За завтраком демиург первого уровня оживлённо расскажет творцу о некоей Машке, которая, прикинь, вчера напилась, вызвала такси и уехала, а этот её алень потом ходил и всех спрашивал «Машу не видели?», – вводя, таким образом, в общую Вселенную (конкретно в пределах обслуживаемого данным демиургом фрактала), ещё две параллельных фрактальных под-вселенных, матрёшки второго уровня, с обслуживающими их демиургами. В одной из них, называемой «Отъезд пьяной на такси», верховодит демиург второго уровня Машка (повторно отмечаем, что этот демиург, и эта под-вселенная, сотворены уже не непосредственно творцом Вселенной, офисным клерком, а уполномоченным на его создание предыдущим демиургом в футболке на голое тело). Одновременно, и параллельно ей, создаётся под-вселенная под названием «В поисках Машки» с демиургом второго уровня Аленем (в которой, по-видимому, в дальнейшем тоже будет сотворено много интересного).
И так далее, и так до бесконечности. Желающие могут взять эту матрицу и наложить её на тот процесс творения, которым они сами заняты в ежедневном режиме: всё будет воспроизведено до деталей, эта схема сбоев не даёт. Она отвечает нам на вопрос, почему же творцу так сложно бывает не просто сотворить нечто принципиально новое, но хотя бы даже скорректировать процесс творения: дело как раз в том, что он участвует в творении не один, одновременно с ним над процессом трудится огромное количество порождённых его волей демиургов различных уровней. И, хотя логика и принципы их творения в целом, как правило, совпадают с логикой творца, но сама эта логика может быть извращена до такой степени, что будет порождать внутри собственной Вселенной демиургов зла и разрушения. Тем не менее, как мы увидели, приписывать им самостоятельную волю и обвинять их в том, что сотворённый ими фрактал внутри общей Вселенной оказался гнездом разврата, источником высокого напряжения или зловонной помойкой, будет ошибкой. Подлинная причина выше. Куда выше.
Как говорил герой известного анекдота Вовочка, подсматривая за родителями в замочную скважину, «…И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?» Демиурги, занятые обустройством конкретного фрактала, часто заставляют творца пересмотреть своё отношение к творению в целом: иногда пересмотреть принципиально.
В вышеприведённой схеме, разумеется, нет ничего нового: она описывалась множество раз. Достаточно вспомнить, скажем, ветхозаветную книгу «Бытие», где в первую неделю Бог творит множество изначальных чудес, включая одновременное создание мужчины и женщины по образу своему (подобие Божие, очевидно, в базовый пакет людей не входило, и его обретение было включено в жизненную задачу созданных). Однако стоило Богу на седьмой день взять отгул, как в созданном им мире моментально объявился некий Господь (то есть демиург второго уровня), который приступил к формированию собственного фрактала, включая создание копии человека из глины, а копии его жены – из выломанного у него ребра (можно предположить, что и все последующие чудеса этого господина носили столь же утилитарный и сугубо прикладной характер). Сколько подобных господ с тех пор шарахается по планете, создавая собственные миры и населяя их пародиями на изначальное творение, можно только предположить: метапсихологию в данном случае интересует сам Принцип и механика его воплощения, а не его вторичные результаты, опосредованные или посредственные, удовлетворительные или не очень.
Поскольку творение носит не разовый характер (за исключением немногих созданных Г-дами креационистами матрёшек), то для его поддержания и развития требуется постоянное продолжение усилия (подробнее об усилии см. главу «Священная война»). Именно это и предоставляет творцу возможность начать творить нечто, отличающееся от сделанного ранее в лучшую сторону: причём сразу, как только он сам до этого дозреет. Сам по себе волевой акт творца, направленный на изменение в лучшую сторону создаваемой им Вселенной, по изложенной выше логике неизбежно оказывает влияние и на созданных им демиургов, – даже если самому творцу ошибочно кажется, что они уже давно распустились, действуют по своему усмотрению, и что созданные ими фракталы стали равно велики Вселенной, или даже её превзошли. По мере пробуждения творца пробуждаются и демиурги. Поскольку каждый из них, разумеется, мнит себя творцом и создателем собственной Вселенной, не подозревая, что и он сам, и его продукт являются лишь порождением чужого воображения, то принятое творцом решение об изменении творения демиург приписывает себе: после чего с удвоенной силой начинает транслировать это решение во все созданные им фракталы, тем самым пробуждая всех слепленных из глины Аленей и высосанных из ребра Машек, и заставляя их наводить порядок в том, что они, в свою очередь, считают собственной Вселенной. Таким образом, подлинный Творец, то есть уважаемый читатель, запускает своего рода цепную реакцию, единственным условием продолжения которой является поддержание своего ума и своего поведения соответствующими вновь выбранному курсу. Если соскочит творец, соскочат, как вы уже поняли, и все нижестоящие инстанции.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
«Это вы верно сказали, про матрёшки-то.
