Объяснение это поразило Толстого своей арифметической ясностью и простотой. По свойственной ему привычке он стал рассуждать дальше, все глубже и глубже докапываясь до истины. И вот к каким поразительным выводам он пришел:
— Все цари, министры, генералы, все большие и малые государственные чиновники делают, в сущности, то же самое, что делает стражник. Во всяком случае, все, что ни делается ими, делается во имя тех самых мотивов, во имя которых служит стражник. Разница лишь в том, что стражник, коли он лишится своей должности, все-таки заработает хотя бы 8 рублей в месяц. Цари же, генералы, митрополиты, сенаторы и прочие так называемые государственные люди, потеряв свои должности, не сумеют даже заработать себе на хлеб. Так что разница эта — в пользу стражника. Другая разница, тоже очень существенная и тоже в пользу стражника, состоит в том, что он знает и не скрывает, что, служа в своей должности, поступает дурно. Министры же и разные генералы, поступая дурно, стараются уверить себя и других, что они поступают не только не дурно, но совершают великие дела.
Всем им кроме удовлетворенного тщеславия, честолюбия прежде всего нужны те огромные деньги, получаемые ими от государства, все же то, что пишется и говорится о необходимости, полезности государства, о благе народа, о патриотизме и т. п., пишется и говорится только для того, чтобы скрыть от обманутых, отчасти от самих себя настоящие мотивы своей деятельности...
Да, все представляется необыкновенно простым и ясным, когда найдешь ключ кажущейся тайны.
Статья «О государстве» помечена 26 февраля 1909 года. И хотя Толстой и уверяет, что именно в этот день он впервые ясно понял, что такое государство, «нашел ключ тайны», нетрудно заметить, что смысл этой его статьи совершенно тот же, что и смысл сказки об Иване-дураке, сочиненной по меньшей мере за четверть века до встречи со стражником, якобы открывшей ему глаза.
В «Сказке об Иване-дураке и его двух братьях», как и в написанной четверть века спустя статье «О государстве», доказывается, что ни царь, ни его министры, ни генералы, ни прочие государственные чиновники, ни даже стражники собственно для жизни вовсе не нужны.
Ну, не нужны так не нужны. Бог с ними, со стражниками, генералами и министрами. Я и сам до них не большой охотник. (Хотя и подозреваю, что совсем без них, вероятно, все-таки не обойтись.)
Но ведь кроме министров, генералов и участковых милиционеров на свете живут не только крестьяне и ремесленники. В любом человеческом обществе живут-поживают еще и разные ученые, философы, писатели, поэты, учителя, врачи, какие-нибудь там провизоры. Короче говоря, люди, которые работают не руками, а головой. Так вот, как быть с ними?
Оборотился Старый дьявол в господина чистого и приехал в Иваново царство... Стал Ивану говорить:
— Дурацкий, — говорит, — у тебя закон в царстве, чтобы всем людям руками работать. Это вы по глупости придумали. Разве одними руками люди работают? Ты думаешь, чем умные люди работают?
А Иван говорит:
— Где нам, дуракам, знать, мы все норовим больше руками да горбом.
— Это оттого, что вы дураки. А я, — говорит, — научу вас, как головой работать; тогда вы узнаете, что головой работать спорее, чем руками...
И повестил Иван по всему царству, что появился господин чистый и будет всех учить, как головой работать, и что головой можно выработать больше, чем руками, — чтобы приходили учиться.
Была в Ивановом царстве каланча высокая построена, и на нее лестница прямая, а наверху вышка, и свел Иван туда господина, чтобы ему на виду быть.
Стал господин на каланчу и начал оттуда говорить. А дураки собрались смотреть. Дураки думали, что господин станет на деле показывать, как без рук головой работать. А старый дьявол только на словах учил, как не работамши прожить можно.
Не поняли ничего дураки. Посмотрели, посмотрели и разошлись по своим делам.
День этак вот ораторствовал чистый господин с каланчи, другой. Не ел, не пил (в Ивановом царстве неработающим никакой еды не полагалось) и стал, конечно, потихоньку слабеть. А ослабев, пошатнулся раз и стукнулся головой о столб.
