На попытку возразить, он резко заметил:

– А гастарбайтеры в каких квартирах обретаются… без регистрации… жилье брошенное, без хозяина…

– А кому нужна такая, на первом этаже?

Голубев посмотрел на Субботина – тот кивнул в знак согласия.

– Ладно, пойдет… неделю на комиссию и еще неделя на оформление решения и ордера… все!

Он взял ручку другого цвета и размашисто написал «Срочно подобрать однокомнатную квартиру».

Когда Назарова и Субботин вышли на улицу, она прошептала:

– Ванечка, это ты… так заставил… как у тебя это получилось?

Ваня пожал плечами и ничего не ответил, а когда вернулись в детский дом, он, будто вспомнив, сказал:

– Мама Люба, восемьдесят пять – это минимум, тебе еще только сорок, не беспокойся, все будет хорошо.

Август пролетел, как одна неделя, слишком много было хлопот: получив ордер и ключи, за неделю сделали своими руками простейший ремонт – побелку, оклейку обоев. Затем купили портативный телевизор, радиоприемник, электрочайник.

В середине сентября курьер военкомата вручил Субботину повестку о явке по призыву 22 сентября. Оставшиеся дни в сумасшедшем темпе и с напором Назаровой удалось прописать Ваню, оформить генеральную доверенность на Любовь Степановну, заключить договор с агентством о сдаче квартиры в аренду с октября.

Назарова и Ваня решили сдавать жилье под ее контролем, а полученный доход аккумулировать на его счету, что бы через два года у него был какой-либо капитал для новой жизни.

Накануне явки на сборный пункт Ваня, уставший до предела, но с хорошим настроением от завершения всех проблем, лег на диван и мгновенно отключился.

Видел он себя во сне: лежит на диване, а в комнате что-то происходит. Какие-то слабого свечения волны пронизывают помещение, меняя цвет – бледно-голубой, розовый, зеленоватый. Два полупрозрачных сиреневых силуэта перемещаются, то приближаются к нему, то останавливаются в метре от него, отплывают и вновь застывают рядом. Ему казалось, что эти призрачные существа касаются его головы, вызывая ощущения легкого покалывания в висках. Вдруг волны исчезли, сиреневые ореолы растаяли.

Санкт – Петербург, 22 сентября 1995 года. Иван Иванович.

Ваня проснулся с тяжелой головой. Посмотрел на будильник – спал всего пять часов. Прошел в ванную, включил свет, повернул кран в умывальнике и взглянул в зеркало.

На него изумленно смотрел, чем-то знакомый, но совершенно неизвестный дядька лет пятидесяти, с коротким седоватым бобриком, держащий в руке зубную щетку. Ваня качнул головой, сделал движение щеткой и понял, что в зеркале отражается он сам – Ваня Субботин. Он же все понимает, чувствует, видит. Вот только никак не может понять, что произошло с ним, как это за одну ночь постарел лет на тридцать.

Он ли это, пронеслось в голове, оглянулся – никого нет. Раз это я, подумал Ваня, и никого рядом нет, тогда кто же повторяет его движения в зеркале? Он не заметил, что этот вопрос был им произнесен вслух, тихо, почти шепотом. Так же тихо прозвучал в голове ответ: я, это я. Ошарашенный, Ваня завернул кран и осмотрелся, что еще изменилось. Предчувствие не обмануло – квартира почти та же, но не совсем.

В комнате похожие, но с другим рисунком обои. Диван такой же, но более широкий. На столе радиоприемника нет, телевизор небольшой, но зато стационарный. Автоматически включил питание – второй, местный канал. На экране четыре часа утра.

Заметил приемник на тумбочке, которой у него раньше не было. На волне «Маяка» звучит бодрая информация для водителей-дальнобойщиков, что сегодня 22 сентября погода в области благоприятная.

– Получается, что время не изменилось. Может только я изменился и сошел с ума, – ужаснулся Ваня. – Может это все еще снится.

Он рухнул на диван, больно стукнувшись головой о спинку. Нет, диван другой, осознал он, значит не сон это, боль-то натуральная. Субботин прижал руку к голове и вдруг ощутил, как тяжесть, с которой проснулся, ушла. Попробовал заснуть, закрыл глаза, но мысли крутились калейдоскопом: что это такое?… это какая-то болезнь!… так не бывает… а как же мама Люба… мне же идти в армию…

Ваня вскочил, бросился к столу – повестки не было. А ведь вчера он положил ее сюда. Впрочем, стол тоже не совсем такой, как вчера – пошире, а два стула, кажется, те же.

