Внутри здания она увидела и другие, более толстые колонны, на этот раз коричнево-жёлтые, пятнистые: тоже из необычного мрамора… А всё-таки в этом особнячке проводить пресс-конференцию не стоило: слишком маленький и не соответствующий грандиозности «Благотворительного марафона Миланы Вознесенской».

У входа их встретил седоволосый, но явно спортивный мужчина, представившийся как Валентин Перловский, помощник председателя, и Ирина правильно с ним законтачила, переключив на себя его мужское обаяние и оставив Милану свободной, чтобы обаять председателя комитета.

Он оказался маленького росточка и худеньким, чем-то похожим на парикмахерскую машинку: желвачки на скулах и острые зубки. Эти зубки прямо-таки почувствовала Милана на своём теле!

Но она взяла себя в руки: только дело! Благотворительный глобальный проект!

Председатель Спорткомитета подхватил её настрой. Усадил «милых дам» на диванчик в углу кабинета, сам сел на краешек кресла самым краешком «пятой точки»: готовый немедленно что-то делать и куда-то бежать.

Милана принимала решения, Ирина и помощник записывали. Правда, Ирине вдруг сделалось нехорошо – затошнило, и она взялась за голову, потом за живот…

– Моя коллега плохо себя чувствует… – пояснила Милана… Но и это оказалось кстати: председатель вызвал свою секретаршу, потом ещё одну девушку-референта, которая и сделала всю работу. За два часа подготовили и распечатали договора, письма, приказы, доверенность на ведение дел фирмой «Первый тайм»…

– Я должна познакомиться с твоим Геннадием, – громко заявила Милана Ирине, к некоторому удивлению председателя Спорткомитета.

– Он тоже этого хочет, – быстро ответила Ирина и опять сильно побледнела, бедняжка: наверное, все, кто здесь был, физически почувствовали её тошноту.

Потом Ирина попросила разрешения сделать важный звонок, и её оставили в кабинете, а председатель и помощник повели Милану с экскурсией по зданию.

Лакированный паркет так блистал, что на него страшно было соступить с ковровых дорожек…

– Вот здесь мы переходим из одного здания в другое, – объявил председатель в коридоре с видом из окон на унылые жестяные крыши под ноябрьскими тучами.

Оказалось, небольшой фасадный особнячок соединялся с ещё одним или двумя строениями; внутри всё было гораздо обширнее, чем можно было подумать, глядя снаружи. Все вместе здания занимали, наверное, площадь побольше гектара и выходили другим, более широким фасадом на набережную Мойки.

Овальный зал, Белая столовая, Большая столовая… Да, запутаться можно: комнат в этом дворце, расположенном в сотне метров от Зимнего, оказалось очень много, хотя их вид немного портили везде расставленные спортивные кубки за стеклом. А зальчик для пресс-конференций был романтичным, с удобными креслами и изящными современными микрофонами за столом президиума. Милане всё больше нравился Петербург, хотя…

– После Лондона, честно говоря, хочется чуть большего простора, масштаба…

– Ну да, по сравнению с Англией у нас… не столь просторно, – как-то странно согласился с ней председатель.

– Я к тому, что члены Наблюдательного совета Марафона – наши британские спонсоры – люди тёртые… А вот это интересно! – Милана встала перед ветвистым золочённым деревом, выше её роста. – Канделябр, да?

– Он, конечно, электрический, зажигается, – похвалился председатель. – Хотите, включим?

– Да нет, я вам верю…

– Если вам нужно что-то совсем масштабное, то Мраморный дворец – по соседству с нами – вам подойдёт. Валентин вас проводит – это совсем близко. Там, кстати, и пообедать можно.

…Мраморный дворец внутри, действительно, был похож на некий стадион: это было то, что требовалось британцам.

Помощник председателя соблазнял их шампанским, но Ирине было нельзя, а Милана тоже преодолела искушение: ей через два часа предстояли съёмки на телевидении. Поэтому пообедали – в ресторане Мраморного дворца – без алкоголя, но тем более вдохновенным каким-то сделалось настроение обеих молодых женщин. Они шли вдвоём через Неву по Троицкому мосту, и Милану вдруг осенило:

– Какой вид для фильма! Какие кадры… Может быть, Троцкий прямо вот здесь, на мосту, насилует фрейлину императорского двора!

