– Да она на нас вопила! – возмущается Асель, разводя руки в стороны.

Стоит над Пашей, глядя сверху вниз на маму, как на досаждающую ей муху, что летала по комнате и жужжала.

Паша вскакивает на ноги и вытаскивает из кармана осколок, выставив его перед собой, шагает назад, пока не упирается поясницей в подоконник.

– На вас?

– Бэ-э-э, – высовывает язык Асель. – Проговорились.

– Асель… Что происходит? Что ты наделала?!

– Не вопи на меня!

– Кто ты? – в ужасе щурится он.

– Какой же ты скучный ублюдок, дьяво-о-ол, – закатывает она глаза к потолку, кривляясь. – Иди отсюда. Давай, пока цел, выметайся! Мы думали, ты весёлый!

Паша действительно направляется к двери, не поворачиваясь к Асель спиной. Не сводит с неё взгляда, пока девушка смотрит в зеркало, поднимая волосы в хвост, затем начинает плести косичку. Он не знает, как правильно поступить, не понимает, что происходит. Видит тело на полу, но не верит, что это наяву. Во рту пересохло, песня Асель доносится как из бочки. Паша останавливается в дверях, не в силах просто так бросить её.

– Ты понимаешь, что произошло, Аселька? – сквозь ком в горле выдавливает он. – Ты убила её. Насовсем.

– Да что ты говоришь, – смеётся она.

– Она больше никогда тебя не обнимет. Ничего не расскажет. Вы вместе не поедете в боулинг. Помнишь, ты рассказывала? Как мама добивала за тебя кегли своим шаром, а если оставались те, что не упали, бежала по дорожке и толкала их руками? Этого больше никогда не будет. Ты не откажешься от прогулки со мной, потому что мама жарит пирожки.

– Она так редко и так вкусно готовит… – задумчиво повторяет Асель свою же фразу из их недавней переписки.

– Да. Так редко, и так вкусно.

Асель оборачивается и смотрит на тело, потом качает головой.

– Выметайся! – до визга вскрикивает она и хватает с тумбы вазу.

Вместе с подсохшими цветами запускает ею в Пашу, он уворачивается, и ваза разбивается об стену.

– Насовсем, Аселька, – повторяет Паша, отступая.

Сколько бы он ни храбрился, осознание опасности не отпускает. Находиться с Аселей в одном помещении – самоубийство. Паша бежит в комнату девушки, забирает ключи, которые бросил на стол и вылетает из квартиры. Заперев дверь на все замки, всхлипывая, бежит вниз по лестнице, на ходу вытаскивая телефон.

– Тётя Оля, случилось кое-что ужасное.

«Пока человек жив, ничего не пропало. Из любой ситуации всегда есть выход, причём не один, а несколько – и кто ты такой, чтобы оказаться первым человеческим существом во Вселенной, попавшим в действительно безвыходную ситуацию?!».

Макс Фрай. Из книги «Гнёзда Химер. Хроники Хугайды».

– Занудная скотина, выродок, тварь, грязь… Откуда же вас таких только берут, как с конвейера? – Асель идёт к двери и дёргает ручку. – Ублюдок!

Ударяет по входной двери, вскрикивает и скачет на одной ноге, потирая ушибленные пальцы.

– Всё испортил. Такой день! Ну, ничего, мы тебе устроим…

Она решительно направляется в свою комнату, стягивает с дивана постельное бельё вместе с подушками, поднимает простынь и скручивает её в жгут. Смотрит в потолок, идёт по комнатам, задрав голову, потом психует и швыряет белую ткань в угол. Минуту стоит, раздумывая, тяжело дышит и медленно расплывается в улыбке. Она возвращается в комнату, как по ступенькам поднимается сначала на диван, потом на подоконник, открывает окно, позволяя ветру вцепиться в вялые косы. Высоко поднимает руки над головой и закрывает глаза. Внизу кто-то её замечает и что-то кричит, долетают только обрывки слов, и ничего не понятно. Асель оборачивается, окидывает комнату взглядом и замечает на столе шампунь для чувствительных волос, который вчера вечером купила мама. Взгляд перебегает в тёмный коридор, откуда веет мокрым тоскливым холодом. Она слышит голос Паши, эхом отзывающийся по квартире и в голове: «Насовсем»…

– Всё кончено, – шепчут непослушные, словно чужие губы.

