Жене и сыну посвящается…

Если вас

Мой безыскусственный рассказ

Развеселит, займет хоть малость,

Я буду счастлив. А не так? —

Простите мне его как шалость

И тихо молвите: чудак!..

М. Ю. Лермонтов

Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь;

это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! если

это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде.

Он же сказал: иди.

И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти

к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав

утопать, закричал: Господи! спаси меня.

Иисус тотчас простер руку, поддержал его и гово-

рит ему: маловерный! зачем ты усомнился?

Евангелие от Матфея

От автора.

За искусством всегда прячется реальная жизнь. А за холстом стоит живая душа, но вряд ли даже близкий друг разгадает автора. Кто-то уверенно может указать на прототип и окажется прав, но до разгадки так и не дойдет. Художник пишет

не то, что видит, а то, что чувствует, пропуская предметы че-

рез собственный взор, направляя их в мастерскую, от которой

никто никогда не видел ключей.

Затворившись в комнате, писатель заносит перо над голо-

вой, как меч. Рука его дрожит, но что за жалкое чувство испы-

тывает он по сравнению с подлинным переживанием погиба-

ющего?! И все же его работа – запечатлеть трагедию по силе

собственных переживаний. Указать боль, которую можно ис-

коренить. Он подскажет, но все же писатель-романист – это

не врач души. Его перо превосходно опишет болезнь, но выпи-

сать лечение?

Надеюсь, что я не взялся кого-то исправлять.

Prehistory, или

Предыстория

Н. шел по размокшей от снега земле. Маленькая тропа вела

через лес к больничному двору. Сквозь сосняк проникали ве-

черние лучи солнца. Ветви деревьев искусно разрезали их,

преображая свет в сумерках. Короткий январский день плыл

вдоль Скандинавских гор и промерзших озёр в сторону тепло-

го морского течения Гольфстрим.

Н. бродил, блуждал, делал все то, чего ему недоставало

в шумной Москве. За тот небольшой путь, который он проде-

лал сегодня, окружающий пейзаж показался ему непривычно

живым и ярким.

«Скоро все померкнет, – рассуждал он. – Среди модного

искусства много искусственного. А здесь все натуральное».

Косой луч ударил ему по лицу. Н. смахнул его рукой и при-

гляделся вдаль. Белое здание восставало перед взором его от-

дохнувших глаз. Вид больничной постройки больно сдавил

грудь. Люди как муравьи бегают там. И он тоже найдет свою

беговую дорожку среди них.

Вдруг ему показалось, что содрогнулось само время, как за-

сохшая земля расслоилась на части.

«Где-то есть время, – подумал Н. – Оно правильное и жи-

вое, которое и должно быть. Часы взяли неровный счет. Они

ворвались в жизнь человека и все быстрее и быстрее погоняют

его вперед. А он не успевает, падает. Где-то там, где леса, оке-

ан и море, стирается больной нерв времени. Там будто нет ча-

сов, стрелки не торопят жить, и лишь порой бьет медный мо-

лоток двенадцать по полудню, намекая, что миру свойственно

время…»

«Как-то все не так, – продолжал рассуждать Н. – Откуда

зародилась такая скорость, такая хватка к предмету? Будто

в них залог естественной любви и счастья. Правило бегущего

сегодня: не останавливайся. Но разве можно в такой гонке

что-то успеть, почувствовать, ощутить радость бытия. Или эта

мысль рождается только за минуту до смерти, когда все окру-

жающие предметы становятся беспредметными. А взирающие

на тебя слезы – это самые дорогие минуты в твоем земном

пути. Все же мир затягивает своей невидимой силой в воронку

с черной смолой».

«Неужели из нее не выбраться?» – вопросил Н.

«Не верю!» – бездумно вырвалось у него.

Бумага прокатилась по ветру, ветер гнал ее, будто это был

сам Н. Он почесал голову и окончательно приуныл.

