Я искоса взглянула на Пабло, пытаясь оценить его реакцию.

– А может, мне лучше высказать свое отвращение к нашему богатству и тому позору, которое оно мне приносит? Или рассказать тебе о наших благотворительных начинаниях, о людях, которые служили в армии и погибли за независимость Кубы, о том, как мой отец работал вместе с Батистой над Конституцией 1940 года? Возможно, такова наша судьба: в стране, где у многих нет самого необходимого, у нас всего в избытке. Но несмотря на богатство, я вижу трудности и ограничения, с которыми сталкивается мой отец, – его бизнес очень нестабилен, в этом году урожай сахара плохой, и отец вынужден допоздна работать в своем офисе. До меня долетают его разговоры – я слышу, как он сокрушается по поводу нарушенных договоренностей, слышу его опасения по поводу того, куда катится наша страна. Даже богатые ни от чего не застрахованы – у нас есть друзья, брошенные в тюрьму по распоряжению Батисты; мы боимся расстрела не меньше, чем бедняки. Мой родной брат – тому подтверждение. Деньги покупают нам близость к власти, но сегодня эта близость превращает нас в удобную мишень.

Произнося это, я чувствую, что начинаю задыхаться. Ярость застигает меня врасплох. Когда в последний раз меня спрашивали о том, что я думаю? Что я чувствую, когда мир вокруг меня летит в тартарары? Когда я в последний раз могла произнести имя Алехандро? Я украдкой бросаю взгляд на Пабло, гадая, не спугнула ли я его своими вольными суждениями. Но в его взгляде я вижу восхищение.

– Ты очень храбрая, Элиза Перес.

В такой семье, как моя, есть свои понятия о храбрости, но я все равно приму этот комплимент, хотя и сомневаюсь, что я действительно храбра.

– Почему ты так думаешь? – задавая этот вопрос, я уступаю своему любопытству и еще больше раздвигаю границы своей мнимой храбрости.

Проходит мгновение, прежде чем он отвечает мне.

– Потому что ты не притворяешься. Ты такая, какая ты есть. Ты не пытаешься надеть на себя маску – это редкое качество в наши дни. И я подозреваю, что среди обитателей Мирамара это еще большая редкость.

Это очень сомнительный комплимент, но я, однако, в ответ улыбаюсь, не отводя глаза под его пристальным взглядом. Потом я опускаю голову и смотрю на море.

Похоже, нас обоих устраивает воцарившееся молчание – мы идем, не говоря ни слова, лишь ветер, волны и автомобильные гудки нарушают тишину. Время от времени до нас доносятся звуки трубы. Мы прогуливаемся вдоль набережной, и наши тела двигаются в одном ритме.

– Ты совсем не такая, как я ожидал, – произносит он и наконец нарушает наше молчание. Он говорит тихо, едва ли не шепотом, словно сам не уверен в своих словах.

Неужели он почувствовал то же, что чувствую я?

– А чего ты ожидал? – Я не могу удержаться от вопроса.

– Ну, не знаю. Точно не этого. Я не ожидал встретить кого-то…

Окончание фразы я не услышала – шум ветра заглушил его слова.

– Элиза…

Я поворачиваюсь и смотрю ему в лицо, солнце ярко светит мне в глаза, от чего я вижу Пабло, окруженного сиянием. Я опасаюсь, что он прочтет в моем взгляде переполняющие меня эмоции: беспокойство, смятение, желание.

В глубине души я догадываюсь, кто он такой и чем занимается. И как можно не догадаться? Это же ясно как белый день. С одной стороны, меня это ужасает, а с другой – я чувствую в глубине души притяжение.

– Элиза… – повторяет он.

Я слышу, как он произносит мое имя, и от хриплого тембра его голоса дрожь пробегает по моей спине.

Свершилось.

Один из нас делает шаг. Мы оба делаем шаг. И больше я ничего не помню. Я помню только, что его губы встречаются с моими. Я этого хотела, но все равно оказалась застигнута врасплох.

Я часто представляла себе, каким будет мой первый поцелуй, но, когда это случилось в реальности, не сразу сообразила, что именно происходит.

Его рука на моей талии. Его пальцы прикасаются к моему платью. Его губы на моих губах. Его дыхание становится моим дыханием. Его сердце глухо стучит у меня в груди.

