось напомнить себе, что и Павел кичился, будто видел воспоминание о крыше, когда Алек прозрел, а Тина потеряла свои хвосты.

От леса донеслись голоса, видимо, отец всё-таки пришёл, как бы Павел ни просил об обратном.

Голоса становились ближе, а очертания Павла вдруг начали бледнеть, пока он не исчез вовсе. А через мгновение по глазам ударил солнечный свет.

Проморгавшись, Алек обнаружил себя в заболоченной впадине, в которую превратилась яма. Тут же лежала порванная куртка. Лес шелестел листвой, стрекотали насекомые.

Осталось найти маленького Павла и убедить его вернуться.

Почему-то казалось, что теперь, зная кусочек его детской драмы, всё получится, словно пережитое вместе воспоминание на время приглушило пожар войны, перебросив шаткий мостик через пропасть непонимания. Правильные слова теперь просто обязаны были найтись.

В этот раз Алеку повезло. Он прошёл вдоль леса в сторону деревни, когда заметил впереди, шагах в десяти, небольшую компанию. Несколько мальчишек и девчонок смотрели, как двое других ребят постарше валяли Павла в дорожной пыли. На этот раз ему было лет десять или чуть больше.

– Будешь знать, как на нас скалиться. Мамочке пожалуйся! Ой, точно, она же свалила от тебя подальше! – ржали мальчишки, занося ботинок для удара.

Всхлипывая от обиды, Павел безуспешно прикрывался руками, пытаясь уберечь лицо. Нос кровоточил, щёки “украшали” грязно-бурые разводы. Среди зевак Алек заметил мальчишку из ямы. Грач подбадривал задир и таращился на Павла без капли сочувствия.

Прежде чем Алек успел подойти, мир заволокло пеленой, и картинка внезапно стала меняться – сгустились сумерки, набухли тучи, воздух наполнился удушливым предчувствием грозы.

Прежнее воспоминание закончилось и началось новое. Зеваки и задиры исчезли, как дым, а Павел, в одно мгновение повзрослевший и вытянувшийся в нескладного подростка, вдруг оказался стоящим на ногах недалеко от того места, где раньше валялся в пыли.

Теперь уже он сам пинал под дых одного из своих недавних мучителей. Детское выражение обиды и непонимания сменилось на знакомую гримасу отвращения ко всему и вся. Губы кривила ухмылка. Примерно такой же ухмылкой Павел встретил сегодня Алека у ограды зоопарка. Ударив в последний раз, Павел сплюнул, хрипло гаркнул:

– Теперь понял своё место, сука, – и, сунув в рот сигарету, отвернулся от своей жертвы, тут же натыкаясь на Алека. Щурясь, смерил взглядом, спросил: – А ты еще кто такой? Что-то я тебя здесь раньше не видел.

– Нет, я… – пробормотал Алек.

– Чего блеешь, как баран? У тебя что, зубы лишние?

Алек был куда выше Павла-подростка и явно сильнее, но того, кажется, ничто не смущало. Алек приметил свежий шрам на подбородке, ссадину на скуле, отбитые костяшки рук. Драться шакалу было не привыкать.

– Павел, послушай, мир вокруг тебя – это воспоминания. Это всё с тобой уже случалось, понимаешь? – Алек решил говорить как есть, но под надменным взглядом получалось смешно и нелепо. – Нам нужно возвращаться в реальность. Прямо сейчас, иначе…

– Ты чё, поехавший? – затянувшись от сигареты, заржал Павел. – У нас уже есть местный придурок, – он показал подбородком на стонущего на земле парня. Кажется, у него был сломан нос. – А ты станешь следующим, если не свалишь.

Алек никогда не любил встревать в уличные разборки, хулиганов презирал за отсутствие мозгов и желание самоутвердиться за счёт других. Всегда легче начистить морду, нежели включить мозг, а бухать проще, чем заняться спортом. Но сейчас он невольно пожалел, что у него нет опыта общения с подобными отбросами.

“Господи, да он же просто подросток! Просто возьми его за шкирку и …”. Что делать дальше, Алек не имел ни малейшего понятия, но надеялся, если прервёт воспоминание, то это и будет тем, что вернёт их в реальность.