Как только я открыла дверь, меня встретил санитар. Он сунул мне небольшую пластиковую коробку, куда я должна была убрать все свои вещи: телефон, часы, цепочку. Таковы были правила, и я не могла их оспаривать.

— А я уже и забыла, как у вас здесь всё строго, — я сложила все свои мелкие вещи в коробку и последовала за вторым санитаром, который своим каменным лицом напоминал первого и облачен был в точно такую же голубую униформу: штаны, рубашка, шапочка, перчатки.

Из-за одинаковой одежды и безэмоциональных лиц работников больницы можно было легко спутать друг с другом. Здесь даже врачи имели такую же одежду. За исключением того, что они носили белые халаты.

Пройдя пост охраны и миновав турникет, мы с санитаром пошли по длинному коридору. На самом деле, он не был таким уж и длинным. Просто, когда ты шёл по нему, он почему-то казался бесконечным.

Мы прошли зону отдыха, где пациенты собирались вместе и играли в свои придуманные игры. Столовую, где вся посуда была пластмассовой, а ножки столов и стульев были привинчены к полу. Душевые, где обычно пациентам помогали мыться. У некоторых, в связи с их болезнью, мозг был полностью затуманен. Миновав закрытые палаты мы, наконец, достигли кабинета директора.

Какое счастье, что его кабинет был на первом этаже, а не на цокольном, где были особо буйные пациенты. Здесь, по крайней мере, ничего опасного не могло произойти.

— Как там твой отец поживает? Давно его не было видно, — директор оторвался от бумажек и добродушно меня встретил. У него был самый обычный кабинет. Стол, два стула (один для него, второй для пациента) и, пожалуй, всё. Документы хранились в другом месте, и только у него был ключ от их хранилища. Так что его кабинет они не заполняли.

— Да всё так же. Занят работой, впрочем, как и вы.

— А кто в наше время не любит работать? — он зевнул и, сняв очки, стал их протирать салфеткой. — По какому делу? У Джен новый пациент, или же… неужели хочешь с кем-то встретиться?

— Здесь недавно был местный журналист. Я хочу встретиться с тем же человеком, что и он, — директор резко прекратил протирать свои очки.

— Я не могу допустить тебя к нему. Его только успокоили. К тому же, твой отец попросил меня тебя к нему не пускать.

— Значит, вам звонил мой отец? — «Неужели моя теория оказалась правдой? Папа, почему ты не хочешь, чтобы я копалась в этом деле?» Я скрестила руки, скрывая раздражение. Зная, что мне запретили… теперь я точно была уверена, что должна встретиться с этим человеком и лично задать ему вопросы. Чтобы, по крайней мере, узнать, почему мой отец был так против этой встречи. — И вы, я так понимаю, выполните его просьбу?

— Почему ты так думаешь? В этом вопросе я всегда считал, что тебе стоит знать правду. Давно уже. Шила в мешке не утаишь. Рано или поздно… Так что, я даю тебе доступ. Но у тебя есть всего лишь десять минут. И я буду вынужден сделать звонок твоему отцу. В конце концов, то, что ты узнаешь… Вы должны будете это обсудить, — в кабинет заглянул санитар. — Проводи её в палату номер пять, через десять минут — к выходу.

— Да, доктор, — санитар вышел, я попрощалась с директором и последовала за ним. И снова этот длинный коридор. Только в этот раз он вёл меня к правде, которая перевернёт мой мир и уничтожит его одним разом. Слишком горькая правда. Правда, в которую мне до сих пор не хочется верить.

— Папа, вы правда это сделали? Скажи, что нет, — отец молчал. — Папа, ты понимаешь, что это неправильно? Так нельзя… — В ушах до сих пор звучал голос бывшего работника газеты: «Ты была мертва. Ты не дышала».

— Как это, нельзя? Мне что, с твоей матерью нужно было хоронить тебя? Ты знаешь, что из-за твоей смерти у матери был нервный срыв. Мы сделали это, потому что считали, что так правильно. Родители не должны хоронить своих детей, — отец щёлкнул зажигалкой и закурил.

Этот разговор нас обоих нервировал. Но папа хотя бы мог успокоиться с помощью сигареты. А я… как я должна была успокаиваться после того, что узнала? Вообще, должна ли я сейчас быть живой? Стоять здесь и разговаривать с отцом? Если ли у меня на это право?

