Последняя реплика относилась к Ванде, принёсшей кофейник и чашки, и почему-то медлящей с возвращением в дом. Её чёрные зрачки настороженно сверлили гостя из под низких век. Джонатан забеспокоился, как бы подруга не простудилась, стоя на пронизывающем ветру в своём домашнем платье и тапочках. А ещё ему не понравился долгий и внимательный взгляд, которым Гэвин удостоил Ванду. Вежливость и добродушие, за которыми таилось угрожающее веселье хищника. И улыбка под стать.

— Спасибо, Ванда! Не стой здесь — иди в дом! Я провожу нашего гостя и приду. Скоро.

Получилось немного резко, но Ванда сверкнула в улыбке мелкими белыми зубами, попрощалась и исчезла, будто подхваченная тем самым ветром.

— Приятная женщина! Ваша жена? — Гэвин подул на чашку и отхлебнул. — И кофе чудесен!

— Вы прекрасно знаете, что я не женат. Пейте свой кофе и уезжайте. Ванда напугана, да и я не в настроении.

— Но что Вы ответите на мой вопрос? Я всё же проделал немалый путь и не хочу вернуться к моему начальству с пустыми руками, хотя и наполненный действительно вкусным кофе.

— Больше всего мне хочется сейчас послать Вас, Гэвин, туда, куда солнце не заглядывает, а потом забыть навсегда о Вашем визите. Но почему мне кажется, что это слишком лёгкий путь?

— Более того, смею Вас заверить, этот путь неправильный. Я понимаю Ваши чувства, но…

— Хорошо. Я обещаю подумать и сообщить о своём решении, каким бы оно не было. С Вашей стороны хорошо бы пообещать забыть о нашем с Вандой существовании, если я откажусь.

Джонатан прикусил губу. Он дал слабину, а Гэвин заметил её. Как подтверждение всё та же хищная улыбка.

Конечно, Джонатан. Здесь, — гость положил на стол запечатанный пластиковый пакет без маркировки, — всё для связи. Одноразовый, не отслеживаемый телефон. Номер, по которому нужно звонить. Спросите Гэвина. После телефон и номер сожгите. Да, ещё там небольшое вознаграждение за то, что согласились выслушать меня. Независимо от итогового решения.

Джонатан открыл было рот, чтобы возразить, но Гэвин опередил его:

— Знаю, Вы в этом не нуждаетесь, но таковы уж условия. Делайте с деньгами что хотите: можете сжечь вместе с телефоном, можете купить Ванде подарок, можете промотать в казино или пожертвовать в детский приют.

— Ладно, Гэвин, я сам разберусь. Если Вы закончили, то…

— Да, уже ухожу. Ещё одно…

— Что ещё? — кроме обычного раздражения примешался страх, перерастающий в уверенность в том, что пугающий гость останется здесь навсегда.

— Дети. Католический приют в пригороде Картахены. Их использовали, как доноров органов. Прошлым летом поднялась шумиха, власти Мексики делали громкие заявления, наши власти обещали помочь, так как по некоторым данным в деле были замешаны граждане США. А потом, как отрезало. Похватали какую-то мелкую рыбёшку и втихую рассовали по тюрьмам. Организаторы бизнеса даже не вспотели. Ваша цель — один из них. Но тринадцать детей, в основном девочки, исчезли навсегда… Я буду ждать звонка…

Гэвин замолчал, потом выбрался из-за стола и, не попрощавшись, пошёл к своему пыльному «шевроле». Джонатан был где-то далеко и даже не посмотрел нему вслед.

Джонатан Уолкер понимал, что неприятный человек с вежливой улыбкой если не аллигатора, то точно акулы, своими последними словами подталкивает к нужному решению. Возможные наниматели Джонатана, знали о них с Вандой очень много, может быть, всё. Само собой и о том, как сильно и долго они хотели завести ребёнка. Но вышло так, что судьба, старательно протаскивавшая ветерана войны в Ираке и эмигрантку из Манилы через многочисленные тернии, приведя в конце к обеспеченному счастью быть вдвоём, отказала только в одном. Джонатан встретил Ванду в одном из казино Вегаса. Он делал свой первый миллион, она разносила напитки посетителям. Джонатан стал постоянным клиентом этого заведения. Совсем скоро наступил прекрасный день, а, точнее, вечер, когда он вытащил Ванду из обители желтого дьявола. Однако становиться миссис Уолкер она не хотела, по крайней мере до тех пор, пока не получит заветную отметку о получении гражданства. Процесс несколько затянулся, но с мечтой о ребёнке Джонатан и Ванда решили не тянуть. Ему чуть за сорок, она на десять лет младше. Самое время. Увы, в соответствии с множеством афоризмов о гримасах судьбы, многочисленные попытки принесли только разочарования. Медицинские обследования не дали никаких результатов. Дело было не в нём и не в ней — просто не судьба.

