— Эх, не все слышал, — с сожалением проговорил Смык и попросил капитана Андросова пересказать речь Сталина.
Взволнованный, тот не сразу сообразил, что от него хотят, а когда понял, развел руками:
— Погоди малость, дай в себя прийти. Одно скажу: мы победим!
Майор Брусилов разъяснил:
— Завтра, Петро, во всех газетах опубликуют, так что почитаем не спеша и не один раз. Потерпи до утра.
Вечером вернулся Степан Иванович. Он рассказал, как в окопах, блиндажах, укрытиях бойцы и командиры через громкоговорители слушали Сталина.
Немцы пытались мешать, стреляли из орудий, пулеметов, минометов, поднимались в атаку, но заглушить голос Москвы им не удалось.
— Да, Юра, не видать фашистам своего праздника на московских улицах. Он будет нашим. И на берлинских площадях…
От полковника пахло пороховой гарью.
— Степан Иванович, а отпуск на войне дают?
— Какой отпуск?!
— Обыкновенный. Мы бы с вами в Богучар к бабушке съездили.
Степан Иванович круто повернулся.
— У тебя есть бабушка? Улицу, дом помнишь?
Телефонный звонок прервал их разговор. Полковника срочно вызывал командующий. Степан Иванович быстро оделся и ушел в штаб. Вернулся, как всегда, ночью. Юра не спал, ждал его возвращения. Они долго разговаривали в темноте, лежа на своих кроватях…
На другой же день в город Богучар Воронежской области полетела телеграмма, отправленная Степаном Ивановичем.
Ответ пришел быстро. Анастасия Егоровна ничего не знала о судьбе семьи своего сына Георгия, и письмо ее было полно вопросов и тревоги. Она благодарила Степана Ивановича за внука и просила отправить его к ней.
Степан Иванович привык к Юре, относился к нему как к сыну. Но война есть война, рисковать жизнью мальчика он не имел права…
Два офицера службы тыла направлялись в Москву. Их путь лежал через Воронеж. Провожали Юру Степан Иванович и Петр Смык. Разведчики щедро собрали в дорогу продукты.
У Юры на глазах блестели слезы. Ему не хотелось уезжать. Но он познал военную дисциплину и не спорил.
Степан Иванович обнял его и дрогнувшим голосом сказал:
— Мы с тобой, Юра, еще встретимся. Не знаю когда, но встретимся. Я верю в это, верь и ты! — и поцеловал на прощание.
Петр Смык, силясь улыбнуться, похлопал Юру по плечу.
Они расстались. Где-то впереди длинного эшелона дал протяжный гудок паровоз. Дернулись и покатились вагоны в сторону Воронежа…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Январским морозным утром 1942 года Юра шел по заснеженному Богучару. Люди с удивлением оглядывались на него и гадали: в какой же дом свернет этот необычный гость?
Никто не узнавал в маленьком солдатике богучарского мальчишку Юрку Подтыкайлова.
Он спешил. Спешил как никогда. А вот и родной дом.
Юра вбежал на маленькое крылечко, толкнул дверь, перешагнул порог…
Бабушка возилась у печи, передвигала ухватом черные чугунки. На скрип двери обернулась, выпрямилась в полный рост, спросила:
— Вам кого?
— Тебя, бабуля.
— Юра! — ахнула Анастасия Егоровна и выронила ухват…
Посмотреть на Юру сбежались соседи. Смотрели на него с уважением, расспрашивали про войну, про немцев, про то, когда наконец прогонят их с нашей земли. Юра отвечал серьезно, толково, с полной уверенностью в скорой победе.
Бабушка сидела в стороне, слушала внука и не узнавала его. Юра заметно вырос и рассуждал значительно старше своего возраста. Чувствовалось, что он многое повидал и уже смотрел на жизнь повзрослевшими глазами.
Когда все разошлись, Анастасия Егоровна подошла к Юре, обняла его и горько заплакала.
— Ну, расскажи, как все случилось…
Юра говорил медленно, заново переживая всю трагедию. Анастасия Егоровна не перебивала, только горестно качала головой и беспрестанно вытирала слезы…
К вечеру она слегла. Юра как мог, успокаивал ее, но лучше ей не становилось.
