– Слушай, а как этого зовут? – кричу я Джез. Она высовывает голову из двери сарая.

– Гермиона.

– Логично.

– Но я зову ее Халк.

На вычесывание шпица уходит почти два часа, после чего Джез осматривает собаку и дает добро. Я опускаю собаку на землю, и она элегантно удаляется, как будто гигиенические процедуры – это все, что ей требовалось. Я встаю и со стоном потираю поясницу. Похоже, груминг собак оборачивается куда более серьезной нагрузкой для мышц, чем сидение с утра до ночи перед монитором компьютера. Тут я вижу, как Джез вытаскивает из багажника «Лендровера» огромный мешок сухого собачьего корма.

– Тебе помочь? – предлагаю я без особого энтузиазма.

– Нет, спасибо, я справлюсь. – Джез, крякая, закидывает мешок на плечо и исчезает в сарае, а я следую за ней. Понимаю, что это неразумно, но последние несколько часов я снова и снова прокручиваю в голове разговор с Крупным Рогатым Кэлом.

– А с чего вдруг ветеринар оказался здесь? – как можно более небрежно спрашиваю я. Джез занята тем, что высыпает сухой корм из мешка в огромный мусорный бак.

– У Слэба запор. Такое нередко случается со старыми собаками. Это довольно болезненно, если не принять меры.

Я киваю, не испытывая никакого желания вдаваться в подробности.

– Ты давно его знаешь?

Джез отвлекается и ставит мешок на пол, удивленно вскидывая бровь.

– Кого, Слэба?

Я краснею.

– Крупного Рогатого Кэла.

– Крупного Рогатого Кэла? Ты что, назвала его так в лицо?

– Нет! – горячо возражаю я и тут же признаюсь: – Ну, вроде того.

Джез хохочет, потом снова поднимает мешок, возвращаясь к прерванному занятию.

– Держу пари, ему это понравилось, – говорит она.

– А что с ним? Он был немного… – Я делаю паузу.

– Ворчлив? – с усмешкой спрашивает Джез.

– Я бы сказала, высокомерен.

Она опустошает мешок и бросает его на пол.

– Я знаю Кэла всю жизнь. На самом деле он не так плох, когда узнаешь его поближе. Иногда его манеры слегка обескураживают. По крайней мере, людей. Я не думаю, что животные это замечают, – добавляет она с усмешкой.

– Отлично.

– В последнее время он немного застрял в рутине. Думаю, ему трудно из нее выбраться.

Товарищи по несчастью. По крайней мере, у нас есть кое-что общее.

– И как давно это у него?

Она задумывается.

– С год или около того? Может, дольше.

Я хмурюсь.

– Это не рутина, – говорю я. – Больше похоже на… тупик. – Джез пожимает плечами.

– Ну, ты же знаешь ветеринаров. Большинство из них отдает предпочтение животным, а не людям.

– Неужели? – Значит, он ненавидит двуногих?

– О, я бы так не сказала. – Джез тащит контейнер обратно в угол.

Я с надеждой смотрю на нее.

– Он помешан на птицах.

Замечательно. Пернатый и Крупный Рогатый Кэл определенно не имеет шансов на успех. Кому вообще нужны работяги-медики? Особенно со сложной предысторией. В любом случае, пока не время начинать охоту. Моему одиночеству всего лишь несколько недель. Мне еще следует находиться в фазе голодания после разрыва отношений: никаких свиданий, никакого флирта, решительно никаких случайных связей с незнакомцами в барах или собачьих питомниках. Облегченная версия любви – максимум, что я могу позволить себе в предстоящие праздники.

– Ну, ты как, готова к следующему заданию? – спрашивает Джез.

– Конечно, – отвечаю я. Что может быть хуже, чем убивать паразитов голыми руками? Она хватает странного вида инструмент с черенком лопаты и парой металлических челюстей в основании.

– Что это? – с подозрением спрашиваю я.

– Совок для уборки собачьих какашек.

– Серьезно?

Джез улыбается и протягивает его мне.

– Полный гламур.

