Пяткин умирал, и умирал во злобе. Ангел, готовый принять его душу, устало повторил ему:

  - Вам очень трудно будет там с этим.

  - Мне с этим очень трудно было и здесь, это кого-то волновало? - огрызнулся Пяткин.

  - Вы, люди, - сказал Ангел, - листья одного древа, не видящие общих корней, но завеса спадёт, и вы познаете те неумолимые силы, которые разнесли вас так далеко из единого семени. Вам откроется, что каждый стал таким, каким ему было предначертано стать, и что любой другой на его месте был бы таким же. Вы ощутите те невидимые руки, которые извечно лепят вас по собственному произволу, вы поймете, что не внутри человека причины его поступков, а вовне, вам станет вовеки ясно, что нет правых и виноватых, и...

  - ... и враг обнимет врага, как брата? - предположил Пяткин.

  Ангел несколько сбился.

  - То, что представляется вам банальной метафорой...- продолжил он, наконец.

  - Дурацкой метафорой, - уточнил Пяткин. - Никогда не обнимался с братом. Я что - педик? В принципе не люблю, когда меня трогают руками.

  - У вас будет вечность, чтобы сменить привычки, - улыбнулся Ангел.

  - Страшное умирание моё, Ангел, - прошептал побелевший Пяткин, - ты делаешь ещё страшней!

  - Совсем скоро, - говорил Ангел, - пред вами откроются врата, недоступные живым. Достаточно лишь нескольких шагов в распахивающиеся перед вами пределы, и горечь, угрызения и тяжкое раскаяние - вот всё, во что превратится терзающие вас злоба и гнев. Переступите же эту черту с лёгким сердцем, оставив у порога недостойный вас груз...

  - Недостойный?!! - завыл Пяткин. - Уж не из Ада ли ты явился, неузнанный бес, чтобы унести в последний миг душу мою, если учишь ты, что обиды её - ничто, и муки её - ничто, и сама она - ничто?!!

  - Ненависть к ближнему в душе подобна крови его на руках, - ответил Ангел.- Вы будет очень стыдно там, если вы не отринете её здесь.

  - А если отрину, мне будет очень стыдно здесь!!

  - "Здесь" уже почти не осталось.

  - "Здесь" было достаточно долго!!!

  - Ну, я не знаю, как с вами ещё разговаривать, - вздохнул Ангел.

  - Ну так помолчите, давно пора! Вы мешаете мне умирать!

  - Уверен, у вас получится, - сказал Ангел несколько раздраженно, смутился и добавил:

  - Простите.

  Пяткин не ответил, а нет, вообще-то ответил. Он сказал:

  - Мне больно.

  Ангел встал:

  - Молитесь.

  - Господи! - вздохнул Пяткин.

  - Господи!!! - напряг голос он. - Услышь меня! Ты сотворил меня, ты вдохнул в меня жизнь, ты даровал мне способность понимания и переживания, и лучшую часть дара твоего я потратил на то, чтобы постичь тебя, тайный язык деяний твоих и смысл моего в тебе существования. У меня не вышло ничего; пытаясь заглянуть за дальние пределы, я проворонил всё, что было рядом; радость, красота и щедроты жизни прошли мимо меня, как вода сквозь пальцы, и мир твой, Господи, достался тем, кому было плевать, существуешь ты или нет. Всю жизнь они торжествовали надо мною шоблою своей в одиночестве моём, так неужели и за смертным порогом ждёт меня новое глумление от великодушия моего? В последний страшный час свой, - приподнявшись на постели, надрывно заорал Пяткин, - Господи, молю, ответь мне, ТЫ ВООБЩЕ ЗА КОГО?

  - О Господи! - вырвалось и у Ангела тоже.

  - Всё что ли? - быстро и сдавленно спросил Пяткин. - Кажется, что-то лопнуло, вот тут, внутри.

  - Да, - ответил Ангел, - да. Пора. Всё же жаль, что так.

  - Руку, - в панике метался Пяткин, - дайте руку! Нет, не надо руки!!! - испуганно закричал он.

  - Вот! - сказал Ангел. - Возьмите! Отриньте страх! Мы встречаем вас, как брата, любимого и любящего...