Часов в восемь пришел директор Богучарской МТС, дальний родственник Подтыкайловых — Георгий Павлович Мочалов. Большой, шумный, он как-то сразу заполнил собой весь дом. Громко поздоровался, стиснул Юру в своих объятиях, коротко расспросил о скитаниях и ушел, пожелав ему и бабушке доброго здоровья.
После его ухода Анастасии Егоровне стало совсем плохо, и она послала Юру за своей старой подругой Ксенией Захаровной. Запыхавшись, та примчалась сразу, засуетилась вокруг больной. Разыскала какие-то лекарства, размешала с водой, заставила выпить. Затем, вспомнив что-то, заспешила домой.
Вернулась быстро. Достала из принесенного свертка щепотку сушеной травы, насыпала в маленькую кастрюльку, залила кипятком. Через полчаса напоила бабушку отваром и, видя, что та задремала, немного успокоенная, ушла домой.
Несколько дней Анастасия Егоровна не вставала. Юра часто ловил на себе ее печальные, молчаливые взгляды и почему-то отворачивался. От этих взглядов ему становилось не по себе.
Ксения Захаровна навещала их несколько раз в день. Молчаливая, не очень разговорчивая, она делала все сразу: лечила бабушку, варила еду, наводила в доме порядок.
Анастасии Егоровне становилось лучше. Легче стало и на душе у Юры… В конце недели, вечером, в дверь постучали, и Юра увидел на пороге свою первую учительницу Валентину Васильевну Дарину.
— Вы уж извините, что так поздно пришла. Здравствуйте! Ой какой ты большой стал, Юра. В военной форме тебя и не узнать. Ты что же, не собираешься учиться дальше, так, что ли?
— Что вы, что вы! — запротестовал Юра. — Завтра приду. Бабушке полегчало, одна теперь остаться может. Обязательно приду, честное слово!
— Извините, Валентина Васильевна. Мы уже говорили о вас, да вот беда со мной приключилась… А Юра завтра непременно придет. И дружок его Ванюшка Кусуров за ним утром зайдет, они сговорились уже… Да вы проходите, садитесь. Весь день на ногах, устали, поди. Да и поужинаем заодно вместе.
Бабушка поднялась с кровати, засуетилась у стола. Но Валентина Васильевна отказалась, стала прощаться. На пороге остановилась:
— Понимаешь, Юра, с учебниками у нас туговато, но ничего, что-нибудь придумаем, ребята соберут.
— Зачем? — удивился Юра. — У меня есть!
— Правда?!
— Правда, правда, — подтвердила бабушка. — С фронта привез. Там у него полковник остался. Он ему и за командира, и за учителя, и за отца с матерью был. Хороший, видать, человек, добрый… Только вот в школу Юре не в чем ходить. Военное все, а другого ничего нет.
— Ну и что? Пусть в военном и ходит. Такой всем понравится. Ты, Юра, всему классу расскажешь, где был, что видел, как сюда добрался, ладно?
— Мне что, жалко, что ли, — буркнул Юра. Ему, если откровенно признаться, не очень-то хотелось выступать перед всем классом. Одно дело — рассказывать свою историю взрослым, совсем другое — сверстникам. Но разве скажешь об этом учительнице?
— Вот и хорошо. Ребята будут рады. До свидания!
Юра вышел проводить ее…
Утром Ванька Кусуров явился раньше, чем нужно. В нахлобученной отцовской шапке, больших валенках, в фуфайке с рукавами до колен, он вошел без стука, встал на пороге, огляделся и, увидев, что Юра еще спит, громко выпалил:
— Здравствуйте! Ты чё спишь? Вставай! — и стянул с себя шапку.
Юра проснулся, поднял голову, увидел друга и сонно протянул:
— А… а, это ты. Доброе утро. Никак, я проспал?!
— Да нет, ты не проспал, — Кусуров несмело мялся у порога. — Это я раньше приперся.
Вошла бабушка, бросила у печки вязанку дров, спросила:
— Что это вы в такую рань собрались? Школа-то еще закрыта.
— А мы тихонько пойдем. Я расскажу, как мы тут без Юры жили. И про Мухину кобылу скажу, как она в речку его с себя скинула.
Бабушка это раньше слышала. Все смеялись над мокрым Мухиным, который сел на лошадь, хлебнув лишнего. Поначалу он озлился, ударил кулаком, а потом начал уговаривать, чтобы та вышла из воды. Но обиженная лошадь топталась на месте, крутилась, перестала подчиняться хозяину.