Он гладит меня по волосам, сжимая пряди, когда поцелуй меняется, становится более чувственным, более глубоким, настолько, что я начинаю задыхаться.

Пабло отстраняется первым, глядя на меня сверху вниз своими темными серьезными глазами. Я должна отойти от него на один шаг. Еще на один. Я должна отходить от него до тех пор, пока не окажусь в безопасности в нашем особняке в Мирамаре.

Я делаю шаг вперед, кладу ладонь ему на щеку, мои пальцы прикасаются к теням под его глазами.

Пабло вздрагивает.

Одного шага оказалось достаточно, чтобы я познала свою силу, от чего по моим венам разливается дурман. Одного шага оказалось достаточно, чтобы я осознала, чего хочу. Одного шага оказалось достаточно, чтобы мой мир изменился. С этого момента все будет иначе и уже ничто никогда не будет прежним.

Я долго не могу заснуть. Я постоянно перечитываю письмо, которое написал мне Пабло. Он вложил его мне в ладонь, когда провожал домой. В тот момент я почувствовала тепло его тела, которое сохранила бумага, и от этого ощущения чего-то очень личного меня охватил трепет. Мы попрощались вчера на окраине Мирамара так, чтобы никто не увидел нас вместе, и наше прощание было ничтожным по сравнению с поцелуем на набережной Малекон. Мне было жаль, что обстоятельства заставляли меня держать в секрете мое знакомство с Пабло. Судя по его словам, он был огорчен не меньше меня. Так же как и я, он желал большего.

Я оказался в непростом положении. Когда я собирался к Гильермо, то и представить себе не мог, что встречу тебя. А потом появилась ты. От твоей красоты мне стало больно дышать. Ты так серьезно смотрела на всех, словно пыталась запечатлеть в памяти каждое мгновение. Словно тебе тоже недостаточно того, что у тебя есть, словно ты тоже жаждешь большего.

Я понимаю, что все это очень глупо. У тебя впереди целая жизнь, а мне нечего тебе предложить, в твоей жизни нет места для меня. Я знаю тебя совсем недолго, и мне, вероятно, не стоит думать и беспокоиться о подобном. Удивительно, но проведенное с тобой время кажется мне одновременно бесконечно долгим и совершенно ничтожным.

Строки его письма находят отклик в моей душе. Я сжимаю страницы в руке и чувствую себя так, словно ему удалось распутать туго завязанный узел в моей груди. Время – это роскошь, которой у меня нет. Слишком рискованно продолжать встречаться с ним, а когда мы вместе, я трачу слишком много времени, пытаясь подобрать слова. Здесь, в своей уютной комнате, я читаю строки, написанные его рукой, и узнаю о нем – о его семье, об увлечении правом, о любимых книгах.

После того как я заканчиваю читать письмо, я еще долго прокручиваю в голове его слова. Я вспоминаю наш разговор на набережной Малекон. Несмотря на то что я вместе с родителями выезжала за границу, я почти не видела Кубу за пределами Гаваны, поэтому я располагаю очень ограниченной информацией о том, как устроена жизнь простых кубинцев. Пабло прав – мы действительно живем в замкнутом обществе. Но что может измениться? И как?

За несколько часов до рассвета я начинаю писать ответное письмо, которое отдам ему, когда мы увидимся снова.

Я пишу, и руки дрожат, отчего мой обычно аккуратный почерк превращается в непонятные каракули. И все же мне так легче. Пабло учился в университете, он изучал юриспруденцию, поэтому он говорит уверенно и не теряется в разговоре. Это меня восхищает и одновременно вызывает зависть. Те слова, которые я собираюсь ему написать, всегда существовали для меня только на страницах прочитанных книг. Они живут лишь в тайниках моего сознания и произносятся лишь за закрытыми дверьми нашего дома. Женщины моего круга не говорят о таком публично, а в нашем доме мы даже наедине друг с другом не позволяем себе произносить эти слова.

Ранним утром я достаю томик Монтескье из книжного шкафа в библиотеке моего отца. Я сворачиваюсь калачиком в одном из огромных кресел, которые появились в нашем доме еще до моего рождения, и листаю страницы до тех пор, пока мои глаза не закрываются и я не погружаюсь в сон.