Увидал один дурак, сказал Ивановой жене, а Иванова жена прибежала к мужу на пашню.
— Пойдем, — говорит, — смотреть: говорят, господин зачинает головой работать.
Подивился Иван.
— Ну? — говорит.
Завернул лошадь, пошел к каланче. Приходит к каланче, а старый дьявол уже вовсе с голоду ослабел, стал пошатываться, головой об столбы постукивать. Только подошел Иван, споткнулся дьявол, упал и загремел под лестницу торчмя головой, — все ступеньки пересчитал.
— Ну, — говорит Иван, — правду сказал господин чистый, что другой раз и голова затрещит.
Ну что ты будешь делать с такими дураками? Простодушный Иван, так ничегошеньки и не поняв, как ни в чем не бывало продолжает сочувствовать окаянному дьяволу. Тут уж у самого Толстого руки опустились. Пришлось ему пойти на самую последнюю, отчаянную меру (по правде говоря, не слишком даже достойную такого писателя, как Лев Толстой). Прибегнуть, как выражаются зощенковские персонажи, к «маловысокохудожественному», но зато наивернейшему способу воздействия на судьбы героев.
Свалился старый дьявол под лестницу и уткнулся головой в землю. Хотел Иван подойти посмотреть, много ли он наработал, вдруг расступилась земля, и провалился старый дьявол сквозь землю, только дыра осталась. Почесался Иван.
— Ишь ты, — говорит, — пакость какая! Это опять он!
Тут уж даже такой набитый дурак, как Иван, и тот понял, кто таков этот чистый господин. Так рухнули последние надежды дьявола, так пропал последний его шанс.
Живет Иван и до сих пор, и народ весь валит в его царство, и братья пришли к нему, и он их кормит. Кто придет, скажет: «Корми нас». — «Ну что ж, — говорит, — живите — у нас всего много».
Только один обычай у него и есть в царстве: у кого мозоли на руках — полезай за стол, а у кого нет — тому объедки.
Яснее не скажешь.
Толстой выразил свои взгляды с той же категоричностью, с тою же лозунговой прямотой, с какой выражало на первых порах свои идеальные цели первое в мире государство рабочих и крестьян. Оно тоже провозгласило, что владыкой мира будет труд. И оно тоже весьма охотно объявляло, что тот, кто не разделяет этих взглядов на идеальное устройство мира, не иначе как сын дьявола (если не сам дьявол).
Основатель первого в мире государства рабочих и крестьян, прочитав эту толстовскую сказку, вероятно, иронически хмыкнул и пробормотал что-нибудь в уже известном нам духе. Ты, мол, и убогая, ты и обильная. С одной стороны — какой матерый человечище, а с другой — какая наивность! Ну да ничего не поделаешь, такова реакционная сущность патриархального крестьянства, выразителем взглядов коего был великий писатель земли русской.
Надо сказать, что это самое патриархальное крестьянство даже в самых сокровенных своих мечтах так далеко, как Толстой, не заходило. Крестьяне смотрели на эти дела реальнее.
Истинные взгляды патриархального крестьянства выяснились довольно скоро.
...в ноябре восемнадцатого года, когда под Городом загудели пушки, догадались умные люди... что ненавидели мужики этого самого пана гетмана, как бешеную собаку, — и мужицкие мыслишки о том, что никакой этой панской сволочной реформы не нужно, а нужна та вечная, чаемая мужицкая реформа:
— Вся земля мужикам.
— Каждому по сто десятин.
— Чтобы никаких помещиков и духу не было.
— И чтобы на каждые эти сто десятин верная гербовая бумага с печатью — во владение вечное, наследственное, от деда к отцу, от отца к сыну, к внуку и так далее.
— Чтобы никакая шпана из Города не приезжала требовать хлеб. Хлеб мужицкий, никому его не дадим, что сами не съедим, закопаем в землю.
— Чтобы из Города привозили керосин.
(Михаил Булгаков)
