Солнышко тоже догадалась, что я несу и сразу поцеловала меня.

— Орден Ленина? — тихо спросила она.

— Да, — ответил я, садясь на своё место. — Только не спрашивай за что. Могу только сказать, что за сегодняшнее утро.

— Так значит ты не просто так на Мавзолее не всё время находился. Значит, опять куда-то влез?

— Военная тайна. Теперь у меня четыре Ордена Ленина, а у Устинова их в три раза больше. Значит, ещё куда-нибудь влезу.

Зыкина и сидящий слева от меня партработник поздравили меня с наградой, а банкет продолжал идти своим чередом. Члены Политбюро потихоньку стали расходиться. Последними ушла та четвёрка, с которой я недавно общался. Время было уже десятый час и уже чувствовалась усталость, накопившаяся за день. Заметив, что мы собираемся уходить, к нам подошла Ольга Николаевна и сказала:

— Я решила передать в дар твоему молодежному центру нашу испанскую гитару и барабаны. Они вам нужнее. Подарить не могу, а вот передать с баланса на баланс — это можно. Вот тебе от КДС письмо за моей подписью, а ты мне на копии чиркни свой автограф, что принял. Печать как-нибудь потом поставишь.

— Спасибо огромное, — ответил я, вставая, — я уже и к гитаре, и к барабанам привык. Даже жалко было с ними расставаться. Поэтому очень рад такому выходу из положения.

— И ещё твои ребята забрали ваш видеопроектор и унесли. Уж очень он многим нравился. Он просто замечательно украсил ваши два выступления. Теперь все будут просить такой. А он в Москве один-единственный и теперь у тебя одного.

Вот так, считай четыре подарка за один день получил. Ко мне многие подходили и поздравляли с наградой. Конечно, я теперь не просто известный артист, но и важный государственный чиновник, с которым надо дружить. Сидеть дальше уже абсолютно не хотелось, поэтому мы попрощались со всеми и пошли. На выходе из здания меня окликнул майор Колошкин.

— Поздравляю с заслуженной наградой. Мне уже сообщили об этом и о том, что было перед самым началом парада. Правда, без деталей. Мог бы и сам рассказать. Получается, что серьезно там всё было.

— Сам знаешь, что не мог. А за поздравления спасибо.

Мы пожали друг другу руки, а уже на улице Солнышко всё-таки не выдержала и попросила:

— Ну намекни мне хоть чуть-чуть, что там у вас такое случилось?

— Хорошо, но только чуть-чуть. Я спас всё Политбюро и многих членов ЦК, включая себя, от смерти.

— Вот это да. Значит ты опять совершил подвиг?

— Получается, что так. Но об этом никому ни слова.

— Да, вот это жизнь. Ты между выступлениями успел спасти кучу людей, а я и не заметила.

— В этом и заключалась моя задача, чтобы никто ничего не заметил и парад обязательно состоялся.

Мы подошли к машине и поехали домой. Уже подъезжая к нему, в воздухе расцвели гроздья разноцветного победного салюта. Народ высыпал из подъездов и стал кричать «Ура!». Праздник ещё не закончился, а я подумал, что этого салюта бы не было, если бы не я. Солнышко уловила моё настроение и прижалась ко мне. Так мы и стояли, прижавшись друг к другу и задрав головы в тёмное небо. И я понял, для чего я очутился здесь в этом времени. Чтобы всегда в этой стране были победные парады и салюты. Именно в СССР, а не в стране с другим названием. Да, название будет красивым и знакомым, но этой большой страны через тринадцать лет уже не будет. И вот для того, чтобы этого не произошло, меня сюда и переместило.

Среда — день недели между вторником и четвергом, то есть день между прошлым и будущим.

