— А разве это правильно, что их держат в клетке? Они же разумные? — спросила Апполин, стоящая рядом с Жаклин. К сожалению, у отца Патрика были дела и поэтому он вместе с сыном не смог поехать с нами. Кстати, я наконец-то выяснил, как его зовут — Ален Вулфхорн. Да-да, вот такой я молодец, узнал имя и фамилию отца Патрика через столько времени нашего знакомства. А вот Апполин не колется, не хочет свою фамилию говорить, вредина.

— Нет-нет, прекрасная девочка и ее не менее прекрасная мать, — начал подкатывать шары наш гид, Рильеро или Ривьеро, не помню. У меня ужасная память на имена. А, нет, память у меня прекрасная, мне было просто плевать на его имя. И зря он старается, Жаклин девушка тертая и знающая себе цену. Ее можно привлечь разве что невероятной харизмой и получив одобрение у Апполин. — Драконы — неразумные магические существа. Да, иногда они ведут себя довольно хитро и продуманно, но все это их инстинкты.

А вот тут, Либьеро, ты нагло врешь. Да, молодые драконы не имеют разума, как не имеют его и младенцы людей. А до взрослого состояния вы им дожить не даете, рубите заранее. Нет, я не настолько глуп, чтобы жалеть зверушку, которая с радостью бы мной похрустела. Но и подменять понятия не стоит. Тем более что разумного дракона вы и не поймаете. Хотя убить может и убьете, опыт не пропьешь, но не без потерь.

— А как драконы летают, они же такие тяжелые? И огнем стреляют? — спросил темноволосый мальчик в желтой рубашке и бежевых шортах лет девяти, который стоял рядом со своим отцом.

— Хороший вопрос! Действительно хороший. Все дело в том, что способности драконов наполовину магические. Под животом драконов есть особый орган, принцип действия которого маги объяснить не могут, известно только то, что он не магический и позволяет облегчать тело дракона до уровня, когда его силы и размаха крыльев достаточно для полета. В пасти, за щеками, расположены две железы. Они выпускают жидкость, которая при смешивании и при контакте с воздухом сама загорается с большой температурой. А кожа и кости дракона очень крепки сами по себе. Но при этом, все его способности еще более усиливаются благодаря магии. К счастью, из-за отсутствия разума они не могут применять ее сознательно.

— Почему к счастью? — спросил тот же мальчик.

— Потому что, чтобы оглушить одного дракона, необходимо около десяти опытных драконологов, которые знают, как и куда надо ударить. Это только оглушить, — «не убить», так и читалось в его глазах. Но он опять недоговаривает. Все это работает с молодыми драконами, до двадцати лет, которые мало того, что еще не до конца выросли — и их кожа не успела достаточно окрепнуть и огрубеть. Но и то, что с возрастом они получают не только разум, но и магическую мощь, которая может превосходить в резерве архимага. Такое старое чудовище, которому обычно больше 200-300 лет, можно убить или хитростью, или превосходя в силах. Неудивительно, почему раньше убить дракона считалось подвигом и честью и почему им не дают взрослеть. Дальше я слушать не стал, прохаживаясь вместе с Ариэль между клетками с активированным астральным зрением. Мне нужно выбрать самого старого дракона, желательно, с начавшей крепнуть шкурой. Видовая принадлежность меня волновала меньше. Что толку, если валлийский дракон легко обломает рога хвостороге при разнице в возрасте в несколько лет? И вот, я остановился возле вольера, вокруг которого была самая большая ограничительная черта — двадцать метров. Красавец сиял ярче всех, и я не остался незамеченным.

— Что, нравится? — спросил меня, естественно, гид. Драконологи, которые следовали рядом с нами, чтобы никто не совал руки в пасть дракону, в прямом смысле этого слова, с нами не разговаривали. Они вообще выглядели сурово, хмуро и были покрыты множеством шрамов, в основном от ожогов. Ожоги от драконьего пламени почти не лечатся при помощи палочковой магии. — Это опаловоглазый антипод, один из редчайших драконов не только в этом заповеднике, но и во всем мире. Его также считают по праву красивейшим, благодаря будто жемчужным чешуйкам и глазам, похожим на опалы, за что он и получил свое название.

— Да, красавец, — ответил я. — А почему к остальным вольерам подходить можно, а к этому нет?