У нас вон тоже недавно случай был. Мы в цеху рукоятки для лопат да граблей делаем, из берёзового леса: привозят, значит, нам с утреца лесу, вываливают во дворе, мы по брёвнышку в цех заносим, сперва на станке «Вжжих! Вжжих!», шкуру с четырёх сторон снимаем, получается квадратный брус, ну а из него уже на следующем станке палки точим… Работа спорится: поплюёшь на руки, воткнёшь наушнички с «Раммштайном» или с пятой симфонией Антонина Дворжака, энергии в тебе вагон, восходящий поток аж до самой Анахаты доплёскивает…
Только выбежал я раз на перекур – сам-то я не курю, это ребята балуются, а я в это время обычно вертикальную восьмёрку при прямом и обратном хвате отрабатываю, – смотрю, а Валька Петров, паразит, стоит в воротах и смотрит на уходящую вдаль взрытую дорогу. Ну, думаю, с чего бы это Вальке Петрову смотреть на взрытую дорогу, он же не Сергей Есенин: Валька Петров, прямо скажем, в отличие от Сергея Есенина, ждать седой зимы не станет, а возьмёт у природы любые милости своими руками. Подкрался я, значит, сзади, да как хлопну его по плечу: а чего это ты, Валька, смотришь на дорогу? Кто это от тебя, несмышлёныша, по этой дороге уезжает? Чей трактор с прицепом поднимает за собою такие клубы пыли? А не увозят ли в этом прицепе, Валька, те самые берёзовые срезы, которые мы покидали во дворе, как отходы производства, а ты, подлец, без каких-либо духовных терзаний, свойственных только Фридриху Ницше и Фёдору Достовскому, толкнул эти обрезки налево, подоспевшим из частного сектора аборигенам? А не лежат ли у тебя прямо сейчас, в правом или левом кармане, те самые денежные средства, которым там вообще делать нечего, потому что им место в кармане артели, которую я, как бригадир, в разговоре с тобой представляю? или, на худой конец, место на депозите Сбербанка, как тебе Герман Греф намедни предлагал? Совсем смутился Валька от таких вопросов, глаза в пыль уронил, плечики у него перед грудью сомкнулись, только рыжий чуб на затылке вздрагивает… Стою я и думаю: выписать ему, подлецу, условный срок, то есть навалять прямо здесь и индивидуально, или обеспечить реальный, то есть отвести перед ясны очи бригады и дать ребятам на всё про всё минут пять-семь: они люди спорые, уложатся. А потом словно ангел коснулся плеча моего: вижу перед собой вроде как лик Михаила Задорнова, который голосом профессора Белянчиковой говорит мне «А поставь ты, Ваня, этого гада перед лицом собственной совести! Раздвинь границы его личности до пределов, ему доселе неведомых: пусть поймёт и почувствует за других, пусть осознает, что всё зло в мире существует потому, что сам он, Валька, только что приобрёл наживу тайком от товарищей и за их счёт, что только из-за его подлого характера и этого вот нечистого поступка и бардак в мире, и кризис в стране, и Чубайс в «Роснано». Заглянул я в его глаза всею силою своей мысли, посмотрел с минуту и подтолкнул легонько к дверям цеха: иди, Валька, пробивайся к свету. Он внутрь: слышу, станок заглушили, разговаривают. Потом тишина, молчание, а ещё потом выбегает Валька Петров мимо меня из цеху, картуз набекрень, сопли до ушей, но глаза зато счастливые, как у собачонки, и видно в этих глазах глубокое просветление, понимание всей мудрости жизни: и бежит вдаль по взрытой дороге, даже забыв спросить у меня, бригадира, разрешение на отлучку. В магазин рванул, должно быть. Но оно и пусть бежит; спиртное мы у себя не пьём, так что ребята, видать, заставили просто до магазина пробежаться: туда-сюда по жаре два километра бегом, чтобы галочку в мозгу поставить, чтобы уж точно больше таких поступков не повторял Валька Петров.