Ну вот, закончились праздники и начались серые будни. Небо с утра и правда было серым, но дождя пока не было. Значит придётся одевать плащи и брать с собой зонтики. Но синоптики предупредили, что это ненадолго, всего на пару дней. Праздничные торжества прошли, но проблем меньше не стало. Вот зачем, спрашивается, я придумал затею с посещением Солнышком лингафонных курсов МГИМО? Пела бы она себе спокойно на английском, так нет же. Надо мне было эту песню на французском ей написать, теперь она будет учить парижский прононс. А может нас вообще во Францию не пригласят. Да нет, обязательно пригласят, куда они денутся. Я уж постараюсь их своей «Belle» на приёме очаровать, да и по лондонскому радио эта моя песня уже вовсю звучит. Думаю сделать так, как это у меня с Мари из французского посольства на концерте получилось.

Значит берём опять Солнышко с собой. По дороге я позвоню Лебедеву и он мне в такой маленькой просьбе, надеюсь, не откажет. Надо подарок с собой взять для преподавателя французского, который с ней будет этим всем в институте заниматься. А я в это время поеду в ВААП и зарегистрирую наши новые три песни. Две из них многие вчера слышали, поэтому необходимо поторопиться с их регистрацией. Да, и четвертую наградную планку ордена Ленина надо будет прикрепить на пиджак. Эх, теперь их у меня четыре. Надеюсь не последняя.

Утренний распорядок я не нарушал, поэтому, когда вернулся с пробежки, то разбудил Солнышко. Вчера перед сном она меня поздравила по-женски, как это она умеет, с моей очередной наградой, чему я был очень рад. Поздравления я принимать люблю, особенно таким приятным способом. Поэтому мы оба с утра были очень довольные друг другом и находились в этаком легком и приподнятом расположении духа. Даже на моё предложение поехать учить французское произношение она сразу ответила согласием, хотя было видно, что она с удовольствием бы ещё немного повалялась в кровати или понежилась бы в ванной. Но моё напоминание, что «Париж стоит мессы» её мотивировало окончательно. Про мессу она ничего не знала, но в Париж ей очень хотелось и она понимала, что Париж стоит того, чтобы немного позаниматься французским языком. Она даже не стала соблазнять меня своими прелестями, а сразу направилась в душ. Хотя когда мимо тебя шастает голая молодая красивая женщина, это само по себе можно считать соблазнением.

После завтрака мы оделись чуть теплее, чем вчера и спустились к машине. Всё необходимое я нёс в своей сумке. Выехав на Профсоюзку, я набрал Николаю Ивановичу. Тот был рад, узнав, кто ему звонит и с удовольствием выполнил мою просьбу. Ему это абсолютно ничего не стоило. Поэтому мы сразу после нашего с ним разговора свернули на Проспект Вернадского и прямиком по «зеленой волне» светофоров доехали до МГИМО. Там нас уже ждали и встречали у центрального входа. Вот что значит известность и предварительный звонок ректора. Я не стал подниматься на третий этаж, где находились лингафонные кабинеты, а передал с рук на руки свою подругу, пообещав заехать за ней через час-полтора.

А дальше я двинул к Ситникову. Вот интересно, он уже знает про мой четвёртый орден Ленина или ещё нет? Сейчас и проверим. В самом ВААПе о моей награде, естественно, ничего не знали, но многие меня видели по телевизору, как я пару минут руководил парадом и этого было вполне достаточно для поздравлений. Да и моё выступление на концерте все видели. Его, кстати, не редактировали и пустили целиком в эфир. Мне об этом родители Солнышка поздно вечером рассказали по телефону, когда поздравляли меня с замечательно исполненными песнями. Про моё членство в ЦК здесь уже все знали, поэтому никто уже не бросался мне на встречу с радостными криками, а просто степенно подходили и жали руку. А девушкам было наплевать на это, их интересовала моя симпатичная мордашка, известность и две Звезды. Этого было вполне достаточно, чтобы строить мне глазки, демонстративно томно вздыхать и посылать воздушные поцелуи. Да, в ЦК мне вряд ли кто пошлёт воздушный поцелуй. Вот куда подальше там послать запросто могут, но вероятность такого негативного развития событий уже стремится к нулю.

Секретаршу я опять очаровал своей улыбкой и очередной бутылкой ликера, за что был награждён почти влюблённым взглядом. А вот Ситников сразу обратил внимание на ещё одну маленькую желтую планочку у меня на груди:

— Опять кого-то вчера пристрелил? — спросил он ехидно.