Подошел к окну. Рассветало. Еще один шокирующий момент – вчера жил на первом этаже, а сегодня на третьем, окна выходили во двор, а теперь на улицу.

Отпрянув от окна, Ваня рухнул на стул. Около телевизора наткнулся на ключи с брелком и какие-то бумажки. Прочитав их, обомлел – это были водительские документы на его имя, а ключи, стало быть, на машину, но он точно знал, что на права не сдавал и машину не водил. Может быть в армии научился… Какая армия за один день?… А как же тридцать лет за одну ночь?…

От этих мыслей Субботин снова почувствовал как запульсировало, застучало в висках. Он медленно подошел к окну, надеясь, что наваждение пройдет, открыл его – прохлада стеганула по разгоряченному, в майке и трусах, телу – осенний ветерок вернул его в реальность. Ничего не изменилось: улица, деревьев, как раньше было во дворе, теперь нет, у поребрика тротуара припарковано, посчитал, восемь автомашин. Жигули, москвичи, одна двадцать первая волга, один запорожец.

Ваня взял ключи, направил на машины и нажал кнопку сигнализации. Жигули «шестерка», темная, когда станет светло, увидит, что она синяя, весело мигнула два раза подфарниками. Снова нажал – разок мигнула, тонко пискнула – встала на охрану.

Напряжение внезапно прошло, наступила слабость во всем теле. Побрел к дивану, прилег и… уснул. Не слышал, как звякнул будильник, так как ночью, привычно нажал на кнопку звонка, поэтому вместо восьми встал в одиннадцать.

Обреченно осмотрел комнату, руки, ноги, провел ладонями по «бобрику».

– Все! Не Ваня я теперь, а Иван Иванович! – подумал Субботин, смирившись с таким ужасным превращением.

И только сейчас заметил в углу на маленьком столике экран компьютера…

…А в это время Назарова, как договаривались накануне, звонила в квартиру Вани. Надо было помочь ему собраться, подсказать, посоветовать, ничего не забыть, приготовить на завтрак его любимый омлет.

Мальчишка все-таки, может целый день не есть, сидеть за компьютером в детском доме. Но теперь-то его у него нет, а впереди военная служба, четкий распорядок, так что все наладится и с питанием тоже.

На звонок Ваня дверь не открывает. Неужели так крепко спит, удивилась Любовь Степановна, доставая ключи от квартиры.

Дома никого нет. Беспорядка нет, аккуратность детдомовцев известна. Правда, постель, как будто только что с нее встали. Никаких следов сборов.

Первая волна головной боли заставила женщину опуститься на стул. Что-то не так: рюкзачок на месте, курточка висит, кроссовки в прихожей, а самого-то нет. В ванной она уже смотрела – сухо. Не мог же парень уйти раздетый, на улице всего-то тринадцать градусов. Боль усилилась, трясущимися руками Любовь Степановна достала пенталгин, но не взяла в рот таблетку, пораженная мыслью – Ваня, ее Ванюша пропал!

Она сидела и полчаса ждала, не зная чего делать. Телефона в квартире не было.

Может он выскочил зачем-то, но не босиком же… или в тапочках… так нет же, вот они – около дивана…

Проглотив таблетку, не запивая, подождав, пока боль не затихла, Назарова стремительно вышла из квартиры. Жильцы соседних квартир и выше этажом ничего не видели и не слышали. С таксофона позвонила в милицию, скорую помощь – никакой информации с этого адреса не поступало, были какие-то задержанные, жертвы несчастных случаев, но никого похожего на Ваню среди них не было.

Зная парня больше чем кто-либо, его искреннее желание пройти военную службу, Назарова сразу же отбросила подленькую мысль, что Ваня таким путем сачканул от службы.

Чем же объяснить его исчезновение, похоже, добровольное, следов-то насилия никаких. Или все же его похитили, обманув, отравив, парализовав… Дикие, чудовищные предположения разрывали Любовь Степановну. Ожидать новостей и помощи неизвестно от кого и откуда не было сил, и она бросилась на его поиски.