«Кто умер, тот умер. Покуда он жил…» Кто умер, тот умер. Покуда он жил, Ему открывались загробные дали, И лиственный шелест предвестьем служил Нездешних садов; не вдаваясь в детали, Он что-то такое себе представлял, Какой-то кустарник, быть может, аллею, Где он в этой жизни с любимой гулял И там обязательно встретится с нею. Но небо есть небо, там нет ни дубов, Ни улиц, ни ярких цветов на балконе, Хотя у художников Средних веков Ландшафт ему нравился потусторонний, Но небо есть небо: щепотку земли, Песчинку, травинку – и ту не достанешь. Кто умер, тот умер, его погребли – И он не воскреснет. Откуда ты знаешь? Жаль занавешивать белую ночь… «Теперь, когда стихи пишу, меня сомненье…» Теперь, когда стихи пишу, меня сомненье Одолевает: кто прочтет стихотворенье И нужно ли оно кому-нибудь? Вот столп Александрийский, он внушает восхищенье, И мало что при нас сравниться с ним могло б. Как нравится он мне на площади Дворцовой! Представить без него нельзя ее, подковой Лежащую под ним, – и в бурях уцелел, И в бедах – вековой, гранитный, образцовый, И Пушкин на него задумчиво смотрел. Он мог, свои стихи с ним сравнивая, даже По праву вознести их выше, но не наши! И, шестистопный ямб взяв у него взаймы, Я думаю о том, что столп стоит на страже Всего, что он любил, надежнее, чем мы. У фонтана Как брызги фонтана на пар от фонтана Похожи, на влажную дымку тумана, И тень эта, пар, долетает, как дым, К садовой скамье, на которой сидим. Фонтан белогривый, фонтан пышнотелый, Еще он похож на костер, только белый, Готовый зайти за любую межу. Зачем на него я так долго гляжу? Подумаешь, невидаль! Надо ль об этом Вертеть так и этак строку и предметом Таким свое зренье и ум занимать? Еще он похож на упавшую прядь. Но тут же приподнята чьей-то рукою. А я недоволен своею строкою И, путаясь, вновь возвращаюсь к нему – К фонтану все в той же пыли и дыму. И чувствую – можно, и думаю – надо! И в эти минуты ни боль, ни досада, Ни зло мировое, ни смерть, ни обман Меня не волнуют, а только фонтан! «Одуванчика желтое солнце…» Одуванчика желтое солнце Разгорится в ворсистой траве – И метафора эта придется По душе нам, их здесь даже две. И трава не трава еще – травка, И апрель на дворе, а не май, Но каемка ее как заявка На счастливую жизнь, – принимай! В основанье садовой ограды, Обрамляя ее зеленцой, Эта травка, которой мы рады, Подрастает неспешно, с ленцой. И плитняк, укрепленный замазкой, Осыпающийся здесь и там, Тронут этой брезгливою лаской И, ветшающий, нравится нам. 1837-й Франц Антон фон Герстнер с паровозом На вокзале Витебском стоит. Паровозик кажется подносом На руках его, – забавный вид, Держит он его двумя руками, Столько сделав для страны чужой, Бронзовый, лесами и лугами Соблазняет, скоростью большой. Что же, ехать подано, садитесь? Но, пройдя в вагон, – счастливый путь! – Мысленно еще раз оглянитесь: Есть что вспомнить, есть о чем вздохнуть. Первая железная дорога Шла отсюда в Царское Село. Кукольник о ней в стихах убого Написал, но тексту повезло, Потому что Глинка эти строки Положил на музыку, пропел. Пушкин бы проехал по дороге, Написал бы лучше, – не успел! Царскосельское Как трава одела закоулок… И. Анненский Ощущалось соседство большого дворца, Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. |