«Только не это, – испугался он. – Эта унылая истома дове-

дет меня до края».

Неожиданно Н. ощутил запах. Его ноздри раскрылись. Он

услышал знакомый шелест платья и насторожился.

– Это ты?

Девушка сделала вид, что она его не заметила.

– Мы вчера с вами познакомились. Помните?

Девушка бросила на Н. суровый взгляд.

– Ну, у вас и удар. Хлесткий!

Она продолжала идти рядом и молчала.

– Слушайте, – вырвалось у Н. – Может, погуляем.

– Зачем? – удивилась она. Но улыбка выдала ее интерес.

– Не знаю, – развел руками Н. – Узнаем друг друга по-

ближе.

– Для чего? – тем же тоном спросила она.

– Может быть, мы…

– Никогда! – ей эта мысль и вправду показалась глупой. Н.

это заметил и замолчал.

«Зря только заговорил», – мысленно раскаялся Н. Но все же

решил продолжить разговор:

– Почему мы не встретились в лесу?

– А должны были?

Н. сжал губы и вторично пожалел, что заговорил.

– Я тебя видела, – неожиданно заявила девушка.

– Правда? – обрадовался Н.

– Правда, – ответила девушка. – Почему не подошла? Ты

это хотел спросить?

– От тебя ничего не скроешь.

– Я просто не люблю болтать в лесу. Тем более с незнаком-

цами.

– Но ведь мы… – перебил ее Н.

– Мы никто!

Н. опустил глаза.

– Не обижайся на меня. Я не всегда такая.

Н. наступил на толстый сук.

– Вот. Лучше смотри под ноги.

– Спасибо, – поблагодарил Н.

Оставшуюся дорогу до клиники они шли молча. Но, не упо-

требляя слов, они все-таки беседовали между собой втайне

друг от друга. И когда девушка ступила на порог больничного

двора, она неожиданно обратилась к Н.:

– Хорошо, – сказала она и поправила низ платья. – Я

Лика!

– Островских!

Девушка с вопросительной улыбкой посмотрела на него.

– Никита, – добавил он.

– Ты очень смешной, Никита!

– Знаешь, – продолжила она после небольшой паузы, —

ты живой!

– Что?

– Живой, – рассмеялась она. – Ямочки бегают, шевелятся!

А вот там, – Лика указала на клинику, – живут куклы. Доро-

гие куклы. Их капитал – как смешной колпак на голове гнома.

Ладно, не обращай на меня внимания. Я вовсе не больна. Если

только капельку, – она сложила пальцы рук и посмотрела

на него. – У-у-у-у, сильно я тебя?

Никита потер щеку.

– Дай поцелую!

Н. удивленно сделал шаг к ней.

– Забери меня в Москву, – неожиданно обратилась она

к Н.

Их лица почти соприкасались.

– Ты сама можешь уехать.

– Мне только семнадцать. Я под опекой отца.

Н. перевел дыхание, свежий запах ее духов накрыл его, сде-

лал каким-то слабым и в то же время счастливым.

– Не могу, – ответил Н. Его лицо покраснело.

– Чего ты боишься?

Он хотел было признаться, кто он и что давно знает ее,

но вдруг язык стал вязким и он промолчал.

– Когда ты следил за мной, я наблюдала за тобой. Когда я

стала доступной для тебя, ты потерял интерес. Это признак

равнодушного человека, который тщетно пытается развлечь

себя.

– Я… – язык не послушался Н., и он снова замолчал.

– Кто ты?

– У меня нет лица.

Она громко засмеялась.

– Ты так искренне это сказал. Мы все не то, что говорим

о себе и представляем себя.

– Мы лжем?

Она мягко кивнула головой. Запах ее волос коснулся Н.

Он облегченно вздохнул.

«Лжем, – подумал он про себя. – Если бы она знала…»

– Никит… Да-ва-й дружить!

Н. боязливо посмотрел на нее.