– Находил. Я был ранен и использовал ее, – ответил Реймонд, потерев здоровое запястье, где ещё недавно болела и кровоточила рана от стрелы Инока. Хотя это, как он мог судить, было не самым опасным ущербом, принесенным его организму.

Опустив разочарованный и опечаленный взгляд вниз, Каллисто промолчала и приблизилась к стене. Она легонько оперлась об нее и принялась перебирать всевозможные варианты дальнейших событий, понимая, что долго не протянет.

– Я наложила жгут, но… – сонливо произнесла Каллисто, с немалой сложностью заставляя себя открывать рот и говорить. – Мои движения, похоже, спровоцировали еще большую потерю крови, и… не мог бы ты помочь мне перевязать руки?..

По честному счету Реймонда совершенно не волновала судьба своей напарницы. Для него вообще было бы в новинку делать что-то хорошее и безвозмездное для кого-то другого и максимум, на что он соглашался, – это поднять тяжелую сумку пожилого человека по лестнице. И то, потому что попросили, а не потому, что желание возникло само собой. Благое дело может в самом деле назваться таковым, если оно было выполнено без мысли о том, что ты, весь такой занятой и гордый, оказал огромную услугу и помог постороннему или ближнему, выполнив требуемое по устоявшимся нормам. Когда душа поистине носит в себе безграничный запас доброты, то она даже не обращает внимания на то, как щедро делится теплом и светом с окружающими. Знал ли таких людей Реймонд? Да, бывало, встречал подобных. Он считал их наивными и слепыми дураками, иногда – пустоголовыми демонстрантами, находящимися в вечной погоне за всеобщим вниманием. Такой человек, как Реймонд, определил бы подобных добродетелей в группу тех ещё чудаков, страдающих личным сортом безумия, и в чем-то оказался бы прав.

– Почему бы и нет? – ответил Реймонд на просьбу Каллисто. – Только чем?

Этот вопрос он задал тогда же, когда Каллисто начала терять сознание. Слух девушки его, конечно, уловил, но мозг уже не анализировал услышанное – недостаток кислорода дал о себе знать. Колени ослабших ног внезапно подогнулись, и Каллисто в обморочном состоянии упала на пыльный пол.

– Занятно, – с каменным лицом выдохнул Реймонд, ощущая, что его мысли вдруг оказались на распутье.

Бросить девушку и не терять время, или перевязать раны, что совершенно не будет означать ее спасение, – вот в чем состоял выбор. Скорее всего, Каллисто Волс умрет, и возиться с ней не имело никакого смысла. Реймонд зачем-то обвел пространство взглядом, словно бы выискивая выход из сложившейся ситуации в обветшалом декоре старого строения. Пока он сомневался и боролся со странным, но не новым для него чувством справедливости, к нему неожиданно подкрался какой-то призрачный и не отобразившийся на радаре участник – никакого сигнала от часов просто-напросто не было.

Реймонд услышал тихий шорох шагов и лихо выхватил пистолет из кобуры, повернувшись в сторону шума. Прямо по коридору стояла темноволосая девушка с большими круглыми ярко-голубыми глазами, на лице ее играла легкая, но искренняя улыбка. Будучи безоружной, она с некоторой растерянностью смотрела на Реймонда, не отрывая своего взгляда. От удивления у парня запекло в груди, а рука, держащая пистолет, неуверенно дрогнула. Он встревоженно, даже шокировано глядел на нее секунд двадцать, как на настоящее приведение, возникшее из ниоткуда. Имя, которое ему шатко удалось воспроизвести вслух, прозвучало как-то приглушенно, обескураженно:

– Тея?..

Раннее снежно-белое утро. Крупные пушистые хлопья продолжали свой тихий десант с самой ночи и уже успели благополучно накрыть весь город. К такой атаке готов он не был, но кое-как справлялся с погодным натиском, пустив в оборону специальные снегоуборочные машины и, что самое главное, использовав незамысловатое химическое оружие, особенно успешно растворявшее холодного врага на автомобильных трассах.

