– Из…,Из…,Из…, – слова словно застряли в гортани пенсионера, извергаясь нечленораздельными звуками. На него было жалко смотреть: лицо дрожало, будто жило собственной жизнью, а руки тряслись. – Извините меня, пожалуйста.

Слов больше не было, решив, что ему не поверят старик, упав на колени, полез под стол к ногам паспортистки.

– Хорош, старый! – закричал Очкарик, несильно пнув деда под зад. Сунув «ствол» в сумку он вышел из ЖЭКа и никем не преследуемый скрылся во дворах панельных пятиэтажек.

***

В полдень следующего дня Женя ждал Вадима в кафе на Саксаганского, где по вечерам работал охранником. Он сидел у входа за первым столиком, глядя телевизор; зал был пуст, не считая пары человек обедающих офисных служащих. Оживление здесь начиналось вечером.

По ступеням полуподвала послышались шаги, и подельники спустились в помещение. Вадика тут знали и любили, за щедрые чаевые и широкий образ жизни. Иногородним официанткам он казался воплощением мечты об удачном замужестве.

– Слушай, старик, всё хочу спросить, кафе называется «Кариатида», а ни одной кариатиды, даже нарисованной я почему-то не вижу.

– Я что тут, главный? – удивился Женя. – Придёт хозяин, спроси.

– А кто хозяин?

– Борец, поломанные уши. С тебя ростом, только в плечах шире раза в два, и с чувством юмора у него тоже не очень.

– Так что нам, уйти? – спросил приятель, не поднимаясь со стула.

– Сиди, но не задавай глупых вопросов.

Настя должна была подъехать к двенадцати, однако её ещё не было. «Может она вообще не приедет», – со слабой надеждой подумал Женя. Официантка принесла им чаю, обворожительно улыбаясь Вадиму, тот снисходительно кивнул в знак приветствия и благодарности. Его привычку пить чёрный «Липтон» в заведении помнили.

– Пойду на улицу, а то тут дышать нечем, – отодвинув стул, Очкарик направился к двери. Одет он был так же как вчера, только сумка в его руке была чёрного цвета.

Зазвенел мобильный, Вадик ответил и, поднявшись, пошёл к выходу, увлекая Женю за собой. «Началось», – в такт этой мысли вдоль Женькиного позвоночника побежала холодная змейка. Его пугала не столько предстоящее, сколько сумма, стоявшая на кону. В квартире, местонахождения которой он ещё не знал, мерещились небритые дядьки суровой наружности. Они были в курсе того что задумала Настя и ждали их визита.

– А вот и она, – разогнал Вадим тревожные видения товарища. «И зачем только долбаный Очкарик сказал про эту сотку? Сто тысяч, сто тысяч», – злился Женя, поднимаясь по ступенькам.

Настю привёз Чипс, припарковавшись напротив, но выходить из машины не спешили. На улице Женя увидел то, что было воспринято им как дурной знак. Милицейская «Тойота» словно голодная акула, высматривая добычу, медленно ехала мимо. Рощин стоял выше по улице, достав из сумки кусочки хлеба, бросал их голубям. Джип тормознул возле него и сидящий на заднем сидении сержант насмешливо спросил: – На обед себе кормишь?

Не глядя на «беркутёнка» Очкарик отрицательно покачал головой и ответил спокойно:

– Нет, тебе.

Мент хотел выйти из машины, но старший экипажа, увидев что-то более перспективное сказал: – Поехали.

Водитель включил скорость и «Тойота» уехала, оставив после себя серое облако выхлопного газа.

– Что он творит! – возмутился Женька с глухим сожалением в душе, если б мокрушника забрали, всё бы отменялось и засевшие в засаде бородачи ни кого не дождавшись, пошли домой. Мысленным взором он увидел, как сидевший на кухне человек в камуфлированной куртке и шрамом на левой половине смуглого лица подводит бруском охотничий нож. Что солнечный луч, сквозь неплотно задёрнутые шторы, скользнув по острию, ослепил мужчину, тот, продолжая движение, поранил палец и тяжёлая капля, сорвавшись с лезвия, падает на пол, разлетаясь багровыми брызгами… Судорожно сглотнув, Женька прогнал наваждение и побежал за приятелем через дорогу.

В машину его не пригласили; выгнав Чипса, Вадим с Настей в полголоса обговаривали детали, напоминая двух заговорщиков. Выйдя из «пятёрки» Вадик объявил:

– Мы поедем на место, посмотрим, что к чему, а вы пешком идите. Тут недалеко, на следующем повороте направо.

