В самом деле? Я бросаю многозначительный взгляд на Джез, и она пожимает плечами, как бы предостерегая: Не углубляйся.

– Ты останешься на шествие? – спрашивает Джерри.

Я снова поворачиваюсь к Джез, удивленно вскидывая брови.

– Хм… Что за шествие? – В моем воображении тотчас возникает длинная процессия из зубастых блондинок в однотипных тиарах и одинаковых купальниках.[19]

– Рождественское представление, – поясняет Джерри.

Ах, вот оно что. Блондинки мгновенно превращаются в ряды плачущих Богородиц.

– Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном отвечаю я.

И в то же самое мгновение Джез произносит:

– Непременно!

Возникает неловкая пауза, пока мы с Джез обмениваемся взглядами, но ее прорезает голос Джерри.

– В Кросс Боттомли проходит самое чудесное рождественское шествие, – обращается она ко мне. – Тебе понравится. Всем нравится. Это самое яркое событие года.

Я одариваю ее ледяной улыбкой. Рождество! Неизбежное, незыблемое, непобедимое.

– Она ни за что на свете не пропустит этого, – уверенно говорит Джез.

– Конечно, нет. – Джерри взмахивает рукой, как будто вопрос решен. – Постой-ка. Я чуть не забыла, зачем ты пришла. – Она отворачивается к стеллажам и роется в деревянных ящичках. – Ага. Нашла. – Она вытаскивает маленькую бандероль и вручает ее Джез. Та хмурится, рассматривая сверток. Посылка размером с чайную коробку завернута в простую крафт-бумагу.

– Что это? – Джез недоуменно крутит в руках сверток.

– Почему бы не открыть и не посмотреть? – предлагает Джерри.

Джез колеблется.

– Штемпель Финляндии, – говорит она. Я различаю в ее голосе что-то похожее на дрожь.

– Так и есть, – бормочет Джерри.

Джез поднимает на нее взгляд, и старшая подруга вскидывает бровь. Такое ощущение, словно они говорят на неизвестном мне языке. Джез медленно разворачивает бумагу, осторожно берясь за края, словно ожидая, что посылка взбунтуется. Наконец бумага соскальзывает, обнажая простую белую картонную коробку. Джез снимает крышку, и мы втроем вытягиваем шеи, заглядывая внутрь. Там, в гнездышке из ваты, утопает крошечная вещица, похожая на изделие из выбеленной кости.

– О боже, – шепчет Джез.

– Что это? – спрашиваю я.

– Если это то, что я думаю, тогда это настоящее чудо, черт возьми, – еле слышно произносит Джез. Она аккуратно вынимает предмет из коробки и держит его на весу. Мне не сразу удается понять, что это такое.

– Это что… миниатюрные сани? – озадаченно спрашиваю я. Джез кивает, сияя.

Перед нами искусно вырезанная модель саней из старого дерева и материала, смахивающего на отбеленную слоновую кость. Полозья, напоминающие длинные тонкие бивни, изящно загнуты вверх и увенчаны круглыми наконечниками. Узкие планки сиденья замысловато соединены с полозьями светло-коричневыми жилами, а между стойками подвешено крошечное украшение в форме клевера из слоновой кости.

– Я давно ищу такую вещицу, – говорит Джез. – Почти три года ушло на то, чтобы ее отыскать!

– Стоило так долго ждать, – восхищенно произносит Джерри, окидывая сани оценивающим взглядом. – Сколько же им лет?

– Похоже, это девятнадцатый век. – Джез переворачивает сани и разглядывает их снизу.

– Откуда они? – спрашиваю я.

– Наверное, из Гренландии. Инуиты[20] вырезали их и раздавали в качестве подарков на Рождество.

– Но… кто тебе это прислал?

Джез мнется в нерешительности.

– Я не совсем уверена, – медленно произносит она, что предполагает прямо противоположное.

Она вынимает остатки ваты и рассматривает дно коробки, после чего осторожно возвращает сани на место. Она уже собирается закрыть коробку, когда замечает небольшой квадрат бумаги, прикрепленный к внутренней стороне крышки.

– Стойте-ка. Там что-то приклеено. – Джез отрывает листок и разворачивает его, пробегая глазами текст.

