На втором этаже горкома партии собрались партийные руководители с вновь принимаемыми перед залом заседаний, где собралась комиссия по приёму. Дошла очередь Егора. В костюме с галстуком и комсомольским значком на лацкане, повторяя про себя принципы коммунизма и тезисы вождя, молодой человек вошёл в зал. За длинным столом покрытым красной материей, на не высоком подиуме сидело семь человек. В центре, сам Первый секретарь, сосед с четвёртого этажа родительского дома, Борис Васильевич Дятлов. С права от него членом комиссии сидел Михаил Васильевич Демьяненко. Егор по здоровался, и партийный секретарь стала читать его характеристику. «Не надо продолжать» неожиданно перебил её Первый «Я, на пример, очень хорошо знаком с Егором и его партийными родителями. Ты что работаешь в ЖЭКе?» «Да, это наш лучший работник» ответил за Егора Демьяненко. «Ну вот видите, видите, лучший работник, а нам в стране и нужны коммунистами только лучшие работники. Егор, у тебя какое образование?» спросил Первый. «Горный техникум и учусь в ХИПИ» ответил парень. «Подходит?» задал вопрос теперь уже не Егору, а подполковнику в армейской форме, сидящему в конце стола так же, как член комиссии: «Да, полностью» ответил он. «Это замполит с нашего учреждения, зоны проще, Виктор Иванович Бескровный» уточнил Первый: «Егор, партийная организация города направляет тебя по комсомольской путёвке на службу в органы внутренних дел. Это огромная честь. Ты согласен?» Ну я бы посмотрел в тот момент на идиота, сказавшего бы Первому лицу города «Нет». «Конечно же я согласен и постараюсь Вас не подвести» ответил Егор. «Вот, это слова мужа» радостный и довольный ответом сказал Первый. «Секретарь, путёвку сюда я её сразу же и подпишу в торжественной обстановке, и чтобы завтра он был рассчитан и начал работать в органах».

С горкома партии Егор вышел кандидатом в члены КПСС и с направлением с двумя печатями горкома и горисполкома с подписью Первого и Дудника для работы в ОВД. Рассчитали Егора в этот же день. Начальник ЖЭКа начал звонить в горисполком с не согласиями, но его послали с этими вопросами к Первому, и он сдался. Утром Егор со всеми своими документами сидел в отделе кадров УЛ 314ть.

Уг. Ро.

Коллектив отдела уголовного розыска города состоял из начальника, его заместителя, трёх старших оперативных работников, девяти оперативников и трёх помощников оперативных работников—лиц младшего начальствующего состава—сержантов. Никак не подчинялся, но всегда присутствовал на первом вопросе любого совещания—начальник ИВС (изолятора временного содержания). Первым вопросом любого совещания—работа оперов с агентурой в ИВСе. Опытный начальник изолятора в хвост и гриву отрабатывал оперов, которые только по одним им и ведомой причине не приходили вниз для снятия показаний. После его ухода начиналось основное, рассмотрение текущих дел, совершённые за ночь происшествия из КУПП дежурной части и докладов следственно оперативной группы за ночь. У каждого на коленках личная общая тетрадь или прошитый блокнот обязательно отмеченный в спец части, как секретный. Эти свои тетради опера хранят в сейфах и по их окончанию сдают в архив, только после этого заводят новую. Иногда в этих записях целые судьбы простых людей, всё услышанное агентами в камерах с разговоров, с нужными оперативниками и следствию, людьми.