Они уехали, и Женя с Очкариком пошли в нужном направлении.

Пятиэтажный дом дореволюционной постройки стоял посередине квартала; Вадим крутился возле него, машины видно не было.

– Я тут нашёл улочку за домом, Чипс там будет ждать. Только что звонил с таксофона, наш друг на месте. Ну, с богом, – оглядевшись по сторонам, он зашёл в парадное.

Квартира, которую снимал Настин знакомый-австрияк, находилась на четвёртом этаже. Предположительно в ней должен был быть он и его переводчик, сам иностранец по-русски не говорил. Вечером бизнесмен улетал в Вену, и второго шанса у них не было.

Женя застегнул до подбородка «олимпийку», натянув бейсболку до бровей. Они с Очкариком стояли на площадке между этажами, держа в руках веревку и скотч. Вадик лежал на полу под дверью с пистолетом в руке, наводчица, стерев косметику, стояла перед глазком в домашнем халате, замотав волосы полотенцем. И казалась Жене, не лощеной стервой, а совсем другой, домашней и безобидной, увидев такую он бы точно открыл.

«Раз, два, три», – отсчитала про себя Анастасия и требовательно нажала звонок. Тревожные трели раздались внутри квартиры, но к двери никто не подходил, и она продолжала звонить. Послышалось шарканье комнатных тапочек, шаги замерли у глазка – невидимый человек внимательно разглядывал её.

– Вы к кому? – с удивлённой настороженностью спросил мужской голос.

– Мужчина, что вы себе позволяете! – завизжала Настя, и Женя тревожно подумал: «Чего она так орёт? Сейчас все соседи сбегутся на этот цирк». – Я только что ремонт сделала, а вы меня затопили!

За дверью послышался невнятный разговор и тот же голос возразил:

– Девушка, Вы ошиблись, у нас все краны закрыты.

– Ошиблась?! – переспросила Настя страшным голосом. – Я что дура, по-вашему? Идите, посмотрите! Краны закрыты, а трубу прорвало под плиткой и меня залило по стояку. Это уже не первый раз, с вашим жильём постоянные проблемы! – голосила она, но дверь не открывали. Слёзы отчаянья придали сцене правдоподобия. Женьке на миг показалось, что жильё снизу, трёхкомнатные хоромы стоимостью в «лимон» «баксов» действительно затопило. Сквозь подвесной потолок спальни в розовых тонах, потоки ржавой воды текут на огромный «траходром», супружеское ложе, заливая простыни и эксклюзивные обои. «Вот актриса, – уважительно подумал он. – Ей не людей грабить, а в театрах играть».

Внутри напряжённо шушукались, похоже, там о чём-то спорили на чужом языке. Слёзы из Настиных глаз размывали туш, грудь вздымалась, и она тихо причитала всхлипывая:

– Позвоню в милицию. Пусть хоть кто-то защитит. Слабую женщину. А ещё приличные люди! – укорила она напоследок, отходя ни с чем от не взятой ею крепости.

И замок щёлкнул. Дверь приоткрыли на два пальца, но этого хватило Вадиму чтоб, оттолкнувшись, ввалиться внутрь. Настя побежала вниз, а Женя с Очкариком ей навстречу.

– На пол! Лежать! – ревел Вадим, держа под прицелом двух свалившихся на паркет мужчин. Их связали, заклеив рот скотчем, и оттащили в комнату. Женька был с ними, роясь в столе и шифоньере, Рощин пошёл на кухню, Вадик остался в прихожей. Запустив руку во внутренний карман висевшего на вешалке пиджака, он нащупал толстую пачку и, вытащив, зачарованно смотрел на неё, забыв обо всём. В ней были только стодолларовые купюры. Почувствовав слабость в ногах, Вадим опустился на стул – спешить больше было некуда.

Забрав пистолет, Рощин зашёл на кухню, заметив стройную блондинку лет двадцати, прятавшуюся за холодильником. Увидев оружие в его руке, девчонка завизжала:

– Я не причём! Я проститутка!

– Заткнись шалава, – зарычал Очкарик, замахнувшись рукоятью. – Поворачивайся.

Подвыпившая «шалава» истолковала команду по-своему. Повернувшись к нему спиной, она выгнулась буквой Г.

– Ты что творишь, придурошная! – растерялся Очкарик. – Руки давай. Тебя что, никогда раньше не связывали?