Может окружающие ничего не заподозрили и мне удалось, словно шпиону, смешаться с ними и проникнуть на чужую территорию? Все роли к концу дня игрались небрежно, на автомате, я уже не ждал апплодисментов, просто хотелось тишины и одиночества.
Я ждал, будто встречи с возлюбленной, прихода ночи, я готовился к нему, предчувствуя что-то важное для себя. Я не знал что принесет мне эта поездка, но уже в поезде знал, что обратно я вернусь другим. Может я когда-то здесь уже был или еще буду после? Просто ощущение…
Ночной шум редких машин – не то, что днем – лишь далекие огоньки и постоянное ощущение чего-то непрерывно продолжающегося. Город дает утопическое ощущение надежды, от которой хочется вечно бодрствовать, никогда не спать, он борется со сном своим несмолкаемым движением, а ты следишь за ним, боясь пропустить какие-нибудь детали.
Как изменился звук земли с появлением техники, машин, заводов! Высвобожденные децибеллы витают теперь неприкаянно, возможно накапливаются и переходят в какую-то неоткрытую еще энергию, силу заставляющую прислушиваться, даже когда тихо, и тревожно ожидать, порою, грома среди ясного неба.
Я залез с ногами на подоконник как делают всегда в общагах, вокруг был студ-городок, я закурил, потушил свет. Меня всегда возбуждали общаги, они таят скрытое приключение и столько бурлящей юной энергии, даже когда этого вовсе не желаешь, или убеждаешь себя, что не желаешь, а сам только и смотришь на нее с завистью с высокого этажа. Где-то внизу слышалось: “Доброе утро последний герой!” хором молодых ломающихся голосов под ненастроенную гитару. Все как обычно в таких местах. Все, кроме меня, и снова подступает оно… Но теперь что-то изменилось и еще добавилось: вчерашний победитель, продемонстрировавший и доказавший мне мою жалкость и ничтожество, теперь похоже и сам загрустил.
Словно заточенный в башне на своем 10 этаже, я все слышу и вижу, и прибавляющуюся Луну, и черную громаду леса справа, и пятиэтажки общаг внизу слева, а дотянуться не могу… Здесь, так далеко от реальности того мира с его проблемами и радостями, мира принадлежащего другим людям, совсем другим, которые могут сейчас для меня быть небрежно и прихотливо лишены и лиц и индивидуальности – они все так далеко от меня, а я здесь и сейчас, я – несчастный наблюдатель своего мира.
В одном из окон с торца здания, наверное из общажного коридора или лестницы, только что заигрывали друг с другом и обнимались две девушки. Удивительно. Я самый подходящий для них наблюдатель из всех возможных, а они самый подходящий внезапно появившийся предмет моих наблюдений, не требующий моего участия, не диктующий мне поведения, принимающий меня как есть, вернее, как нет – легко обходящийся без меня… но их, словно двух птичек, кто-то потревожил, и они быстро упорхнули. Так жаль. Нет, это к лучшему. Я ушел в комнату.
Я существую, будто параллельно всему в своем искусно созданном положении наблюдателя, который то ли по привычке, то ли по заблуждению, по прежнему жаждет действия и участия. Еще выпить, чтобы дионисийский порыв увлек меня еще глубже в сладкое страдание ненужного “вне”, "былое", – тоже мне, воспоминатель! Но мое прошлое ничуть не менее настоящее, чем их настоящее настоящее, у меня все это было в изобилии, не подумайте! – попытался я оправдаться перед заскучавшей публикой, – но все это было, а я пытаюсь думать, что до сих пор есть.
Пустое царство кто-то занял. Заняла какая-то новая игра, но уже не моя игра, что-то или кто-то незнакомый играл со мной. Как происходит порой: это что-то забрасывает меня в другое время не силой моей памяти или ностальгии, а будто выстрелом в воздух – вокруг те же незримые узоры, что и во времени-доноре, оно заставляет чувствовать также и то же, что тогда, но сейчас еще с оттенком некоей усталости, часть души не желает поддаваться игре и сохраняет резерв благоразумия, от которого, как раз, и веет прошлым "прошлым" и досадной посторонностью.