Отчаявшись, а впоследствии и смирившись (смирение это было сродни тоске по утраченному) с невозможностью иметь ребёнка, Джонатан и Ванда решили искать помощи на стороне, обратившись в детский приют. Их прежнее отчаяние, как выяснилось, было лишь лёгким облачком, предшествовавшим чёрному грозовому фронту. Месяцы, потом и годы мытарств, когда чиновники из опеки требовали новых и новых справок, выписок и тестов. Множество рассмотрений, равное множеству отказов, отказов по совершенно, как казалось Джонатану и Ванде, надуманным причинам. Они, конечно, не были людьми глупыми, понимая, что причина противостояния с службой опеки была донельзя банальной: слишком разными Джонатан с Вандой казались окружающим. Высокий, седеющий брюнет с узким вытянутым («унылым в задумчивости» — подшучивала порой Ванда) лицом, в котором смешалась островная шотландская кровь с материковой итальянской и еврейской, и маленькая женщина, с всегда весёлым, чуть «обезьяньим» округлым личиком, искрящимися раскосыми глазками и едва ли не детской фигурой. Соль земли, плоть от плоти, хорошо выварившийся в «плавильном котле» и пришлая островитянка — одна из многочисленных невидимок, великодушно терпимых в этой Великой Стране. Даже приди они к решению официально оформить свои отношения (он, рассорившись с остальной своей семьёй, не одобрявшей этого странного союза, предлагал и не раз, часто настаивал, доводя её до слёз), оба понимали, что такой шаг едва ли смягчит камень сердец членов комиссии по усыновлению. Но они продолжали бороться. Джонатан даже начал прорабатывать не вполне законные пути обхода бюрократических ловушек, проложенные зелёной бумагой и связями, когда Ванда, словно очнувшись сама, открыла ему глаза на ситуацию. «Мы давно уже не молоды, Джо. И, как ни странно, не молодеем с ходом времени. Даже если мы добьёмся своего, через год, два, десять — кем мы станем для этой крохи? Папой и мамой? Не думаю. Бабушка и дедушка — вот самое верное определение. Но что тогда? Себя мы порадуем, души не будем чаять в нашем ребёнке. А каково будет ему расти с бабушкой и дедушкой? Джо, мы не справимся… А я так устала уже сейчас…» Он поупрямился, но больше для виду — просто не хотел сдаваться вот так сразу, понимая, что она права. Понимать это было больно и обидно до слёз, он возненавидел такую систему, которая мешает счастливым людям быть ещё счастливее, словно из зависти, назло. Джонатан и сам был вымотан бесплодным проламыванием стен. Он тоже сдался.

Время лечит, но лёгкая грусть по несбывшейся мечте о ребёнке и до сих пор покалывала сердце Джонатана. Он всегда хотел иметь дочь, а потому слова Гэвина о мексиканском приюте попали точно в цель. Джонатан почти ничего не сказал Ванде о предмете разговора, отшутился в стиле «армия так просто никого не отпускает», рассказав сходу выдуманную историю о нерадивости канцелярии министерства обороны, перепутавшей фамилии и отправившей его на тот свет. «Это так необычно: ходить, выпивать, смеяться и знать, что тебя уже несколько лет, как укокошили в какой-то ливийской пердяевке. Зомби, мы такие, да! Уууаооо!» Ванда рассмеялась и даже отскочила в притворном испуге, но Джонатан успел заметить в её глазах тень неверия. Показалось или нет, но то, что он провёл две ночи без сна, тоже не укрылось от её внимания. Деликатная и скромная по натуре, Ванда оставила свои соображения при себе. А Джонатан, меж тем, решился. Улизнув из дома под безобидным предлогом (покупка пива вполне безобидный предлог), он выехал за пределы посёлка, оставил машину на обочине и прошёл пару сотен шагов по поляне, клонившейся к реке и усеянной ещё осенним сухостоем.