Ах, сельский край! Здесь наверняка есть чем заняться, и я могла бы найти себе тысячу дел по душе. Но почему-то дальше собак мое воображение не заходит. Я уверена, что в Девоне представлены все виды развлечений, и в свое время они обязательно мне откроются. А пока меня будет врачевать свежий воздух.

Так что, если не светит ничего другого, буду коротать дни, наслаждаясь живительным дыханием.

До тех пор, пока я не против того, чтобы дышать одним воздухом с собаками.

На сегодня в гостинице Джез шесть постояльцев, хотя в ближайшие дни ей придется расстаться с тремя из них. Рождество – традиционно мертвый сезон для собачьих гостиниц, объясняет она за обедом. В это время хозяева обычно проникаются особой любовью к своим домашним животным: хотят быть рядом с ними в каникулы, даже если потом с радостью сбагривают их на целый год в интернат. Исключение составляют те, у кого имеются загородные дома в далеких уголках вроде Антигуа или Кейптауна: номера в собачьей гостинице они бронируют ежегодно и привозят своих питомцев полностью упакованными, с подарочными рождественскими чулками, любовно собранными владельцами. Джез должна раздать их рождественским утром и, в отдельных случаях, снять на видео момент, когда собака разворачивает подарки.

– Серьезно? – удивляюсь я. – Даже у меня не бывает рождественского чулка. Я даже забыла, когда получала его. – Мне было лет двенадцать, когда мама заявила привычным, не терпящим возражений, тоном, что, поскольку рождественский дед – пережиток прошлого, чулки тоже пора отправить на свалку. Мама всегда открыто возмущалась тем, сколько дополнительной работы требует Рождество, и зачастую называла его «Фестивалем матери».

– Слэб может поделиться с тобой, – ухмыляется Джез.

– Похоже, я родилась не в той семье, – размышляю я вслух.

– Или не того биологического вида, – уточняет Джез.

На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя себя вполне прилично. Подойдя к зеркалу, я с радостью вижу, что правая щека больше не выглядит опухшей, хотя на виске разливается довольно зловещий желтый синяк. Теперь я скорее похожа на жертву домашнего насилия, а не теракта. Прошлым вечером Джез откопала для меня кое-какую одежду: выцветший джинсовый комбинезон, несколько футболок и старый шерстяной кардиган, когда-то, вероятно, красивого оттенка бургундского, но теперь напоминающего остатки вина на дне бокала.

Когда я спускаюсь к завтраку, Джез, уже в пальто, натягивает сапоги. Она одобрительно оглядывает мой прикид.

– Тебе идет стиль фермерский шик.

– Кто бы мог подумать? – отвечаю я, направляясь в кухню за кофе. – А куда ты собралась?

– Не я, а мы. Неси кофе в машину. – Она протягивает мне пальто. – У нас свидание.

Я хмурюсь.

– С кем?

– С давним другом. Который сгорает от желания познакомиться с тобой.

– Ладно. – Я накидываю пальто. – Но хочу, чтобы ты знала, я не занимаюсь сексом втроем.

Я предположила, что мне предстоит знакомство с кем-то из школьных друзей Джез, но, когда спустя десять минут мы заходим в почтовое отделение, нас встречает миниатюрная, похожая на птичку, женщина с медово-смуглой кожей и белоснежными волосами, собранными на макушке в замысловатый пучок.

– Джеральдина, это моя кузина Чарли, – объявляет Джез. – Чарли, это Джеральдина, выдающийся почтмейстер.

– Просто Джерри, – улыбается женщина. – Здесь никто, кроме Джезебел, не называет меня Джеральдиной. – Она вытирает ладони о фартук кремового цвета с выцветшими певчими птицами, и протягивает мне руку. Пожатие у нее на удивление крепкое; я обращаю внимание на выпирающие костяшки ее пальцев, похожие на отшлифованные грецкие орехи.

– Очень рада познакомиться, – говорит Джерри.

– Чарли у меня в гостях. Приехала из Лондона, – объясняет Джез.

Джерри наклоняет голову и оценивающе смотрит на меня.

– Ага. Зов деревни. Мы все рано или поздно его слышим.