В таком случае уместно возомнить, на кой чёрт тогда рушить психическую цельность, если целое испокон веков ценилось всегда выше раздробленности? Такие розмыслы легко парируются тем простым фактом, что, коли уж целое – это состояние умиротворённого блаженства, почему тогда столь многие по своей собственной воле, без принуждения соглашались пробуждать в себе внутренний мир; почему Гаутама Сиддхартха объявил войну своим множественным страстям; почему каждый подросток так и рвётся вступить со своими родителями в конфликт? Во всех вариантах проигрывается один и тот же сюжет – это нарушение невесть как сложившегося в раннем детстве психического уклада, дабы уже самолично, со всей полнотой осознанности выстроить новое устройство таким, каким оно сможет удовлетворять нас куда в большей степени. Ответ на вопрос, почему же в один период жизни мы так и стремимся превратить свои действия в разрывающее наше психическое единство долото, состоит не в укрывающемся за флёром пресловутой периодизации половом созревании, а в той истинной причине, что едва ли когда-то будет своевременна кому-то известна – во всех расчленяющих поползновениях мы следуем одному единственному мандату, прописанному в нас ничем иным как архетипом Животного, а этиологические мифы идеально подкрепляют действующий внутри закон тем, что многими сказами, демонстрируется превращение из человека в животного, как результат влияния архетипических божеств¹³.

Мифология Женственности

Наконец проснувшись от столь затяжного сна и избавившись от того остова детской неосознанности, нам открывается пожалуй самая великая способность, о которой, как мне кажется, животные только и могли бы мечтать – это самостоятельно выстраивать собственную судьбу. И на проектировании своего бытия как раз и зиждется различие между состояниями ещё пока спящих архетипов и уже пробудившихся. Животное (здесь я имею в виду не образ, а реально существующего представителя фауны) склонно к следованию лишь первичным надобностям и тем потребностям, что играют какую-то значимость в жизнеобеспечении; остальных же желаний, вроде развития культуры или проявления интереса к загадкам мироздания, дикий зверь не испытывает и не может испытывать, так как обременён примитивными страстями. Для человека же, примитивность оказалась преодолимой; удовлетворив самые элементарные влечения к пище и безопасности, разум тут же неугомонно начинает искать, чем бы таким себя занять, чтобы столь универсальная мыслительная машина как человек не пылилась рядом со своими эволюционными предшественниками в бездействии. Этим же отличием славится и Женское внутри нас начало. Познавать женственность – это нечто близкое к познанию Terra Mater¹⁴, тех же феноменов природы, но уже не в чисто практическом смысле, а в некотором абстрактном.

В истории, женский архетип возник в тот период, когда человек окончательно завязал со скитальческим стилем жизни и полностью перешёл на оседлое существование. Оседлость принесла прогресс земледельческого ремесла и в этом деле всегда возникали какие-то трудности: то по картошке ударят заморозки, то на клубнику посягнут дрозды. Словом, природа любила поиграться с трудами земледельцев и у тех, когда фитиль терпения окончательно выгорел, возникла идея задабривать землю матушку какими-то дарованиями. С этим узаконились первые формы богов, которые легко могли не иметь ни точно образа, ни включённости в какую-то иерархию; они были скорее обособленными существами с привитой им какой-то одной функцией. Первые божества, например, следили за плодородием; многим приписывалась связность с атрибутикой Луны, так как уже в те незапамятные времена заметили, что лунарные циклы в коей-то мере, но влияют на водное пространство Земли, а поскольку вода – это питающая всякий растущий плод сила, то лунотропность¹⁵ первых богов воспевалась с превеликим почётом.

Отдавая изощрённые рулады в честь божественных хранителей природы, человек смог связать земную твердь с широтой небесных далей, от чего потребность в познании мира превратилась в познание природы, через её аллегорические представления – богов. И если божественное выходило лишь в результате негодования по чему-либо, то отсюда уже можно понять, каким образом разродились целые пантеоны божеств. Сначала все негодовали от малой плодовитости, потом то же негодование затронуло вопрос смерти. Зарделся вопрос: «А ведь интересно, как нашим родственничкам и друзьям там, за рубиконом жизни; хорошо им или плохо, тепло или холодно?» Не имея под рукой достойного ответа, похороны приобрели известные нам черты ритуальной процессии, а вместе с умершими, в последний путь стали отправлять вещи, якобы, помогавшие почившему по ту сторону реальности. Ритуализировав смерть, создались и новые боги – хранители усопших¹⁶.

Чтобы не растягивать повествование по многим примерам, отмечу лишь то, что хотел всем этим выделить. Женский архетип – это реакция на внутреннюю опустошённость. Вот дали вы себя разодрать архетипам-демонам, внутри поселился самый настоящий душевный разлад, всё идёт сплошным ходуном и эта шаткость объяснима тем, что между активизировавшимися образами появилось некоторое пустое и ничем незаполненное пространство. Раньше это пространство заполняли навешанные на нас в детстве и неосознанно впитанные шаблоны, как семейные, так и социально угодные, но сыскав кров под крылом Животного начала, весь тот бессознательно принятый «шлак» вычистился, оставив после себя зияющий лакун. Эти пустотности и старается заполнить архетип Женственности, и как ещё справиться с подобной задачей, если не сотворением новых традиций? Боги подарили нам религию. Кто-то находил в ней уют и тем самым, посвящался в новую общину, что было родственно той же инициации на стадии Животного; на почве приобщения к чему-либо, вокруг выстраивался совершенно иной мир, менялся взгляд на многие вещи, сменялись приоритеты и т. д.

Все эти закономерности внутреннего развития проще всего выразить следующе: раз захотел создать в себе новый порядок, то сперва взрасти внутри себя хаос, а уж после, занимайся своим психическим космосом столько, сколько пожелаешь. И человек пожелал, отдавшись тем самым на поводу космогонических мифов. Такие мифы, как календарные, космогонические и лунарные есть содержание Женского начала, основа которых состоит в их циклической повторяемости. И нужный нам повтор не заставил себя долго ждать, так как разворот был сделан в том же самом месте, где некогда свой выбор сделал архетип Женственности. Только если Женское пошло по пути более приближенного к земному, состраивала метафизику с опорой на физическую реальность, то вот следующий архетип наотрез отказывается от сей близости и погружается в сферу абсолютно отвлечённых понятий и идей. Этот выбор уже будет решением третьего архетипа – всего того, что в нас есть Мужского.

Мифология Мужественности

Если кто скажет, что физиологический голод куда сильнее духовного, на столь смелого оратора можно будет бросить не один вопросительный взгляд, мол: «А ты уверен в своей дерзостности?» В самом деле, хорошо ли подумал высказывающийся? Утоляя естественный голод, тело сыскивает комфорт и на какое-то время, даёт нам право заниматься чем-то отличным от организации физического достатка. Другим и отличным оказывается сфера духа, полнящаяся после Женского начала божественными формами – результатом слабого познания мира и его явлений. Так ли схожи эти две надобности: духовная и физическая? Принял краюху хлеба, запил её молоком и всё, преисполненное тело больше не ведает страсти к чему-либо. А вот относительно духовной парадигмы, вместо желудка, внутри вертится воронка бездонной червоточины и что туда не кинь, ей всё оказывается мало. Ни зооморфная мифологема, ни матриархальные мифы о плодородии и космогонии не могли усмирить раскручивающуюся внутри бездну. С этой постоянной жаждой, правящий матриархат сместился патриархатом, а мифы, заточенные на поклонение плодородности превратились в сказания о величии и героических подвигах.