Опираясь о дверцу машины локтем, Дилан придерживал рукой подбородок, печальным и невидящим взглядом таращась в окно. Он ехал на работу и по пути собирался остановиться в одном важном месте, где бывать ему приходилось довольно часто. Туда Дилан приходил только по утрам – не каждый день, конечно. Несколько раз в месяц, не больше. Само слово «утро» навевало ему столько воспоминаний, что казалось странным, как память способна так долго и непоколебимо удерживать их на своих полках. Дилан видел в этом времени суток определенную символику, свой, не до конца изученный и слегка поломанный смысл. Остальные люди и под лупой в тысячекратном увеличении не смогли бы его разглядеть, а если бы и смогли – то не поняли бы.

Четыре утра, а я думаю, что из этого лучше: мучительное и долгое начало конца или внезапный конец в самом начале? Или это все-таки одно и то же?

Эти когда-то озвученные мысли принадлежали одному близкому и единственному настоящему другу Дилана, который почти три года назад покончил с собой. Для всех это стало шоком, никто и подумать не мог, что Брендон Рами способен совершить такое, никто не видел адекватных причин, способных толкнуть молодого человека в бездну с горьким и противоречащим нормам названием «самоубийство». Зато Дилан знал, почему его друг это сделал. Он знал все, и каждый день задавался вопросом: возможно ли было что-то изменить, возможно ли было спасти Брендона? Да, конечно, да! Но Дилан не пытался, не приложил никаких усилий – словно не верил в реальность смерти, в ее коварство и жестокость, в ее изящную красоту и великую силу, способную навеки заворожить и увести следом за собой.

Если и умирать, то только с восходом солнца.

Необъятная тоска пожирала Дилана изнутри. Именно по утрам, открывая глаза, он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Ему не с кем говорить, не с кем искренне смеяться, не с кем быть таким, какой он есть на самом деле. Его жизнь – дешевая фальшивка, его образ – гадкая и приевшаяся личина. Разозлившись на самого же себя, Дилан с недовольством фыркнул и опустил взор на вычищенный до стерильности половичок под своими ногами. В это же время Уильям, водитель и охранник, работающий на семью Шейнов уже со второй десяток лет, многозначительно поглядывал на оторопелого Дилана в зеркало заднего вида.

– Не мое это дело, но… – скромно начал Уильям, удерживая руль одной рукой. – Вы сегодня какой-то дёрганный. Может, вам стоит взять отпуск?

– Я работаю всего три недели, – спокойно ответил Дилан, снова устремив безучастный взгляд на пролетающие мимо высотки.

– А я не говорю конкретно про работу. Вообще.

Вообще.

Да, Дилан бы не отказался отдохнуть от несуразного бардака, окружающего его день ото дня. Смена обстановки казалась не такой уж и плохой идей, но поможет ли это – поможет ли хоть что-то? Ко всему прочему, как Дилан мог забыть, что самолично в своей жизни он ничего не решал? Зря Уильям заговорил на эту тему – бессмысленная трата надежды и времени.

– Мысль, несомненно, стоящая, – улыбнулся Дилан и подался вперед, положив локоть на левый край впереди стоящего сидения. – Ты пытаешься меня куда-нибудь сплавить, чтобы самому отдохнуть? Задолбали уже эти мажоры недоделанные, да?

Суровое лицо Уильяма смягчилось, а уголок тонких губ скупо приподнялся.

– Никак нет, мистер Шейн. Вы умело переводите любой разговор в шутку. Хорошая способность.

– Скорее рефлекс, – полушепотом пробурчал Дилан и вновь откинулся на мягкую спинку кресла из светлой кожи.

На городском кладбище Слэд-Вэллиса они оказались спустя десять минут. Дилан неспешно вышел из машины под танец назойливого снега и, равнодушно поправив теплое шерстяное пальто, зашагал по очищенному тротуару. Элитное сопровождение мистера Шейна младшего осталось дожидаться объект своего покровительства у автомобилей – они как-никак не впервые посещали это место и потому знали, чего от них требовал Дилан.

Дойдя до кованного ограждения, защищающего не такую уж и старую могилу, Дилан остановился и осмотрел высокое надгробие.