Куда же ехать? Конечно, на электростанцию, где инженера ждали. Она знала, где находилось Быстринское водохранилище.

Машина шла легко, послушно и отзывчиво подчинялась управлению. Мимо проносились прозрачные березовые рощи, наполненные солнечным светом и трепетаньем листьев, поля, засеянные цветущим клевером, темный бор, дохнувший на Зою смолистым воздухом.

Быстрая езда подняла настроение девушки. Но какая—то неотвязная мысль ворочалась в подсознании, и Зоя мучилась тем, что никак не может вспомнить, что это такое. И вдруг вспомнила: гудок! Ну, конечно когда она выезжала из ворот дачи, они распахнулись как она хорошо помнит, от автомобильного гудка. Но кто же сигналил? Сама Зоя не прикасалась к кнопке. Эгот раздавшийся вдруг сигнал удивил тогда ее на миг, но занятая другими мыслями, она не обратила на него особенного внимания. Столько было всяких странностей, что еще одна казалось почти естественной.

Так, значит, это была все—таки «живая» машина, обладающая голосом, который она издает сама no собственному желанию, как, например, мычит корова?

Зоя так задумалась, что не заметила, как угрожающе быстро стала вырастать задняя стенка грузовика, ехавшего впереди. Она и совсем не обнаружила бы опасности, если бы машина которую она вела, не издала вдруг громкий рев.

Зеленый лимузин настойчиво гудел, предупреждая идущий впереди грузовик, а может быть и Зою.

Зоя подняла голову и ошеломленно смотрела на остановивщийся впереди грузовик. Двое рабочих стояли в кузове и, размахивая руками, кричали что—то ей. Еще миг — и замешательство Зои обошлось бы ей очень дорого, но она почувствовала вдруг, как рулевое колесо поворачивается вместе с ее руками, лежащими на нем, и машина сама берет влево — по всем правилам обгона. Это было сделано во время. Зоя спохватилась и уже сама докончила маневр, правильно начатый машиной. Ей показалось на миг, что чьи—то невидимые руки, более сильные, чем ее, вмешались в управление автомобилем. Завизжали тормоза, хотя Зоя не успела тронуть педаль, рычаг скорости потянул ее руку и переключился на малый ход.

— Эй, лихач! — крикнул один из рабочих, свесившись с кузова грузовика — Ослеп что ли? — Но разглядев за рулем лимузина Зою, с удивлением и уважением в голосе добавил — Ловко вывернулась! Ай да девушка!

Но Зоя не обратила на обидную реплику никакого внимания. Она ехала на сбавленной скорости, сбавленной самой машиной, и пыталась объяснить себе случившееся.

«Ну, гудок — это ерунда! — успокаивала она себя. Не гак уж трудно устроить, чтобы он гудел, если впереди покажется препятствие. Сейчас даже детские игрушки такие выпускаются».

Но эта «сообразительность» машины, свернувшей вовремя влево, чтобы избежать столкновения, — как это объяснить? Зоя невольно покосилась назад: может быть, Бобров сидит сзади и смеется над ней? Машина могла иметь и двойное управление — это было в духе любящего удобства инженера. Но сиденье сзади было пусто. По—прежнему на старом месте лежал портфель, затянутый ремнями. Только серая шляпа, по—видимому, от резкого толчка при повороте откатилась в угол.

«Впрочем, — думала она через минуту, — и в этих „действиях“ машины нет ничего удивительного. Если можно заставить гудеть сигнал, почему нельзя устроить так, чтобы включался механизм, действующий на руль? У Толи был игрушечный автомобиль, который не падал со стола: каждый раз, подойдя к краю, он сам сворачивал в сторону. Это тоже игрушка, только для взрослого мальчика, которого зовут инженером Бобровым».

Но Зоя сознавала, что это была не совсем игрушка. Как—никак, а машина если не спасла Зое жизнь, то, во всяком случае, избавила ее от серьезной неприятности. Правда, и растерянность Зои была вызвана отчасти самой машиной — этой историей с гудком.

«В общем мы квиты», подытожила Зоя.