Евгению нравилось всё. И умные и чуть сосредоточенные лица его коллег, и задаваемые вопросы, звучащие на них ответы и предположения, планы на этот день и на будущие. Сразу были видны лидеры сыска и такие же, как Женя, дилетанты. «Пепов, твоя задача раскрутить «Смешного» по убийству Фёдорова дружинника, на танцах прошлой ночью» неожиданно поступила команда от заместителя розыска. «Что мне надо делать?». «Ты человек новый, шахту знаешь, прикинешься шахтёром, которого взяли за драку в парке. Тебя переоденут и посадят в камеру к предполагаемому убийце. У него уже закончились сигареты, а ты войдёшь с почти полной пачкой с фильтром и сразу её за светишь в хате. Ну поругаешь матом там ментов, расскажешь, что невеста будет волноваться и ждать, что ты не виновен и потом попробуй разговорить этого гада. Молчит и всё». «Понял, старшина?». «Так точно, товарищ капитан». «Ну ты это брось, у нас так не принято в розыске, только по именам или в крайнем случае имя отчество, вразумил, салага?». Опера за улыбались, но про себя, так как суровый взгляд начальника, поставил всех юмористов сразу на место. Совещание закончилось и Женя пошёл в подвал для переодевания. Начальник ИВС, старый волчара, битый перебитый, резанный и стрелянный не раз, но продолжающий работать на самой не благодарной должности любого городского отдела, был осведомлен и ожидал «подсадку». Николай Николаевич Озеров, майор милиции перед пенсией, но работу свою знал не просто, а до сконально. Перед тем, как сажать в «хату» подсадку, необходимо было подготовить почву, для этого в длинном коридоре ИВС, пол которого устелен длинной шахтной конвейерной, прорезиненной лентой, для бесшумной ходьбы по блоку дежурного. Все дежурные по блоку переобувались в мягкие тапочки. Возле камеры «Смешного» разыгрывалось представление двух сержантов. Дежурный в пол голоса, но так, чтобы было слышно в необходимой «хате», обсуждали: «Так, в семёрке у нас четверо?» «Да, полная». «А пятая?». «Там ТБЦ». «Нет, к туберкулёзу не надо: «А в тройке что?». «Там же этот, малолетка, Захаров, по наркотикам». «Так, в общую сказали не кидать, там его мигом «бакланы» научат, что у него не 206я, а мелкое хулиганство и он ничего не скажет.». «А к «Смешному» если?». «Так следак же говорил, чтобы не подселять». «Ну что мне на голову его надеть, шахтёра этого грёбанного, что ли» возмутился дежурный. «А что там за фраер такой этот шахтёр?» поинтересовался выводной. «Да лопух, на него хотят «бакланку» спихнуть вчерашнюю у ресторана с поножовщиной, а он там даже не был. Его ППСники готового на лавке в парке взяли, хотели в вытрезвиловку, а опера сказали в ИВС». «Лады, давай к «Смешному» пока, а если следак вякнет, тогда перебросим». «Ведите его, только по шустрому». В коридоре зашуршали ноги и всё стихло.

«Смешной» Смешнов Олег Ярославович, ранее дважды судимый, первый раз по 206й «Бакланке» с отсидкой 3 года на малолетке, с чего на мизинце левой руки значился перстень с полоской к безымянному пальцу. Второй раз «гоп-стоп» 141- 142 УК Украины, пятёрочка от звонка и до амнистии самой большой после лета 1953 года, к 70ти летию Советской власти в ноябре – декабре 1987го года, когда на свободу вышло больше половины ЗЕКОВ страны. На спине «ЗЕКА» красовался синий собор с двумя куполами, а на правой руке «паук», который означал по –понятиям- «воровал и буду воровать». Зоны опустели. И вот теперь опера закрыли его по убийству дружинника в парке после дискотеки, но, как он понял, доказухи маловато. Он внимательно слушал трепню попкарей в коридоре. «Что это? Подстава? Или правда всем пофик чьи-то команды. Ведь и ему сам следак вчера после допроса сказал, что сидеть будешь один, чтобы никто не смог помогать». Он, как загнанный зверь мотался по камере, три шага вперёд, три назад. «Да вроде не подстава, а в правду нет места. Ладно, кинут «баклана» поглядим на рожу и определим» думал «Смешной».

Сержанты вышли из блока, и всё слушавший начальник ИВС тихо сказал: «Молодцы, по-моему, хорошо, без лажи проговорили». Он повернулся к стоящему Жене: «Первый раз идешь?». «Угу». «Не переживай, мы всё слышим, заточек у него нет, вчера его до гола раздели, супинаторы и те вырвали». Он походил волнуясь, за тем принёс шоколадную конфету, съел её на глазах у всех, а фольгой, смоченной в своей слюне, поводил по побелке стены и потёр у глаза Жени. Через минуту там красовался обширный синяк, и бить не надо было. «Ну, так вроде бы лучше. Сам вопросов сегодня не задавай вообще, слушай его и отвечай на его вопросы и плачь, что твоя девушка тебя не дождалась, короче играй истерику и всё, понял? Завтра тебя выведут после того, как его заберёт следователь на допрос. Ну с Богом, сынок, ни пуха». «К Чёрту» ответил опер и шагнул в блок. Камера открылась, его с силой толкнули и захлопнули с шумом дверь. Тускло горела над дверью в металлическом кожухе не яркая лампочка, в мутное, засиженное мухами окно, чуть пробивался дневной свет. В камере было тихо и пахло парашей. В углу стояла большая алюминиевая кастрюля для нужд с крышкой, бак с водой и на цепочке кружка, две двухъярусные нары с железными приваренными полосками вместо матрацев, между нарами бетонированный стол и две лавки так же металлические, а над ними окошко в почти метровой стене. Стены побелены, все в крупной «шубе». И самое главное—запах камеры, что-то вместе с потом, испражнениями, кислым запахом квашеной не свежей капусты, сероводородом и табачным дымом.