— Видишь ли, мальчик, из-за его редкости, мы не можем… в общем, не можем его выпустить в заповедник, — ага, на ингредиенты пустить не можете, пока он самку не оплодотворит. А он этого делать не будет, потому что я чувствую искру разума в нем. — Но при этом, этот дракон очень силен и способен пробивать защитные барьеры.

— Я тогда просто здесь постою, посмотрю, — Педъеро пытался подкатить к Ариэль, но ей это было неинтересно, ведь она следила за мной в оба глаза, чтобы я не побежал к дракоше. А я и не думал этого делать, мне нужно было просто снять матрицу, благо что пара заклинаний заранее была отложена в памяти. Вот только антипод с легкостью отразил мои чары. Именно осознанно это сделал, а не просто шкура заблокировала. Я посмотрел ему в глаза и с помощью магии разума передал сообщение с просьбой, чтобы он не сопротивлялся, сказав, что я не хочу причинить ему вреда. С помощью вейловской ауры же я эмпатировал то самое спокойно-радостное чувство, которым усмирял зверей. Судя по ответу, это не сработало, по крайней мере так, как нужно. Мы общались не словами, а образами, и если перевести их в слова, то получалось что-то вроде этого:

«Почему я должен помогать тебе, детеныш поработителей?» — спросил он меня.

«Потому что я не хочу ничего плохого тебе сделать?» — ответил я.

«Мне все равно, что ты хотел сделать. С чего мне позволять это?»

«Тогда что ты хочешь взамен?»

«Свободу»

«Почему ты сам не выйдешь? Ты же разумен, а значит силен»

«Был ранен сородичем. Поймали люди», — пришел краткий ответ.

«Я не могу освободить тебя, но могу вылечить, если пообещаешь не мешать мне и не вредить людям или выпускать других драконов», — ответил я. Молодые драконы не умеют врать, тем более в ментальном общении — это удел старых монстров. Если он скажет, что не будет, значит не будет.

«Нет! Вы убиваете нас, едите!»

«Вы делаете то же самое. Но при этом мы не даем вам вымереть», — ответил я и начал уходить.

«Погоди, детеныш, я согласен!»

В итоге у меня вышло снять матрицу, пусть и пришлось истощить свой резерв четырьмя малыми исцелениями. Благо, что находился дракон достаточно далеко и было солнечно. Так что небольшая иллюминация от чар не была замечена. Мне было все равно, сбежит он или нет, маги сами суют голову в пасть драконам, каждый год множество из них расстается с жизнью. А все из-за немалых денег, которые платят драконологам. Если не могут удержать одного из них в клетке, что же, пускай не откусывают каравай больше, чем могут проглотить. Тем более одно дело резать неразумных существ, с этим я могу согласиться, а вот разумные… мерзко это. Лучше уж просто убили бы, если опасным считают.

Конечно, я еще несколько лет не смогу превратиться в дракона даже на пару секунд. Но лучше иметь матрицу тогда, когда она не нужна, чем не иметь при необходимости. Тем более такую полезную и мощную. Первой же матрицей у меня был… петух. Как символ рассвета, он может отгонять или ослаблять демонов, а также василисков. А казалось бы, вроде бесполезное существо.

— Ну как, вам понравилось? — спросила Ариэль меня и Апполин, когда мы вернулись домой портключом и нас перестало тошнить. Точнее, только мою подругу, я уже привык к изощренным аттракционам магов под названием аппарация.

— Конечно! Что может быть лучше огромных огнедышащих чудовищ?! — воскликнул я.

— А мне их было жалко, их держат в клетке и не выпускают к собратьям, — пожаловалась девочка.

— Это звери, причем дикие, не стоит думать, что они бы нас пожалели в той же ситуации, — начала утешать свою дочку Жаклин.

— Согласен, люди гораздо более опасны и жестоки, — сказал я и получил подзатыльник. Почему никто не любит правду?

***

А на следующий день в газете «Магические вести», которую мы выписываем совиной почтой, был заголовок на главной странице о побеге редкого и опасного дракона и кругленьком вознаграждении, если кто-то сообщит о его местонахождении. Прилагалось и большое колдофото прекрасного ящера. Судя по тому, как журналисты удивлялись отсутствию жертв среди магов, обещание свое дракошка выполнил. А вот журналисты оказались засранцами и в магическом мире, если судить по их скрытому между строк недовольству из-за отсутствия жертв. Журналистика, журналистика никогда не меняется.