От ночной прохлады заныла шея, еще выпить и снова в кутерьму, закрыть и занавесить окно, и с белым флагом в добровольный плен к врагу? Может снова испробовать проваленную вчера попытку почитать…
“…Что значит твое молчанье, когда ты молчишь? Что значат твои слова всякий раз на другом, новом языке? Только не бросай мою руку, когда я буду спускаться по узким ступенькам в сумраке…”.
А есть ли вообще какие-то постоянные действующие лица, ипостаси пресловутого "я": один, другой, третий, десятый? Может, когда ты всякий раз прикладываешься к замочной скважине посмотреть, что же будет дальше, старый искусный актер успевает переоблачиться, и создается иллюзия целой труппы, ведь зритель из тебя тоже "так себе" – то и дело слышен храп.
Ну уж нет!
Я нащупал в кармане наушники, воткнул штекер. Музыка, как катализатор, незаметно брошенная в остывающий котел, вдруг заставила встать, включить свет и выйти в коридор.
– Всё, хватит сидеть и думать о своей изоляции, пора выйти в тот настоящий мир, который меня так тяготит, тянет и пугает. Я должен сделать первый шаг! Я выйду к ним, даже если мои ноги засосет как в зыбучие пески, абсурд, я этого хочу! Ну, или просто куплю еще пива.
Я с решимостью подошел к выходной двери, рывок… Но увы – это же общежитие, и все двери после полуночи закрываются комендантом.
"Теперь точно в плен, где мой белый флаг?"
Но ощущение приключения, которое так безжалостно было расстроено, все же не ушло, и я пошел курить на общий балкон на 10-м этаже.
Еще не отворив дверь, я почувствовал, что там кто-то есть. Приготовился к внеплановому выходу на сцену, поправил парик и открыл дверь. Там оказался молодой человек с большими воспаленными, будто заплаканными голубыми глазами.
– Не хотите портвейну?
– С удовольствием, а то я хотел как раз купить что-нибудь, а дверь уже заперта.
– Да, здесь так принято, я здесь уже бывал, возможно, даже не раз.
– "Возможно" – мне это очень знакомо последнее время. А вы, кажется, чем-то сильно расстроены?
– Да, не обращай внимания, может лучше сразу перейдем "на ты"?
– Да, конечно, а вообще, я не помешал, в смысле, может я пойду?
– Нет, не уходи, пожалуйста, мне так плохо сейчас, извини, раскис просто. Скажи, ведь если всё меняется, может и теперь что-то изменится к лучшему?
– Да, может. Понять бы еще, что считать лучшим… Кажется, тебе пора просто отдохнуть, да и мне уже, давай, я тебя провожу.
– Останься, прошу, мне сейчас так одиноко, – он сжал мою руку…
Утром ныла голова, память, как оробевшие родственники у одра тяжелобольного, затаилась и не решалась припомнить ни слов, ни событий прошедшей ночи, чтобы дать мне спокойно уйти. Уже пора было уходить в один конец, просто снова уходить.
Прежний страх пространства и его преодоления смазался теперь еще и своего рода близорукостью: словно ощущалась только небольшая сфера вокруг моей точки присутствия, остальное же, что за ее пределами размывалось и растиралось в пыль безжалостной мокрой ладонью, сделанной из губчатого слепого камня. Мой тусклый фонарик в кромешной окружающей тьме периодически вовсе мерк, и я брел наощупь, коридор, лифт, холл, до свидания, двор, а в голове с каждым шагом било в колокол:
“Неужели мы все такие чужие себе и всему вокруг?!”
А внутри живота спазмом подступала радость и невесомость, мой плен окончен, наступило долгожданное освобождение!
Подул ветерок, и меня обдало снегом от цветущих яблонь, я остановился, подставил ладонь, один лепесток приземлился в нее. "Он знает больше меня, он естественен, он совершенен, он принимает жизнь как она есть, он ее часть, и не требует взамен даже гарантированного времени для цветения, ему хватает и этих прекрасных мгновений, а потом время же и растопчет его".