— Но папа… разве мёртвых можно возвращать к жизни? Рано или поздно за это кому-то придётся платить.

— Твоя мать уже заплатила за это, — отец выдохнул дым от сигареты и нахмурил брови.

— И ты так спокойно об этом говоришь? Ты понимаешь, что она умерла из-за меня? Как вы вообще это сделали? Почему подземный мир позволил вам это сделать? — я не знала, что мне делать. Стоит ли кричать и плакать? Меня переполняли эмоции. Мне казалось, что рано или поздно я задохнусь от нахлынувших чувств. Это правда обрушилась на меня так внезапно. Оказывается, что я была мертва уже давным-давно. Я ходячий труп. Труп, за который моей матери пришлось заплатить собственной жизнью. Если бы у меня был выбор… я бы не хотела, чтобы моя мама из-за меня умирала. Разве это правильно?

— Ты сама знаешь, что каждое правило можно обойти. Жизнь за жизнь. Прошло уже столько лет. Сейчас это уже не имеет значения. Это давно позабытая история.

— Позабытая? Тогда что здесь делает цербер?

— Он пришел не за тобой. А за тем, кто сбежал, — отец перестал курить и выбросил сигарету в урну. К счастью, она была рядом с клиникой. Да, мы всё ещё находились здесь.

— Это как-то связано с самоубийством оборотней? Я видела на карте свою фотографию. Раз мы начали говорить начистоту, то ты не думаешь, что мне и это нужно знать? Это ведь как-то связано со мной, да?

— Я никогда не думал, что он вернётся. Мёртвые должны спать в своих могилах. Но кто знал, что он сбежит из подземного мира, — я смутно догадывалась, о ком говорит мой отец, но всё ещё не понимала, как связаны тот, кто сбежал из подземного мира и я. Если следовать логике, то как бы прискорбно это ни было, моя жизнь была оплачена ценой другой жизни. Пусть мне и неуютно при одной только мысли об этом, но это так. Отец был прав: любое правило можно обойти. Но…

— Как я и этот человек связаны?

— Никак. Просто он хочет узнать, как ты вернулась к этой жизни.

— Папа… ты снова что-то недоговариваешь. Я ведь чувствую. Даже если и существует способ вернуться обратно, то ты не думаешь, что в первую очередь он должен был идти к тебе или к дяде Алену. Он же вам с мамой помогал это сделать? — я посмотрела на отца.

— Бесполезно. Он ничего от него не узнал.

— Ты хочешь сказать, что это он его убил? — такое было вполне возможным. Он пытался узнать способ, как вернуться обратно к жизни, и в порыве гнева убил дядю Алена, когда тот ничего не сказал. Но тогда… «Зачем ему было убивать оборотней и искать меня?» С каждым ответом отца я всё больше запутывалась. — Но тогда вопрос насчёт меня всё ещё остается открытым: зачем лично я нужна этому человеку? Я не думаю, что после смерти дяди Алена, ему было трудно добраться до тебя.

— Ты действительно хочешь это знать? Быть может, с тебя достаточно, Валери, на сегодня правды, — отец упрямо не хотел отвечать на мой вопрос.

— Я думаю, что с меня достаточно на сегодня тайн. А что, если этот человек однажды всё же придёт ко мне?

— Он не придёт. К счастью или нет, он не знает, как ты выглядишь. Да и вообще мало что помнит о жизни. Память, знаешь ли, со временем имеет свойство стираться. Особенно там, в забытьи. Даже ты первое время ничего не помнила. Всего лишь небольшие фрагменты. Не стоит волноваться по этому поводу. Тем более, тебе скоро уезжать. Это не твоя проблема.

— А что, твоя? Ты не думаешь, что если бы вы тогда этого не сделали… ничего бы не произошло.

— Мы это уже обсудили. Ты не имеешь права никого из нас винить.

— Скажи, что я ещё должна быть благодарна за подаренный мне шанс снова жить! Не хочешь говорить? Тогда я сама лично найду этого человека и выясню, чего он от меня хочет, — я пошла к своей машине, больше не обращая внимания на отца.

Я не помню, как завела машину, как оказалась на нашем с Джен и Джефом месте. Лишь только знаю, что когда отвела взгляд от звёзд на небе, то увидела себя сидящей на траве, а где-то там вдалеке мелькали фонари нашего небольшого города. На душе у меня скребли кошки.