После того как она нашла разумное объяснение действию вещей, которыми окружил себя Бобров, ей стало как—то легче. Хотя она ни минуты не сомневалась в том, что такое объяснение существует, все эти маленькие приключения, которые с ней произошли за последний час, оказывали известное психологическое действие. Зоя, как истая журналистка, была впечатлительна и не лишена полета фантазии. Ей вспомнился роман, который она читала в детстве, о том, как машины подняли бунт против своего творца — человека. Честное слово, человеку, жившему несколько десятков лет назад, очутись он вдруг в положении Зои, показалось бы, что вещи инженера Боброва обладают способностью самостоятельного существования. Правда, они хорошо повинуются своему хозяину и добросовестно служат даже его гостям, но чем черт не шутит, в какой—нибудь недобрый час вдруг возьмут и выйдут из подчинения. Что будет делать тогда Бобров среди возмутившихся буфетов, ругающихся шкафов и куда убежит он от взбесившегося зеленого автомобиля?

Зоя представила себе сцену: Бобров убегает от машины, гоняющейся за ним по саду — и рассмеялась.

Чего только не выдумывали романисты про будущее, ожидающее человечество! И люди—невилимки, и мыслящие вещи, и четвертое измерение.

А на самом деле будущее оказалось совсем другим: в сто paз лучше, чем воображали самые смелые фантасты. Все наоборот: это мир разумно мыслящих людей и созданных ими машин, подчиняющихся человеку, облегчающих его жизнь, сберегающих его время.

Надо было признать, что Бобров сумел окружить себя целым штатом таких услужливых механизмов. Вещи Боброва как бы угадывали желания своего хозяина.

Угадывали?

Зоя вздрогнула. Она вспомнила, как шкаф, или спрятанный за ним механизм, угадал ее мысль и сообщил, который час. В этом проникновении вещи в самое сокровенное человека — в его мысли — было даже что—то неприятное. Впрочем, это могло быть простым совпадением. Не следует относиться слишком нервно к подобным пустякам.

Кстати, который сейчас час? Она наверное запаздывает на совещание, на которое приглашали инженера.

Зоя хотела взглянуть на светящиеся часы рядом со спидометром, но прежде, чем успела осуществить свое намерение, услышала громкий ясный голос:

— Двенадцать часов пятьдесят шесть минут.

Это был тот же знакомый ей размеренный голос. Он раздавался откуда—то сзади, с пассажирского места.

Зоя не оглядывалась. Она знала, что все равно никого не увидит.

Нажав педаль, она гнала машину вперед. Скорее бы увидеть инженера и узнать от него разгадку всех тайн.

С гребня плотины, по которой проезжала Зоя, были видны синь водохранилища, заключенного в рамку розового камня, и темный лес на горизонте. В эпоху больших трудов советские люди научились строить прочно и красиво. Красота стала одним из неотъемлемых требований, которые предъявлялись к любому сооружению. После того как инженеры заканчивали все расчеты, приходил художник и помогал конструкторам облечь их формулы в гармоничные линии. План завода не утверждался, пока художественный совет не заявлял, что в предложенном варианте новостройка удачно «вписывается» в окружающий пейзаж.

Закопченные кирпичные коробки, унылые длинные корпуса с пыльными выбитыми стеклами давно канули в безвозвратное прошлое. Они сохранялись кое—где вместе со старыми хибарками, как музейные памятники, живая иллюстрация к истории: вот в каких условиях жил и работал трудящийся люд до Великой Октябрьской революции.

А вокруг стояли светлые новые корпуса простых, но благородных форм. «Для народа, — ходило крылатое выражение, — все что есть лучшего». «Место труда, — говорила другая пословица, — место творчества». «Человек — творец, — утверждала третья поговорка, — только творческий труд приносит радость».

Да, это была эпоха невиданного взлета творчества.

Зоя припоминала все это потому, что только вчера читала статью о планах ближайших 10–15 лет. Поистине открывались головокружительные перспективы. Но жизнь, думала Зоя, окажется еще ярче и интереснее, чем рассказано в этой бесспорно талантливой статье. Нелегко описывать будущее, когда и для настоящего—то часто не хватает слов. Благороден труд газетчика, и недаром очерки первых пятилеток вошли в хрестоматии и даже в учебники истории, но только одни журналисты знают, как трудно, располагая всеми 200 тысяч слов, входящими в русский язык, выбрать такие из них, которые передавали бы в точности ощущения автора. А ведь по нынешним книгам и журналам, по страницам сегодняшних газет, по этим показаниям современников потомки будут судить о великих днях. Нелегок и ответственен труд журналиста. Так думала Зоя.