– О Господи… – Ирина отвернулась, возможно, чтобы скрыть какое-то странное выражение лица.

– Я так и вижу это! – импровизировала Милана. – Лицо Троцкого, когда он трахает её… И смотрит вон на тот собор, на шпиль с ангелом… Может быть, это будет даже моя героиня, – скромно добавила Милана.

– Тебе всё мало, да?

– Ну не ревнуй, не ревнуй, моя хорошая…

Алексий

Отец Алексий, – Сергей Иевлев, – несмотря на монашеское звание, постоянно жил в состоянии сексуального возбуждения, блуда или мечты о блуде.

Разумеется, он считал это собственной виной: следствием того, что плохо соблюдает посты, что любит сбежать с долгого и занудного богослужения, что не всегда рано встаёт, и так далее.

Хотя иногда мелькала догадка: такая постоянная тяга к греху, блуду, сексу – есть состояние многих, если не большинства монашествующих, и это искушение специально даётся дьяволом, – а, может быть, и Господом, – как особое испытание для избранных.

Никто так, как монахи, не любят поесть, выпить, потрахаться, да и сунуть врага носом в дерьмо, унизить его, поставить ему ногу победителя на затылок, – просто монахи умеют и контролировать эти желания, так как знают: мало получать эти удовольствия только в нынешней жизни, ты можешь наслаждаться всем этим и вечно, в жизни райской до бесконечности… Но для этого нужно, чтобы окончательно победила Церковь как организация, как общественный институт, – а ей нынче не просто далеко до победы, но она так отброшена и унижена, как, возможно, никогда не бывала в своей истории!

Отчасти и поэтому тоже приходится терпеть, смирять себя… Но не только поэтому, а ещё исходя из того, что самоконтроль есть высшее удовольствие в жизни. Как спортсмен находит своеобразное блаженство в тренировках изнуряющих, но дающих в итоге полный контроль над собственным телом, над увеличенной силой мышц, – так и монашествующий, умерщвляя себя постами, бдениями и молитвой, добивается одновременно самоконтроля и увеличения всех возможностей духа. Увы, при этом растут и греховные желания, которые, пожалуй, даже превосходят желания обычных городских импотентов, – но увеличиваются и возможности духа весьма праведные и уже «чисто духовные», связанные с преодолением материальных преград, с возможностью твоего духа быть прозорливым и действующим: касаться молитвой, если надо, самых далёких людей, останавливая и поворачивая вспять молитвой даже и мысли президентов, если понадобится!

«Многое может молитва праведника…» А что такое президент по сравнению с праведником? Букашка.

В меру твоей праведности тебе даётся и сила влияния на других людей; но для усиления праведности – увы – приходится преодолевать всё усиливающиеся искушения.

Его работа осведомителя тоже была сильнейшим искушением, поскольку так называемые спецслужбы – отец Алексий всё лучше это понимал – состоят из людей какого-то пограничного типа: нельзя сказать, чтобы извращенцев и извращенок, но близко к этому.

Как монаху, ему был практически закрыт путь обычного флирта: пригласить девушку в ресторан, и так далее, – но тем сильнее искушали некоторые воцерковлённые дамочки, которые – Алексий чувствовал – одной ногой (так же, как и он) стоят в праведности, а другой – в грехе.

Как бы там ни было, лишняя выплата от полковника Корчаева – пусть это будут деньги нерегулярные и даже не гарантированные – ему отнюдь не помешала бы. И он был очень рад, что дела службы занесли его на Литейный, 3, и что он, так сказать, взял подряд на информирование о сериале «Троцкий». Вот только как ему-то получше узнать о сериале? И где? Только всё в той же СПбДА.

Но туда он сегодня решил не возвращаться. Из Тихвинского монастыря он отпросился на два дня и утром уже был в СПбДА, – ведь он хлопотал о поступлении в аспирантуру на будущий год, – а теперь, после дел на Литейном, 3, он поспешил в Металлострой, где подвизался в тюремном служении его однокашник отец Георгий.