Что именно кончено Асель не понимает. Она стоит на подоконнике в состоянии, похожем на внезапное пробуждение. Вязкие мысли лениво фильтруются на выдуманные и реальные, но грани смыты, ничего не получается. Её охватывает паника. Перед глазами пролетают кадры сегодняшних ночи и утра, Асель хватается за голову, сжимает её, словно желая сдержать набухающий череп, чтобы тот не разлетелся на куски, и чувствует, как под пальцами кто-то копошится. Она трясёт рукой, с волос на плечо, извиваясь, падает толстый белый червь. Она вскрикивает, наверное, навсегда распрощавшись с голосом, трясёт волосами, осыпая подоконник кольчатыми личинками. Обессиленно мычит сквозь плотно сжатые губы и бросается с шестого этажа вниз головой.

Девять дней спустя.

Ольга Николаевна с большой сумкой на плече вошла в квартиру. Дверь была открыта, в коридоре горел тусклый свет. Она прошла мимо занавешенного чёрной тканью зеркала, кивнула людям, тихо переговаривающимся за чаем в кухне, и остановилась возле спальни. На столе стояла фотография Асель и её мамы, обе улыбались, похожие как две капли воды. Нижний угол украшала траурная чёрная лента.

Вздохнув, Ольга направилась в гостиную. На жёлтом диване, понурив голову, сидел мужчина лет сорока, с чёрными волосами с проседью. Нетронутый чай на столике перед ним давно остыл, на коленях он держал рыже-белого кота с янтарными глазами, меланхолично почёсывая его за ухом.

– Ратмир Ильясович? – он поднял уставшее лицо к собеседнице и осторожно кивнул. – Меня зовут Ольга, я была психотерапевтом вашей дочери.

– А… – потерянно протянул он. – Да, я помню. Здравствуйте.

Ольга села на край дивана и сжала предплечье мужчины в сочувствующем жесте.

– Примите мои искренние соболезнования.

– Спасибо, – кивнул тот.

– Мне так жаль, правда… Мы не успели буквально немного. Накануне я звонила вашей жене и рекомендовала положить Асель в больницу, под наблюдение. Утром всё и случилось.

Ратмир плотно сжал губы, не зная, что ответить и часто заморгал.

– Надо было забрать её с собой, – просипел он. – Я хотел, но они с Дианой были так привязаны друг к другу. Не хотели разлучаться. Вот и ушли вместе…

– Не вините себя. Психика человека – тончайший инструмент. Вы не угадаете, что могло случиться, если бы Асель уехала с вами. Этого никто не знает. Она была очень доброй, чувствующей по-особенному этот мир, девочкой.

– Ваш племянник видел её последним, верно? Так сказала полиция.

– Да, – тяжело вздохнула Ольга. – Я и не знала, что они близко дружили.

– Как он?

– Будем работать, – поджала губы Ольга. – Ему тяжело сейчас.

– Пусть приходит, – вытирая мокрые щёки мужественным резким движением, сказал отец Асель. – Я не видел его на похоронах, но хочу поговорить. Хочу послушать, понимаете? И, быть может, нам обоим станет легче.

– Я обязательно ему передам.

Кот тряхнул головой и соскочил с коленей Ратмира. Подняв хвост, важно направился из гостиной, протяжно мяукая.

– Где вы нашли Рикки? Я видела объявление о его пропаже по району.

– Сидел в подвале, – нахмурился Ратмир. – Увидел, когда спускал велосипед Аселькин. Кто-то закрыл его в нашем отсеке, оставил воду и корм. Девочки любили этого кота, я не очень, но теперь это всё, что у меня от них осталось.

Ольга ещё раз пожала руку мужчины и поднялась с дивана. Ратмир этого и не заметил, погрузившись в печальные раздумья. Прежде чем уйти, Ольга снова вернулась к комнате Асель, остановилась у стены и сняла с плеча сумку.

– Привет, моя хорошая, – улыбнулась Ольга картине с изображённым на ней полем из самых разных, прекрасных цветов.

Обернулась, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, осторожно сняла полотно со стены, открыла сумку и опустила картину туда. Застегнула молнию и спешно покинула дом.