– Что там? – спрашивает Джерри.

Джез глубоко вздыхает.

– Это приглашение, – отвечает она, не отрывая глаз от бумаги.

– От кого? – интересуюсь я.

Джез бросает взгляд на Джерри.

– От Санта-Клауса, – улыбается Джерри.

Через пять минут мы с Джез снова в «Лендровере», мчимся по дороге, а я по-прежнему пребываю в неведении. Белая картонная коробка лежит на сиденье между нами, словно взрывное устройство, и, мягко говоря, Джез ведет машину еще более неаккуратно, чем обычно. Она нервно сжимает руль и стискивает зубы, а по ее лицу то и дело пробегает судорога. На крутом повороте она резко сбрасывает скорость, и автомобиль тяжело кренится на сторону. Я в панике хватаюсь за приборную панель и ловлю себя на мысли, что если мы вот-вот погибнем из-за содержимого этой чертовой коробки, у меня есть право знать, почему.

– Боюсь, я все еще не понимаю. Кого именно ты собираешься навестить?

Джез колеблется.

– Подругу, – наконец признается она. По тому, как она произносит слово «подруга», я примерно догадываюсь, в чем дело.

– Что за подруга? – осторожно спрашиваю я.

– Это сложно.

– Не сложнее, чем алгоритмы. Попробуй объяснить.

– Дело в том, что мы никогда… – начинает Джез, но у нее срывается голос. – Не встречались лично. Мы только… – Джез снова делает паузу, краснея. Она как будто разговаривает сама с собой.

– Только что? Господи, Джез! Не тупи!

Джез украдкой бросает на меня быстрый взгляд и тут же переводит его на дорогу.

– Мы только общались через «Вайбер».

– Через «Вайбер»?

– Да, мы разговариваем каждый день. Иногда два раза в день. Или даже три, – признается она слегка застенчиво.

– И где твоя… подруга живет?

– В Северной Финляндии. В общем, в Лапландии. Она кандидат наук, занимается антропологией в Институте арктических исследований.

Лапландия? Арктические исследования? Черт возьми, не ошиблась ли я насчет Джез?

– Как вы познакомились? – спрашиваю я.

– На сайте по собачьим упряжкам.

Меня распирает от смеха.

– Ты серьезно?

– Это не так странно, как звучит. Элоиза – тоже энтузиастка этого дела. И мы начали переписываться. Так, слово за слово…

– И к чему пришли?

Джез пожимает плечами.

– Сама понимаешь… к чему.

– А конкретнее? И как давно это продолжается?

– Довольно давно. – Джез смущенно поглядывает на меня. – Почти два года, – признается она.

– У тебя телефонный роман уже два года? – Я не могу скрыть изумления.

– Это не так уж долго.

– И вы никогда не встречались?

Джез колеблется.

– Ну, мы обе были заняты. И все складывалось так хорошо. Мы боялись… все испортить.

Встречей? Но, впрочем, кто я такая, чтобы судить других? Я жила бок о бок с бойфрендом, и мне довольно легко удалось все испортить.

– «Вайбер». – Я слегка хмурюсь. – Это же… просто разговоры? Или вы… еще чем-то занимаетесь?

Джез смеется.

– Не твое дело. – Она снова переключает передачу и, заезжая во двор «Собачьего уюта», паркует машину. Глуша мотор, она лукаво поглядывает на меня. – Прелесть «Вайбера» в том, что он на редкость универсален.

– Я даже знать ничего об этом не хочу.

– Не будь ханжой!

– Я не ханжа. – В моем голосе прорывается обида.

Это я-то ханжа? Ну, может быть. Немножко.

– Так ты… действительно не против, если я поеду? – спрашивает она.

– В Лапландию? Почему я должна возражать?

– Потому что это значит остаться одной на несколько дней. Вообще-то на несколько недель. А я обещала твоей маме присмотреть за тобой.

– Джез! Мне не пять лет! За мной не нужно присматривать. Что бы ни говорила моя мать! В любом случае, я здесь всего на пару дней. Как только получу добро от страховой компании, сразу вернусь в Лондон.

Джез улыбается.

– Спасибо, кузина. Ты – лучшая.